Протекторат (Призрачная реальность) - Авраменко Олег Евгеньевич. Страница 5

— Да, адмирал. Я уже могу идти составлять рапорт?

— Да, пожалуй… Нет, обождите ещё минутку. — Адмирал Ваккаро немного помолчал, явно колеблясь, затем произнёс: — Между прочим, я спрашивал о вашей личной жизни вовсе не из праздного любопытства.

— Да, — произнёс Конте таким тоном, который можно было истолковать как «я весь внимание».

— Отсюда ваш корабль отправится по меньшей мере с одним пассажиром на борту. Буквально на днях была получена заявка от Евы Монтанари, падчерицы адмирала Сантини. Недавно она закончила учёбу в университете Нуово-Палермо и теперь решила вернуться на Дамогран к матери и отчиму. Для нас это удачное стечение обстоятельств.

— Да, — повторил Конте всё с той же интонацией.

— Полагаю, вам было бы полезно… гм… подружиться с этой девушкой. Вы понимаете?

— Понимаю.

— Только будьте осторожны, не увлекайтесь, — совершенно серьёзно предупредил адмирал. — Она всё-таки из Семьи.

Глава 2

Виктория Ковалевская, дитя звёзд

Мой сосед за карточным столом собирался меня убить. Просто так, не ради дела, а потому что я ему не нравилась. Очень сильно не нравилась — а в глазах таких людей, как Оганесян, это было достаточным поводом для убийства. Столь глубокая неприязнь ко мне выросла из первоначальной симпатии: он сразу положил на меня глаз, но я упорно игнорировала все его знаки внимания, отчего Оганесян почувствовал себя оскорблённым и решил, что я должна быть наказана.

Впрочем, он пытался убедить себя в том, что моё поведение крайне подозрительно и я явно что-то разнюхиваю, но на самом-то деле его решение избавиться от меня было продиктовано исключительно уязвлённой гордостью. Однако же, при всей необоснованности и надуманности своих подозрений Оганесян был совершенно прав: я действительно представляла для него серьёзную опасность, и то гораздо бóльшую, чем он мог себе вообразить…

Крупье вновь сдал карты. Мне пришла пара тузов, у Оганесяна было три дамы, а у сидевшего справа от меня Геворкяна — две шестёрки. Четвёртый игрок, Майсурян, надеялся подобрать валет или шестёрку и заиметь «стрит», но он не знал, что у него нет никаких шансов — все эти карты уже были на руках.

В первом круге никто не пасовал, но и ставок не повышал. Дождавшись своей очереди, я сбросила две карты, а взамен обзавёлась третьим тузом. У Геворкяна как было, так и осталось две шестёрки; Майсурян по-прежнему располагал недоделанным «стритом»; зато Оганесян, вдобавок к уже имевшимся у него трём дамам, подобрал ещё одну.

Будь это обычный покер, я бы немедленно сказала «пас». Обычно я играю наверняка и не блефую, если не уверена, что мой блеф пройдёт; эта бесхитростная тактика обеспечивает мне как правило небольшой, но стабильный выигрыш. Однако в арцахской разновидности покера одним подбором дело не ограничивалось: здешние правила предусматривали ещё и второй, который объявлялся, когда в игре оставалось лишь два человека. А поскольку четвёртый туз по-прежнему был в колоде, то у меня имелся неплохой шанс побить карту Оганесяна. В худшем случае я теряла какие-нибудь две сотни драхм — если, конечно, Геворкян со своей парой шестёрок не затеет долгий торг.

Геворкян не стал рисковать и сказал «пас» вслед за Майсуряном. Оганесян подобрал одну карту, хотя в этом не нуждался. Я взяла две — и одной из них оказался туз. Внешне я сохранила полную невозмутимость, лишь уголок моего рта чуть заметно дёрнулся книзу. Как я и ожидала, Оганесян принял это за свидетельство моей неудачи и после секундных колебаний поднял ставку до пятисот. Тщательно отмеренная доза его неуверенности была призвана убедить меня, что у него карта тоже не блеск.

Стараясь не переиграть, я на короткий миг замялась, после чего поставила на кон шестьсот драхм. Оганесян поднял ставку до тысячи. Я приняла её, предлагая открыть карты. Он отверг моё предложение и подвинул к центру стола три фишки по пятьсот драхм. Я снова приняла его ставку и снова предложила открыться, но Оганесян опять отказался. Милая игра, этот арцахский покер!

Третьей возможности обойтись «малой кровью» я ему не предоставила, так как не была полностью уверена, что он отвергнет её. Мы принялись поочерёдно повышать ставки. Оганесян не сомневался, что я блефую, поэтому на первых порах особо не переживал. Лишь когда общий размер кона превысил двести тысяч и ему пришлось выписывать чек для получения дополнительных фишек, он наконец занервничал и предложил открыть карты.

Я отказалась — и в первый раз, и во второй. Тогда Оганесян решил задавить меня финансово, в расчёте на то, что рано или поздно я окажусь неплатёжеспособной и буду вынуждена спасовать. Он не знал, что ещё две недели назад я открыла в Объединённом банке Арцаха, который обслуживал все местные игровые заведения, кредит под обеспечение своей космической яхты. Оный кредит, разумеется, был ограничен оценочной стоимостью моего изрядно устаревшего «Звёздного Скитальца», но это меня мало волновало: по правилам казино размер ставки был ограничен ста тысячами, и когда торг дойдёт до этой суммы, мы будем вынуждены открыть свои карты.

Как раз к этому всё и шло. Оганесян не сдавался, потому что был уверен в моём блефе, а я не собиралась упускать верный выигрыш и неизменно отвергал его предложения открыться. И только выложив более полумиллиона, мой противник начал опасаться, что я не блефую, но тем не менее продолжал надеяться, что его карта сильнее. Он уже отбросил всю свою невозмутимость, его пальцы дрожали, шею заливал пот, а налитые кровью близко посаженные глаза словно пытались пробуравить меня насквозь. Теперь он горько сожалел, что блестящая идея прикончить меня не пришла ему в голову днём раньше.

К тому времени в зале, кроме нас двоих, больше никто не играл. Остальные посетители возбуждённо переговариваясь, следили за нами издали, и только строгие правила казино не позволяли им столпиться вокруг нашего стола. Обалдевший Геворкян страстно благодарил небеса, что не ввязался в этот сумасшедший торг, а Майсурян безнадёжно мечтал о том, как бы здорово он зажил, если бы все эти деньги оказались у него в кармане.

Когда сумма на кону достигла трёх миллионов драхм (это порядка девятисот тысяч в пересчёте на земные марки), а ставка выросла до восьмидесяти тысяч, к нам приблизился менеджер в сопровождении двух сотрудников службы безопасности. Он не вмешивался в игру, а молча встал позади крупье, как бы предостерегая своим присутствием от всевозможных эксцессов с чьей бы то ни было стороны.

После некоторых раздумий Оганесян поставил на кон ровно сто тысяч. Превысить эту сумму я не могла и в ответ выложила столько же. В арцахском покере это было равнозначно предложению открыться. Оганесян, разумеется, принял его и предъявил мне свои четыре дамы. Ну а я под изумлённые вздохи присутствующих высветила четыре туза.

Оганесян стоически принял своё поражение, даже нашёл в себе силы поздравить меня с выигрышем и выразил надежду, что завтра я предоставлю ему возможность отыграться, после чего с притворно-невозмутимым видом покинул казино, утешая себя тем, что «эта сучка» (в смысле я) не успеет потратить его деньги.

Признаться, он меня здорово разочаровал. Я была уверена, что теперь Оганесян передумает убивать меня. В конце концов, он ведь не «бескрышный» бандит, а деловой человек, который прежде всего радеет об интересах своего бизнеса — пусть и преступного. Он прекрасно понимал, что после сегодняшней игры моё имя будет прочно связано с ним, и в случае моей смерти у полиции появится достаточно оснований, чтобы считать его главным подозреваемым. Разумеется, ему не составит большого труда «отмазаться», воспользовавшись своими связями в правительстве, однако расследование, независимо от своего исхода, нанесёт его делам ощутимый урон — как в финансовом плане, так и в политическом. Оганесян был отнюдь не дурак и сразу просчитал все негативные последствия своего решения, но всё же не отказался от мысли расправиться со мной. Уж больно я ему не нравилась…