Кровавый закон (СИ) - Вернер Анастасия. Страница 25

— Чего ты боишься? — прозвучал над ухом ласковый голос.

И тут я поняла, что это не воспоминание. Моя память лишь фон. Мама пришла помочь мне. Она тоже чувствует, что я медленно умираю, схожу с ума… Меня убивает пустыня. Я уткнулась носом ей в живот и всхлипнула.

— Помоги мне, прошу тебя… я умирю, мам…

— Ты боишься смерти? — спокойно спросила она.

Да, вот такая у меня мама. В меру рассудительная, она никогда не позволяла эмоциям взять вверх. Ей всегда нужно было докопаться до корня проблемы. Я и не осознавала, насколько же мне ее не хватало…

— Нет…

— Тогда чего ты боишься?

Не знаю. Мне было страшно. Но я не могла понять от чего.

— Загляни внутрь себя, — тихо сказала мама, ласково поглаживая меня по голове. — Истина в тебе, пока еще глубоко-глубоко.

— Я боюсь себя…

— Плебейка, вставай.

Олиф тут же открыла глаза. Наверное, теперь ей уже никогда не удастся крепко уснуть. Она повернула голову и рассеяно принялась наблюдать за Лексом. Мужчина собирал вещи, осматривал оставшуюся от разбойников одежду — что-то клал в сумку, что-то брезгливо выкидывал. Мужчина выудил несколько фляг, потряс их вниз горловиной, убедился, что они пустые, и, ни слова не сказав, скрылся среди деревьев.

Олиф снова повернулась к потухшему костру. Ночью ей приснилась мама. Сам сон девушка помнила смутно, но вот ее голос, те ощущения, что она испытывала… и еще мамины слова о том, что разгадка глубоко внутри. В душе у девушки образовалась какая-то пустота, словно она потеряла что-то важное, ценное, родное. То же самое она чувствовала спустя несколько месяцев после похорон.

Олиф считала, что давно смирилась со смертью мамы. Оказывается, нет.

С потерей любимого человека невозможно смириться, сколько бы времени не прошло.

— Ты еще лежишь?! — возмутился вернувшийся Лекс.

— Мы все равно никуда не спешим, — проворчала Олиф.

Она села, потерла глаза, по привычке прикоснулась к ступням, но ноги не онемели.

Девушка схватила первую попавшуюся рубашку и пошла к воде. Тоже без слов.

На удивление, крови было мало. Олиф осторожно сменила повязку, подошла к водоему и принялась брызгать воду на лицо. Эти дни должны были прийти намного раньше, да и кровь должна идти намного сильнее. Живот не болел, только тянуло немного, вызывая неудобство.

Эта пустыня ее точно погубит.

Олиф вернулась к костру как раз к тому моменту, когда Лекс складывал наполненные баклажки в сумку. Он уже разрисовал углем область вокруг глаз, и девушка решила последовать его примеру. Она не особо старалась — меланхолично водила обгоревшей щепкой и стороны в сторону, чувствуя, как в животе разрастается голод.

— Фиников не осталось?

Лекс застегивал сумку, и, не поворачивая головы, кивнул куда-то в сторону.

— Вон там.

Олиф пошла в указанном направлении и нашла три фрукта, сложенных горочкой. Она взяла один, надкусила и уже хорошенько распробовала его на вкус. На этот раз ей добавки не захотелось. Олиф прекрасно понимала, что нужно поесть, но пересилить себя не могла.

Она повернулась и наткнулась на Лекса, вплотную подошедшего к ней. Он протягивал маленькие камни.

— Зачем? — удивилась девушка.

— В рот.

— Что?!

— Суй в рот, чтобы меньше хотелось пить.

Олиф тяжело вздохнула. Это сумасшествие. Правда, до сих пор, именно оно помогало ей выжить. Она обреченно взяла камни и засунула их в рот. Ощущение было ужасное, особенно на вкус. Ее затошнило.

Лекс закинул сумку на плечо и пошел по натоптанной тропинке.

Девушка последовала за ним, на ходу завязывая рубаху поверх головы.

Они дошли до края оазиса. Мужчина быстро ступил на песок. Олиф на секунду заколебалась. Глубоко вдохнула и тоже сделала шаг вперед. Привыкнуть к этой пустыне невозможно. Девушка грохнулась на коленки и тяжело задышала. Этот воздух, это солнце, этот песок… Берегини, ведь это не справедливо. Лучше бы ее закидали камнями на Народном собрании.

Лекс отошел достаточно далеко, и, не оборачиваясь, остановился. Девушка поняла, что он ее ждет. А Хэнк в тот последний раз, когда они вышли с оазиса, ведь даже не удосужился обернуться. Олиф пересилила себя и поднялась на ноги.

Некоторое время они шла в молчании. Девушка сокрушенно рассекала носками сапог маленькие песчинки. Те поднимались ввысь и оседали на ее платье, а некоторые добирались и до лица. Через несколько часов она снова станет пыльным коконом, можно было и не мыться.

Олиф перевела взгляд на спину Лекса. Перводружинник. Он мог убить кого угодно. Жаль только, что ей он все равно ничего не расскажет. Она выплюнула на руку камни, и обреченно спросила:

— Мы умрем, да?

Лекс слегка повернул голову и, как обычно, промолчал.

— Почему ты не отвечаешь?! — разозлилась девушка.

— Потому что я не отвечаю на глупые вопросы.

— По-твоему смерть — это глупость?

— По-моему, — членораздельно произнес мужчина, — глупо думать о смерти, пока ты жив.

— Но ты же о ней думал. — Олиф не спрашивала, она это и так знала.

— Думал, — согласился Лекс.

— И я о ней думаю, — неуверенно сказала она, понимая, что потеряла логическую цепочку в споре.

— Ну, думай, — разрешил мужчина.

Олиф смолкла. С ним даже спорить бессмысленно. Было бы лучше, если бы они вообще не разговаривали. Но для Олиф это равносильно смерти. Нет уж, все что угодно, только не тишина. Пусть так: коротко и грубо, чем ощущать абсолютное одиночество даже рядом с кем-то.

— Где ты научился так драться? — спросила девушка.

Лекс криво усмехнулся.

— Я воин, не забывай.

Надо же, с первого раза ответил.

— Научи меня.

— Чего?! — опешил мужчина.

— Научи меня убивать.

Ему понадобилось некоторое время, чтобы осознать, о чем она просит. Лекс на всякий случай повернулся и пристально заглянул ей в глаза. Просто чтобы убедиться.

— Из меня плохой учитель, — наконец, отрезал он.

— Я не хочу умирать. — Олиф подняла на него полный отчаяния взгляд. — Здесь нельзя обыграть судьбу, понимаешь? Либо ты, либо тебя. Я хочу умереть тогда, когда пойму, что другого выхода нет, а не тогда, когда мои кишки выльются наружу. Я хочу жить до тех пор, пока могу. Научи меня убивать людей. Это все, о чем прошу. О чем могу попросить.

Мужчина остановился и повернулся к ней лицом, прожигая суровым взглядом.

— Представь, что я один из тех разбойников. Посмотри мне в глаза. В глаза. — Он дождался того, чтобы девчонка выполнила приказ. — А теперь ответь: ты смогла бы ударить меня? Не убить. Ударить.

Олиф опустила взгляд. Сжала губы.

— Отвечай.

— Нет, — сокрушенно сказала она.

— А ты просишь научить тебя убивать людей. Думаешь легко пырнуть человека? Раз и все? Так вот слушай сюда, плебейка, нет ничего страшнее, чем убить человека, — прошипел мужчина. — И не потому, что рука не поднимается. Не потому, что ты навсегда лишаешь человека шанса дышать, а потому, что его мертвые глаза навсегда врежутся тебе в память. И каждый раз, засыпая, ты будешь вспоминать, как когда-то воткнула нож в живое существо. И чем больше ты убиваешь, тем больше стеклянных глаз будет сниться тебе по ночам. И, в конце концов, ты будешь бояться закрывать глаза. Даже днем. Ты этого хочешь?

Олиф была одновременно и огорошена, и изумлена. Это была самая грозная, самая длинная тирада, которую она только слышала от него.

— Мне не снятся глаза перводружинника, — тихо сказала девушка.

— Убить, защищаясь, и убить просто так — разные вещи.

— Откуда ты знаешь, что я защищалась?

— Не трудно догадаться, — усмехнулся Лекс.

Эта девка не смогла даже ударить разбойника, хотя знала (во всяком случае, догадывалась), что он может с ней сделать. Пожалуй, только злость могла заставить ее проявить агрессию. Или страх.

— Это значит, что ты мне не поможешь? — понуро спросила Олиф.

Лекс издал то ли стон, то ли рык, стянул сумку и принялся копаться в ней. Затем достал тот самый нож, который девушка вытащила в первый день в пустыне у мертвого Изгнанника (ей-то казалось, что она потеряла его), и протянул острый предмет девушке.