Дети Атлантиды - Сигел Ян. Страница 48

Она нырнула в стойло, чтобы ее не увидел конюх, вжалась в стенку, стараясь не коснуться коня, который с любопытством разглядывал ее косящим взглядом. Конюх отошел, и перед ней открылся путь к деревянной лестнице. Наверху справа оказался сеновал, слева — коридор, ведущий на мостик над улицей. Там было прохладно, каменные стены в виде узорчатых решеток бросали на пол паутину тени. Дверь в храм была открыта, рядом с ней никого не было. Все было спокойно. Она вошла внутрь, огляделась, но никого не увидела. Она не знала, куда делся бродяжка и его преследователи, но ее это не занимало. Бродяжка случайно помог ей, остальное было неважно. Важно было только справиться с Задачей. Однако она не знала, что именно надо делать.

Ферн стояла в галерее, которая обегала внутреннюю окружность купола. Внутри, так же как и снаружи, гигантский купол был покрыт золотом. Сквозь множество высоких узких окон внутрь храма проникал свет, окна были затянуты паутиной, которая поблескивала в его лучах. Огоньки пламени, пробегавшие по поверхности масла, налитого в сосуды, распространяли в воздухе запах дыма, в котором можно было уловить аромат лимона, сандалового дерева и чего-то еще, чему она не знала названия. Ферн ощутила, что этот храм был ядром города, сущностью Атлантиды. Это золотое сердце было не столько символом, сколько обнаженным проявлением богатства, славы и неоспоримого главенства. Неизвестный Бог был отодвинут слишком далеко, вместо него здесь возвышались сами хозяева Атлантиды, обладающие неземной силой, всегда стремящиеся к тому, что было больше данного им Дара. Она чувствовала их губительную мощь, хотя не испытывала острого страха. Безумные мечты Зорэйн, казалось, затронули и ее — ее охватили острая тоска и желание нарушить закон, который нельзя было нарушать.

Но Ферн отбросила в сторону все сомнения и двинулась по балюстраде, поглядывая вниз. Еле видный пол, протянувшийся на пятьсот футов от стены до стены, отливал золотом, отраженным от купола. На нем виднелась паутина линий, похожих на лучи солнца и звезд, создававшая огромную мандалу с письменами, значения которых она не могла понять. В центре стоял алтарь. Это был кусок простого камня со сглаженными краями. Она ощущала значительность этого камня, но не могла понять ее смысла. На вершине камня в небольшом углублении лежал черный шар размером со змеиное яйцо. Когда ее взгляд коснулся этого шара, он ответил таким толчком, что ее сердце сжалось, а дыхание стало прерывистым. И внезапно Ферн осознала, что и золотой храм, и сам город есть нечто большее, чем декоративное вместилище этого мертвого предмета.

Пока она смотрела на шар, излучение, исходящее от него, все увеличивалось, воздух стал пульсировать, стены храма задрожали, поплыли, как мираж, и только камень оставался реальным. Она ощупью двинулась по галерее, нашла лестницу и спустилась вниз. Сила камня, проникшая в нее, была так велика, что ей показалось, будто она приблизилась к алтарю в два-три шага. И тогда она положила руки на Лоудстоун.

Она сразу же поняла, что это не камень. Он только казался каменным, потому что был тверже, чем твердое, тяжелее, чем вся планета, но эта тяжесть была внутри него. Он был ни живой, ни мертвый, это было существование без сознания, мощь без цели. Безмерная концентрация энергии была так велика, что в нем самом существовали целые миры. Она вздрогнула от их прикосновений, будто это прикосновение рассеялось в ее теле, как лучики падающих звезд, которые загорелись в ней тысячами искр, осветивших, но не погубивших ее. Руки ее стали прозрачными, когда огонь в венах помчался под ее тонкой кожей. Как зачарованная, позабыв страх, она разглядывала свои фосфоресцирующие кости и напряженные, шелковые сухожилия. Затем свечение погасло, руки приняли свой обычный вид, и Лоудстоун освободил ее, но она все равно покачивалась, как пьяная. Звук захлопнувшейся двери вернул ей чувство опасности. Она заставила себя добежать до аркады и притаилась в золотой тени колонны.

Спустя несколько минут вошла женщина. По мрамору прошуршали ее мягкие туфли, шаги ее длинных ног были и сильными, и грациозными. Она была черно-золотой, красота ее была подобна красоте леопарда, но при всем ее королевском высокомерии голова ее как-то неустойчиво держалась на тонкой шее. Волосы на этот раз не вздымались башней, они падали тяжелой массой завитков, и в них сверкали драгоценные камни. Тонкая желтая вуаль окутывала бедра и плечи и тянулась по полу, как цветочная пыльца. Ферн сразу поняла — это была Зорэйн Гулэйби, последний отпрыск Тринадцатого Дома, Высочайшая Служительница Неизвестного Бога, Королева Атлантиды, Императрица Мира — или той части Атлантиды, которая уже была во власти Атлантиды. Те, кто умели считать, говорили, что ей уже сто пятьдесят лет, хотя лицо ее блестело металлической гладкостью и тело выглядело совсем молодым. Ходили слухи, что когда ей было восемь лет, она отравила своего старшего брата и стала единственной наследницей отца, Короля-волшебника Фаруку Гулэйби. Ее мать, легендарная красавица Тэймизандра, вскоре после этого умерла от горя и тоски. Никто никогда не видел, чтобы Зорэйн плакала. Она не выходила замуж, поклявшись не допускать к своему сердцу ни мужчину, ни ребенка, дабы никто не мог приблизиться к ней настолько, чтобы убить ее. Но она окружила себя юношами-рабами, свободно меняя их и казня каждого, кто начинал вызывать в ней привязанность. Советники королевы ненавидели ее не намного больше, чем она ненавидела их. Даже издали разглядывая Зорэйн во всем ее физическом совершенстве, Ферн чувствовала исходящую из нее безудержную алчность, которая пожирала жизнь, чтобы утолить свою ненасытность. Девушка знала, что она уже встречалась с этим раньше, и эти воспоминания были ей неприятны, частично оттого, что она не могла определить их источники, частично оттого, что им сопутствовал страх.

Мужчина, шедший за Зорэйн, был так же высок, как и она, но значительно старше. У него была бритая голова, на бицепсах сверкали браслеты, больше похожие на оружие, чем на украшение. Его обнаженный торс бугрился мускулами. В прошлом он, должно быть, был чрезвычайно привлекателен, но какой-то случай или болезнь изуродовали кожу с одной стороны лица. Он него исходило скрытое ощущение угрозы.

— Они здесь, — сказал он, — в подземелье. Жалуются, но шепотом, так как боятся, что даже стены могут их подслушать. Они готовы подчиниться.

— Конечно, — ответила она. — Как только я получила власть, я поставила двенадцать семей перед выбором: подчиниться или быть подчиненными. Они выбрали путь надутой важности, праздности, трусости и жадности. Они думали спрятаться за титулами. Но великие дома были лишены своего величия уже сотни лет назад. Они сказали, что в их интересах служить мне. Они лучше чувствуют себя в положении моих рабов.

— Вы в них нуждаетесь, — напомнил ей мужчина.

— Мне нужно то, что они наследовали, мощь, которая спит в них. Сила, которую они то ли боятся, то ли из осторожности не хотят использовать. Они — потомки тех, кто впервые коснулся Лоудстоуна и кого он навсегда изменил. Его могущество все еще в них, в их крови. Я изгоню это из них.

— Вы уверены? — Неожиданная нейтральность его голоса выдала его тайную надежду. Морщинистые веки прикрывали его злобный холодный взгляд.

— Ни в чем нельзя быть уверенным, — улыбнулась Зорэйн. — А ты, Иксэйво, боишься? — Она была уже рядом с алтарем. — Ты боишься камня?

— Вы разрушите камень? — Его тихий вопрос раздался в огромном помещении как оглушительный шорох.

— Я создам его заново.

— Это грозит гибелью.

— Всему грозит гибель… Камням, гальке на берегу, алмазам… Все это неважно. — Она кидала слова как подачку, глядя при этом прямо на Лоудстоун.

— Оно вас услышит.

— Оно не может ни слышать, ни видеть, ни чувствовать. Это не что иное, как глыба грубой силы. Глыба. Я знаю. Я вижу и чувствую. Я могу разбить эту глыбу, как обыкновенный камень, и воссоздать по своему собственному проекту. Я не боюсь этой глыбы, этого камня. А ты? — Она положила камень на пальцы, и Ферн увидела, как дрожь пробежала по ее рукам, как течение потайного огня пробралось к ней в мозг. Девушка подумала, что Зорэйн слишком долго живет в его ауре и проникла слишком глубоко и его сердце. Его сила уже изменила ее рассудок. Ее доводы — это рассуждения сумасшедшего, она укрывается остатками разумности, как вуалью.