Исток - Московкина Анна. Страница 18

Будто что-то вспомнив, Фил недоверчиво посмотрел на Хорхе.

— Как… ты?

— Все хорошо. Я полностью владею собой.

— Врет, но опасности нет. Пока нет.

Хорхе повел колдуна в избу, устраивать тому спальное место.

Я знала Хорхе со своих малых лет, и он всегда был седым, темноглазым человеком, с брешами в широкой улыбке. Хорхе пришел из Северного Хордрима, но родом был из страны за Луаром, страны северных суровых морей. Колдунов та страна не признавала, мужчина рождался быть воином, а умение владеть силой называли Даром. Дар северяне уважали, но науки из него делать не стремились. Может потому Хорхе и остался в Инессе. А может, было что-то еще, но любивший рассказать хордримскую сказку или быль северянин, зайди речь о его родине, цедил слова сквозь зубы.

— А где твоя Пеструшка? — Пока мы с братом шли к посаду, где стоял наш дом, я рассказывала ему о потере любимой лошади, о житии в Боровом. Он слушал, все крепче сжимая мою ладонь.

У матери в горнице по обыкновению скопилась толпа просителей и недовольных. Советники выстроились за креслом да шептались, будто жужжащие пчелы — ни слова не разобрать, но гул стоит на весь дом. Я махнула матери рукой, она кивнула, но собрание продолжила.

Филипп крикнул служанку, хордримская девушка порывисто бросилась к нам, а потом отступила, потупив взгляд.

Брат сидел, отвернувшись к окну, пока я ополаскивалась в лохани с чуть теплой водой да меняла одежду на чистое. А я продолжала рассказывать, позабыв, что нужно будет поведать события еще и родителям, а повторять одно и то же по два раза подряд я не любила. Но Филипп узнал куда больше, чем дойдет до родительских ушей. Брат покрутил оберег, подаренный Сворном.

— Значит, побратим? Не захотела Дар принимать?

— Я исток, Фил. И я не хочу жить в доме чьей-то женой.

— А хочешь бегать по заставам, пугать ратников, грабить баржи?

— А ты не хочешь?

— Ох, не знаю, — засмеялся брат.

Разговор вышел тяжелый. После радостей встречи родители взялись за меня всерьез и со знанием дела. Больше упирая на исток и его проявления. Мама знала об истоках поболе Майоринова, въедаясь в несущественные, на мой взгляд, детали. Отец мучил меня вопросами силового характера, он много лет посвятил изучению чистой силы без преобразования и теперь скрупулезно выяснял, что я могу.

Я сидела напротив них и больше радовалась возвращению домой, чем отвечала на заковыристые вопросы.

Мать расположилась в своем кресле и теребила длинную рыжую прядь, выбившуюся из тяжелого узла на затылке, шелк платья разлился по полу серебристой лужицей, отец прищурил голубые глаза, оглаживал могучей рукой русую бороду. Что в темных — цвета болотного мха глазах матери, что в отцовых читалось беспокойство еще большее, нежели когда они считали меня человеком. Тогда они переживали за мою судьбу, которую я буду творить сама. Теперь судьба, смеясь, взяла поводья в свои узловатые, натруженные прядением руки, готовая как к незлобивым подвохам, так и к жестоким насмешкам.

Думаю, я осознавала это даже лучше, чем они. Судьба была моя, и мне с ней дело иметь.

Жизнь в Инессе в мое отсутствие текла своим чередом, позабыв про свою блудную дочь. Догуливали последние беспечные деньки дети и отроки, готовились к осени наставники, многие из которых только приехали из летних отпусков, хозяйки обходили огороды, хвалясь друг перед другом народившимся урожаем, крестьяне косили хлеба.

Я пошла по подружкам собирать новости, перемыть косточки и вдоволь нахохотаться. Зашла и к кузнецу, принесла ему свой многострадальный меч. Кузнец ворчал на меня, ругался, но обещал привести клинок в порядок.

На базаре все так же бойко лилась южная хордримская речь, большинство из южан говорили на велманском свободно или хотя бы понятно, но меж собой изъяснялись по-своему, с неохотой посвящая чужаков в свои тайны. Я упрямо учила хордримский, смеша своим произношением знакомых. Соседство с Хордримом давало о себе знать и обилием черноволосой и черноглазой ребятни, бегающей и по торжищу.

Базар в Инессе был один, зато какой!! Я прошлась по рядам, с интересом изучая товары. В мясном ряду мое внимание привлекла бойкая торговка, с хитрющей улыбкой продающая дедку копыта. Копыта были здоровые, видно, и коровка была не маленькая. Дедок, очарованный черноглазой кокеткой, долго высчитывал мелочь. Я подошла поближе, покупать у такой подозрительно хитрой рожи — большая смелость.

Смелость надо поощрять.

Дедок отошел от торговки, я присмотрелась к нему. Человек — хордримец, из ребяческого озорства я спряталась за свиной тушей, над которой роились мухи. Загляделась на смешную лупоглазую рыбу через ряд, и где таких ловят? Неужто у нас, в Инесске…

Дед мчался к прилавку как молодой, грозно размахивая копытами. Выражение лица сменилось с благостного на злое. Пройдоха торговка, увидев покупателя, нырнула под прилавок.

— Вы меня обвесили! — гаркнул дед на весь рынок.

— Я? — Огромные бархатные глаза глядели на него из-за бараньей тушки.

— Да, вы! Кто так делает! К вам честные люди приходят!

— Неправда, — обиделась торговка. — Хотите сами проверьте!

Она рассыпала перед ним гирьки. Дедок снова закопался, шевеля губами. Потом положил копыта на одну сторону весов и начал накладывать гирьки в противовесную чашку.

— Вот! Столько вам и посчитала!

— Но там на выходе!

— Что на выходе?!

— Стоят весы. Я взвесил, там меньше получилось!

— Может, они порченые?

— А может, ваши порченые? — Теперь весы подверглись тщательному осмотру. Не найдя никаких неполадок, дедок поворчал и откланялся. Следом встала я.

— Девушка, взвесьте мне вон тот кусочек, — прогундела я и ткнула пальцем в первый попавшийся шмат мяса.

Она бросила кусок в чашу и начала перекидывать гирьки. Стрелочка сравнялась.

— Не обвесите?

— Да нет же!

— А старичка обвесили!

— Не нравится, иди отсюда!

— А гирьки легковаты. — Я подкинула одну на ладони.

Торговка посмотрела мне в лицо.

— Айрин! — закричала она.

— Тэм! Обманула дедушку, как не стыдно!

— Их не обманешь — сама голодной будешь ходить! Зайдешь вечером?

— Зайду. — Хордримская торговка показала мне язык и с чистой совестью продолжила обсчитывать невинных покупателей.

Дом торговки был не просто большой — огромная храмина, мало уступающая колдунской избе в крепи, он вмещал в себя уйму народа, периодически меняющегося. Бесчисленная хордримская родня приезжала и уезжала, сменяясь новой.

— Эй! — постучала я в дверь.

— Кто?

— Я! — Понятие было растяжимое, но чего опасаться, когда в доме полно народа, часть из которого пусть и в домашних ичигах, но воины не последнего десятка, могут и ичигой прибить.

— Заходи!

И я зашла, везде висели и лежали ковры. По ним ползали или бегали дети. Мужчины расположились в одном углу огромного зала, женщины в другом. У себя на родине хордримцы строили из камня, но постепенно обжили и велманские дома, приспособив, что могли, под южный лад. Не делили они дом стенами, развесив те же ковры перегородками. В мужской и женской половине горели очаги, не след мужу с женой есть из одного котла. Для мужчин южные жены готовили отдельно.

Многочисленная ребятня — где чья не разберешь (до десяти они считались детьми, а детей надобно баловать, а после становились мужьями и женами, и спрашивали с них как со взрослых) — беспечно побежала ко мне — знакомиться.

— Туран, Турал, Руслан, Натэлли! Брысь отсюда! — скомандовала Тэм. — Идите играть!

— А как вас зовут? — спросили черноглазые мальчишки-близнецы.

— Айрин!

— Тетя Айрин, а вы знаете маму? — Мама, старшая сестра торговки, приветливо помахала мне рукой из женского угла.

— Знаю! — Верхэ поднялась, собрала с меня отпрысков, как осенний наливной урожай с яблоньки, отпрыски тут же посыпались в стороны.

Из мужской части донеслись приветливые возгласы: