Исток - Московкина Анна. Страница 24

Староста поймал кружку.

— Стойте, сударыня колдунья, — решился он, прервав мои раздумья. — Давайте присядем.

Я послушно уселась на указанное место, внимательнее разглядывая потенциального заказчика. Тот задумчиво запустил пальцы в густую русую бороду, закрывающую треть лица. Еще треть прикрывала внушительная шапка волос, остриженных «под горшок», в промежутке громоздился увесистый нос картошкой и печальные голубые глаза. Он вытащил пальцы из гущи растительности, постучал по столу и продолжил:

— На мосту у нас дрянь какая-то поселилась, днем и носа не кажет, а ночью вылазит и на людей кидается. За месяц четверых извела, а двое убежали, вот только не помнят ничего.

— Такая страшная? — удивленно спросила я.

— Да нет, пьяненькие были.

— Может, тогда примерещилось, и не тварь это вовсе, а белочка зеленая?

— А те, кого она упокоила? — Мужик, похоже, также сомневался в достоверности информации от двух выживших. У страха глаза велики, а когда в это дело вмешивается зеленый змий, еще и зубы длинные вырастают.

— Разбойников или каторжан беглых поблизости не ошивается? — продолжала я сомневаться.

Староста моего юмора не оценил.

— Не ошивается. Да и не думаю, чтоб они мертвяков после убиения грызли.

Я живо представила парочку каторжан с расклепанными цепями на кандалах, которые звенят при каждом движении, жадно грызущих ногу свежеубитого и ограбленного селянина, и улыбнулась. Наниматель укоризненно на меня взглянул. Видно, сомневаясь, в своем ли уме колдунова ученица.

— Да что я вам рассказываю, сами сходите, посмотрите. Как вас величать?

— Айрин. А вы староста местный?

— Староста, — гордо подбоченился мужик, выпячивая бороду в мою сторону, — в прошлом году выбрали, как Миколка к праотцам отошел. Витяком звать меня.

— И сколько, сударь Витяк, вы предлагаете за осмотр вашего моста?

— Десять корон.

— Не густо. Особенно учитывая то, что смотрящий ничего о твари не знает. Так сколько?

— Так вы ж… — Староста осекся, но я поняла: ученица. И колдуну он заплатил бы двадцать, а то и тридцать, причем золотом. — Ну, давай, двенадцать.

Торговаться я не стала, деньги у нас и вправду были.

— Хорошо. Еще один вопрос, сами под мост лазали?

— Да ничего там нет. Днем, правда, — ночью боязно.

И то верно, днем эта тварь, если я на ту думаю, спит себе в соседнем лесочке. Я уже было поднялась со скамьи, пребольно ударившись коленкой о низкую столешницу. На миг сдавила пальцами твердую доску и поплотнее сжала челюсти, сдерживая рвущееся наружу возмущение. Витяк смотрел на мои манипуляции, улыбаясь в бороду. Решив хоть чуть-чуть поправить ситуацию, я задала первый пришедший в голову вопрос.

— Сударь Витяк, вы сказали, тварь убила четыре раза и два раза напала, можете по дням посчитать, когда это было?

— Так. — Наниматель сощурил глаза и, старательно загибая пальцы, начал: — Значится, Проху она на исходе луны схарчила, потом почти седмицу носа не выказывала, но на второй неделе июня вылезла, вот только Богда с Тишкой вдвоем были — убегли, Тишке ногу порвала, до сих пор с костылем ходит. На следующий день опять появилась и Рубаньку — жену кузнеца, загрызла. Тот тогда в кузнице за полночь сидел, заезжему наемнику наконечники на заказ делал. Рубанька ужин ему понесла, да засиделись они. Вот и пошла ночью через мост… твари в зубы. И Махруку с Веерком тоже через седмицу. Это ж получается, она по шесть дней голодает, а на седьмой на охоту идет?

Похоже, раньше идея посчитать тварьи выходы старосте в голову не приходила. Вид у него был несколько ошарашенный. Мужик, так и не разогнув счетные пальцы, глупо таращился на меня. Я мстительно улыбалась, сама дивясь полученному результату.

— Последний когда был?

— Да уж дней восемь прошло… Как народ понял, что эта дрянь на мосту сидит, так все с темнотой по домам расходятся. — Витяк снова закопошился в бороде. Блох, что ли, он в ней ловит?

Я взяла задаток в три короны, которые нехотя отсыпал мне староста, и отправилась в комнату, снятую на ночь. Постоялый двор был при корчме, но вход в него располагался отдельно, видно, чтобы не беспокоить постояльцев гомоном местных отдыхающих. Так что, прежде чем попасть в гостиный дом, надо было пройти через двор, раскаленный на июльском солнце. На крылечке возле входа дремал старик, я попыталась перешагнуть через него, но тот схватил меня цепкими пальцами за штанину.

— Куды прешь?!

— К себе.

— Бирка где?

— Какая бирка? — не поняла я.

Выяснилось, что каждому, кто снимает комнату, полагается бирка с номером. Чтобы неплательщики не совались. Вот только комнаты снимал Майорин, а выдать мне бирку ему и в голову не пришло.

— С колдуном я приехала, — втолковывала я сторожу. — Две комнаты сняли. Он платил и бирки у него.

— Колдуна видел, — согласился старец. — Только он мне про тебя ничего не говорил. А ты кто будешь?

— Ученица его. Поднимитесь, спросите.

— Ща я поднимусь, а ты следом — и сопрешь чего у постояльцев! — не унимался охранник.

— Тогда пустите меня, без вашего ведома не выйду!

— Пущать без бирок не велено. — Непреклонность сторожа граничила с ослиным упрямством. Но походил он скорее на козла. Хотя козлиное упрямство, по моему печальному опыту, тоже вещь трудная: то в бок боднет, то ногу отдавит, то просто будет мекать под окошком, пока в голове не появятся мысли о жарком из козлятины.

— Комната колдуна на эту сторону выходит? — сдалась я.

— На эту, — сумрачно проворчал он.

Я отошла на несколько шагов, так чтобы меня было видно из окна, и истошно заорала:

— Майорин! Выходи, меня не пускают!!! Майорин!

Захлопали ставни, из окон высунулось человек пять. Когда показалась черноволосая голова колдуна, еще пяток постояльцев выглянули полюбопытствовать, кто там разорался на всю улицу. Майорин нахмурился, покрутил пальцем у виска под одобрительные вздохи соседей и скрылся, через минуту, однако, появившись на крыльце. Он протянул сторожу бирку с моим номером, старик достал замусоленный листок, долго возил по нему не очень чистым пальцем и угольком поставил жирный крестик.

— Совсем стыд потеряли, — посетовал он. — Вопит как оглашенная. Эх, какие раньше были девки…

— Какие? — не удержалась я.

— Павы, а не девки, вот какие, а сейчас… — Он махнул рукой. — Ученица. Колдунья!

Майорин не выдержал и втолкнул меня в сени, молча проконвоировав по чистенькой лестнице и коридору второго этажа в полагающуюся мне комнату.

— Колдунья, значит? — начал он, закрыв дверь.

— А кто? — тут же встала в оборону я. — Здравствуйте, я исток, может, знаете пару магов, нуждающихся в ходячем источнике силы?

— Девка ты обычная!

— Ага, как же! Одно дело колдунья с колдуном, я твоя ученица или напарница, а коли девка, так сразу все решают, для чего ты меня с собой таскаешь.

— Откуда им знать, — не унимался Майорин.

— Каждый свое думает.

— А тебе, значит, до каждого дело есть? — приподнял бровь колдун.

— Нет! — отговорилась я.

— Девка глупая, — опечалился Майорин и тут же нашел новый повод придраться: — И сколько ты взяла со старосты?

— С какого старосты?

Мужчина скрестил руки на груди и засверлил меня взглядом. Я упрямо молчала.

— Ну?

— Восемь, — нагло соврала я.

— Мне бы он за эту тварь заплатил двадцать — двадцать пять, тебе предложил в два раза меньше, ты поторговалась, так что корон двенадцать он тебе отжалел.

— Двенадцать. Ты ситуацию знаешь?

— Знаю, пока ты старосту мурыжила, я поспрашивал.

— Что скажешь?

— А ничего не скажу. Хочешь ты ночами в засаде сидеть — сиди, будет у тебя внеплановый зачет. Сдашь, в смысле убьешь, гонорар твой. Провалишь — мой.

— Это нечестно! — возмутилась я. — Ты же сам говорил, что у тебя эти пожары поперек горла стоят, а тут нежить самая настоящая! Что же ты ворчишь как старый дед? Совершенно нечестно!

— Честно, потому что, если ты ее проворонишь, убивать придется мне.