У убийц блестят глаза - Гамильтон Дональд. Страница 2

Я отбросил огрызок яблока и теперь сидел без движения. Слабый ветерок дул в нужном направлении – прямо на меня. Все застыло вокруг, только в листве резвилась пара горных соек. Лишь один раз я медленно поднял ружье и в оптический прицел рассмотрел сухой сук, похожий на рог оленя, но это был всего лишь сук. И снова положил оружие на колени. Времени было впереди сколько хочешь. Я никуда не спешил. Если добуду оленя сегодня, то придется возвращаться сразу в Альбукерке на холодильный завод, пока мясо не испортилось. Лучше провести здесь несколько дней. Я хотел заполучить своего оленя, для этого и обновляю каждый сезон лицензию. Но не хотелось спешить. Тем более, что мне теперь незачем торопиться домой.

Трудно объяснить не охотнику, почему нормальный и, надеюсь, в своем уме человек едет за полторы сотни миль по плохим дорогам, спит на земле при минусовой температуре, портит машину и надрывает легкие на высоте восьми тысяч футов над уровнем моря только затем, чтобы сидеть в засаде, подкарауливая животное, которое никогда и никому не причинило вреда. Разумеется, это не из-за мяса. Вернее, не только из-за него, хотя я предпочитаю есть оленину вместо говядины хоть каждый день. И не только потому, что я рано стал охотиться – в возрасте, когда едва мог держать и носить ружье: почему теперь я должен вдруг менять свои привычки?

Думаю, основная причина кроется в другом – вы доказываете себе, что еще способны на что-то. Мы настолько отдалились от матери-природы – носимся по бетонным суперхайвеям на своих кремово-голубых автомобилях с откидным верхом на гидравлическом приводе, – что иногда возникает желание напомнить себе самому: у тебя есть руки, ноги и глаза, что ты годишься на что-то еще, кроме решения сложных уравнений на электронно-вычислительных машинах, и еще способен, слава богу, взобраться на гору и перехитрить оленя раз в году...

Пуля ударила меня в спину слева от позвоночника и, видимо, застряла где-то в области живота. Я понял сразу, с кристальной четкостью, что в меня стреляли, еще до того, как услышал позади себя эхо выстрела. И в следующий момент упал на землю, прямо на свое ружье. Боли не почувствовал, хотя, кажется, стало труднее дышать. Я был зол и напуган, очень напуган. Крикнул что-то нечленораздельное, одному богу известно что. И тут же еще одна пуля тяжело ударила в пень, на котором я только что сидел. Некоторые не представляют, какой мощью обладает современное стрелковое оружие – пуля прошила восемнадцатидюймовый пень, отколов гнилые щепки на выходе.

– Ради бога, послушай, ты, сумасшедший идиот! – крикнул я громко, как только мог, снял свою красную шапочку и, подняв руку, помахал ею.

Раздалась серия выстрелов, огнем опалило руку, я сразу опустил ее и увидел разорванный рукав и кровь, капавшую из обгорелой дыры на материи. Еще одна пуля угодила рядом в ветки, пройдя через них, попала в камень и, отскочив, с визгом умчалась прочь.

Я попытался двинуться, осторожно, потому что ожидал боли. Но ее не последовало, однако с ногами было неладно, я их просто не чувствовал. Мелькнула мысль, что, наверно, умираю, и, испугавшись как никогда в жизни, я приподнялся на локтях и сумел вытащить из-под собственного тела ружье. Развернул и поставил его перед собой, раздвинув концом дула тонкие веточки дуба, в которые я свалился.

Я не помню, как принял решение. Все произошло само собой, но этому решению способствовал фонтан грязи в лицо от еще одной пули. И тут я его увидел в прицеле. Он стоял в густых зарослях на краю леса, была видна лишь голова в ярко-красной шапочке охотника и ружье, из которого велся непрерывный огонь. Его туловище не просматривалось в зарослях, но, как уже упоминал, я не задумывался, принимая решение. Я стрелял в голову. Отдача от моего крупнокалиберного ружья, которой я раньше не замечал, была так сильна, что, казалось, взорвала меня изнутри, и я впал в небытие.

Глава 2

Я полностью пришел себя в госпитале Санта-Фе, присоединенный бесчисленными трубками и проводами к оборудованию, которого хватило бы оживить самого Франкенштейна. Меня прикрепили к системе жизнеобеспечения, пока моя собственная ремонтировалась. У меня отросла борода, в голове мелькали отрывки мучительных воспоминаний, и во мне зрело беспокойство, ожидание неприятной беседы о случившемся с теми, кто непременно захочет поговорить со мной об этом, как только я буду в состоянии отвечать. И я оказался прав в отношении дурных предчувствий.

Первым явился коренастый темноволосый человек в синей форме, типичный представитель полиции Запада. Несмотря на форму, значок и пистолет, вы ни на минуту не спутаете его с чикагским или нью-йоркским копом. Сестра, которая привела его в палату, представила человека в форме как сержанта Рамона Саградо, из полиции штата, который заехал взглянуть на меня и узнать о моем самочувствии. Однажды в процессе столкновения с полицией штата во всей ее красе по поводу превышения скорости, правда, за рулем тогда был не я, мне довелось узнать, что в полиции Нью-Мексико ранг сержанта ниже ранга капитана, но на две ступени выше патрульного.

Сержант Саградо задал мне несколько безобидных вопросов, потом сестра напомнила ему о времени, и он удалился. Из оброненных им нескольких фраз стало ясно, что я убил человека, о чем и раньше догадывался. Я – не лучший в мире стрелок, но с семидесяти ярдов, из ружья с оптическим прицелом, да из положения лежа, трудно промахнуться. К тому же я достаточно часто стрелял из оружия этого калибра, чтобы иметь представление – четкое, хотя и неприятное – о том, что мог сделать выстрел из него с головой человека. Я еще пока окончательно не осознал, что чувствую по этому поводу, но не собирался торопить события. Лучше всего сейчас просто поспать.

На следующий день меня навестил Ван Хорн.

– Ну, доктор Грегори, – сказал он, – вы действительно охотились, что бы вам потом ни говорили другие.

– Да, – шепотом ответил я.

– Вот если бы вы попали в автомобильную аварию или у вас вырезали аппендикс, – продолжал он, – я бы вам обязательно выразил сочувствие. Но человек, который был достаточно глуп, чтобы отправиться в лес, полный идиотов с ружьями – особенно человек вашего положения, – заслуживает то, что вы получили. Я к тому же просто не в состоянии понять, какое удовольствие можно получить, истребляя из столь мощного оружия невинного оленя.

– Это загадка, – согласился я слабым шепотом, – как и тот случай, когда человек наваливает двадцать фунтов железяк на маленькую тележку на колесиках и тащит ее три-четыре мили через коровье пастбище под палящим солнцем только для того, чтобы ударить по беззащитному белому мячику.

– Ну, по крайней мере, я никогда не попадал после этого в госпиталь. – Он достал трубку и стал чистить ее маленьким перочинным ножом.

Это был совершенно средний человек – не низкий и не высокий, лет около сорока или чуть больше сорока, в коричневом костюме, легком плаще, летней стетсоновской шляпе с полями средней ширины, которую он купил, как только переехал сюда, вероятно из соображений маскировки – сказывалась его предыдущая служба в ФБР, где его не посылали на задания западнее Миссисипи. Никто не знал, работает ли Хорн все еще на Бюро и нам его одолжили на время или он окончательно ушел оттуда и занят только на нашем Проекте. Хорн имел должность шефа по безопасности. Ходили слухи, что на работе в ФБР он убил четырех человек по долгу службы. Но по нему ничего такого не скажешь. Я убил одного и надеялся, что на мне это тоже не написано.

– Ну, – произнес он, смирившись с моей глупостью, – расскажите, что произошло.

– Какой-то парень стрелял в меня, – зашептал я, – он стрелял и стрелял. Мне показалось, что если он будет продолжать в том же духе, то попадет в меня опять, поэтому я выстрелил в ответ.

– Угу, – хмыкнул Ван Хорн, набивая трубку табаком, – и попали ему в левый глаз, отчего череп разлетелся как арбуз. Неплохо для любителя.

– Я рад, что вы оценили, и благодарю за красочное описание.