Усмирители - Гамильтон Дональд. Страница 20

Перчатки я обнаружил почти сразу и уже взялся было натягивать, когда взор мой упал на маленький незнакомый упакованный в бумагу сверток. На бумаге значилось: "Rodrigues Curios. Juares, Mexico"<"Сувениры от Родригеса Хуарес, Мексика" (исп.)>. Я поколебался, сдернул перчатки долой, раскрыл пакет и обнаружил скрученный рулоном ремень. Прощальный подарок Мака. Мой предусмотрительный шеф наверняка рассудил за благо снабдить работника орудием производства...

Оно выглядело вполне обычным и безвредным. Отличная кожа, тонкая ручная работа, изящное тиснение. И тяжелая изукрашенная пряжка. Тоже вполне безвредная с виду.

Не было здесь потайных кармашков, куда очень удобно прятать бритвенные лезвия. Не было ни гибких, похожих на лобзики, пилок по кожаным краям; ни отравленных игл, выкидывающихся простым нажатием заклепки.

Но пряжечка и впрямь вызывала восторг. Служить она могла на лады многоразличные, по большей части членовредительские либо смертоносные.

Своевременное и угрюмое напоминание: ты сюда не куры строить явился, амуры в снегах затевать...

- С добрым утром, дорогой, - послышался позади голос Гейл. - Что, в самом деле так холодно или просто кажется?

- Гораздо холоднее, - ухмыльнулся я. - Лежи и не вздумай высовываться, покуда не включу печку. Сладко ли спалось вашей неотразимости?

- Отродясь не просыпалась менее неотразимой, - простонала Гейл. - Не выйдет из меня эскимоски! Люблю раздеваться, ложась в постель, никуда не денешься... Что ты разглядываешь?

- Купил на память в Хуаресе.

Лгать оказалось чуточку труднее, чем накануне, и это было признаком весьма тревожным. Я швырнул развернутый пакет на одеяло.

- А, ремешок!

Протянуть руку, взять сувенир и рассмотреть попристальнее значило бы впустить под покрывала струю ледяного воздуха. Гейл решила, что и поглядка - прибыль.

- Не люблю! - скривилась она, - Дурацкие ковбойские ремни по душе только Сэму Гунтеру. Предпочитаю мужчин, которые носят изящные, тонкие, почти незаметные пояса.

- Учту, - осклабился я. - На будущее. Дабы впечатлять, а не отвращать.

Я согрелся довольно быстро, ибо автомобиль пришлось буквально выкапывать из наметенных за ночь сугробов. Дорывшись до капота, я завертел заводной ручкой, запустил и прогрел двигатель. Пикап слегка покачивался, что, вероятно, значило: Гейл отважилась подняться и металась по фургону, одеваясь, точно при боевой тревоге. Но я застал новоявленную любовницу забившейся под развернутый спальный мешок и натягивавшей сухую пару чулок. Сброшенные накануне, заледенели совершенно и смахивали на глянцевые сапоги-ботфорты.

- Говорил же: не высовывай носа, пока не включу отопление.

Ответом была задорная гримаска:

- Не так уж и холодно!

В недвижном воздухе дыхание Гейл напоминало струю пара, валящую из фабричной трубы. Дрожью пробирало при одном взгляде на обтянутые тончайшим нейлоном точеные ноги. Я склонился, пребольно ущипнул женщину за большой палец. Гейл и глазом не моргнула.

- Ничего не чувствуешь? Она встрепенулась.

- Нет... Я...

- Ты - очаровательная и несравненная дубина. Марш согреваться!

Невзирая на вопли негодования, покорный слуга ухватил Гейл за лодыжки, потянул к себе, сгреб в охапку, отнес в уже оттаявшую кабину и водрузил на сиденье.

- Солнышко взойдет, - сообщил я, - снежок подтает. А покуда накидывай жакет, укутывайся и сиди на месте, ежели хочешь покинуть сей гостеприимный край, сохранив полный набор пальцев, не говоря уже об ушах и носах! Чему вас только учили в Техасе? Гейл томно улыбнулась:

- Нынче утром, дорогой, задавать подобные вопросы?

Я принялся было закрывать дверцу, но помедлил. Уставился на Гейл. Нечто изменилось в ее лице. Оно, правда, вышло из ночных приключений безо всякого мало-мальски значащего ущерба - только прическа растрепалась окончательно да румяна с помадой перемешались. И тут я уразумел: изменились очертания губ. Они сделались мягче и привлекательней.

- В чем дело" милый?

- Пустяки. Причешись чуток, а то смахиваешь на скетч-терьера.

Я разжег примус и, наполнив котелок снегом, принялся готовить утренний кофе. Отчего женщина всегда кажется привлекательнее, проведя с вами знойную (в нашем случае - морозную) ночь?

Я нежданно испугался. Я отнюдь не желал, чтобы Гейл Хэндрикс превращалась в славную девочку с мягким рисунком нежных уст. Подобная метаморфоза обрушила бы все наши совместные замыслы. Маковы и мои.

К шоссе вернулись на диво легко и просто. А добраться после этого до города Кариньосо было уже сущим пустяком. Я внезапно припомнил довоенные времена, когда работал репортером в альбукеркской газете. Уже гораздо позже Мак изловил покорного слугу и обучил иному ремеслу... А в те дни я частенько езживал через Кариньосо по весне, когда вереницы придорожных тополей начинают зеленеть, а тамарисковые изгороди покрываются розовыми цветами. Сейчас ни листочка, ни лепестка не замечалось - лишь голые, черные" холодные ветви. Да изъезженные вдоль и поперек в слякоть расквашенные снега.

Пикапу требовалось пополнить бак, а Гейл понадобилось заняться прямо противоположным делом. Ежели надобно облюбовать придорожную бензоколонку, снабженную приличным сортиром, привередливость женщины выходит за все пределы и рамки разумного и безопасного. Гейл была всего-навсего женщиной. Право слово, заведение, избранное моей спутницей, не уступало трем другим, которые мы уже успели миновать, однако я приметила здесь торгуют бензином по кредитным карточкам, И поспешно свернул, прежде, нежели дама успела передумать.

Владелец бензоколонки отставил в сторону широкую снеговую лопату, приблизился, поздоровался. На нем красовались шнурованные охотничьи сапоги и рыжая шерстяная шапка с наушниками. Средних лет, или чуток помладше, хозяин был широколицым веснушчатым деревенским детиной. Большой, точно резиновый, рот имел очертания угрюмые, а тоска в серо-голубых глазах обосновалась пожизненно. Так я подумал.

- Далече путь правите, ребята? - осведомился он. - Поломались али как? Нет, я чаю, эдакая телега не скоро сдаст!

Он одобрительно потрепал мой вездеход по переднему бамперу, обернулся.

- Местечко, что вашей женушке надобно, - аккурат за тем вон углом. Только извольте ключик взять на прилавке, у самой кассы.

Он проводил Гейл печальным взглядом. Взгляд выдавал прирожденного мечтателя, грезящего преимущественно похабщиной. Затем владелец заправочной станции воззрился на меня.

- Вам, сударь, обычного налить?

- Угу.

Свинтив крышечку бензобака, верзила развернул рифленый резиновый шланг.

- Что ни год, - пожаловался он, запуская бронзовый наконечник внутрь отверстия и поворачивая кран, - метели налетают. И всякий раз: "батюшки-светы, мир кончается, светопреставление, караул..." Может, цепи снимем, а, сударь? По дороге бульдозер намедни прокатил, очистил. Все до единого звенья разобьете ведь! А я пятьдесят центов только и возьму.

- Идет - сказал я, топчась рядом и поджидая Гейл.

Та объявилась несколько минут спустя, с кошачьей привередливостью ступая по снегу, дабы не испортить уязвимые чулки и туфли. Гейл произвела необходимый косметический ремонт, подновила прическу, навесила жемчужное ожерелье. Она выглядела хорошенькой и очень женственной, однако я следил за нею отнюдь не эстетического удовольствия ради.

Гейл обнаружила неподалеку - или притворилась, будто лишь сейчас обнаружила, - телефонную будку. Выразительно посмотрела" на меня. Я кивнул. Гейл ступила внутрь кабины, оставила дверь открытой, принялась перелистывать местный телефонный справочник. Порывшись в книжице минуты полторы, обернулась - недоуменная и встревоженная.

- В чем дело? - спросил я, приближаясь.

- Нигде не значится!

- Так-таки не значится? Нет Вигвама?

- Нет Вигвама, - сокрушенно подтвердила Гейл. Почуяла неладное в равнодушном тоне вопроса, вскинула ресницы. Негодующе округлила глаза: