Кембрия. Трилогия (СИ) - Коваленко (Кузнецов) Владимир Эдуардович. Страница 20

Горожанки – и особенно Тулла – придерживалась другого мнения насчет разглядывания. Интересно им было. Поначалу. Потом, убедившись, что у сидов только уши другие, успокоились.

Вместо мочалок и губок, а заодно и мыла, шерстяные перчатки. Потом – бассейн. Холодный. На все – два часа.

Результатом, помимо физической чистоты, стала безусловная убежденность Клирика в необходимости внедрить на другом конце Евразии японские ванны. Тем более что самураи практически водились. Вообще, манеру выбривать тонзуру от уха до уха, а не на затылке, Клирик счел разумной. Не вдаваясь в догматические подробности. Лысый выглядит умным, а плешивый – больным.

Вот с чем в Камбрии было хорошо, так это с одеждой! Своя шерсть, свой лен… Кожа – вплоть до лайки. Но – все или домашнего шитья, или заказного. Так что наспех можно было соорудить разве что паллу. Именно так Немайн и поступила. Отбеленная шерсть нашлась. И этого было довольно.

Чистота. А еще мудрость и сила былой империи – вот что стояло за простым архаичным нарядом. Даже не империи – республики. При императорах наряды римлянок стали цветастыми – но и легионы были уже не те. Хотя на Британию их еще хватило.

Что ж. Посох на плечо, нож на пояс, Книгу под локоть – и шагом марш к королю! Уже в воротах получилось разочарование: часовой любезно сообщил, что Гулидиен закатился на охоту. Не меньше, чем на неделю. Вдобавок Кер‑Мирддин встретил Немайн, как ручное чудовище. Ставни притворены, детей с улиц выкликали матери. Но лавки открыты, и по делам городской люд шествует степенно, хотя косясь и с оглядочкой. Немайн грустно свесила уши. Неделю раздражать собой город было нельзя. Впереди замаячили новые скитания. Настроение испортилось.

Для исправления которого Клирик знал два надежных способа: женский – покупки, и мужской – бифштекс. Мясо в нужных количествах в котеночий желудок Немайн не помещалось. Зато Клирик припомнил, что собирался купить зеркальце, и решил попробовать женский способ. Как назло, в лавках ничего симпатичного не обнаружилось. Всякая дребедень, которой только вразнос по хуторам торговать. Оно неудивительно: другого спроса нет и до ярмарки не будет. Но если женщина хочет исправить себе настроение покупками и не может ничего найти, ни купить, ни примерить, ни в руках повертеть…

Немайн резко прибавила шаг, и каждый камень, каждый корешок заросших травой улиц больно бил по ступням. Уши уже не свисали к плечам – они были прижаты, глаза сжались в смотровые щели. В конце концов она не выдержала. И направилась к эскулапу. За валерьянкой. Или ее средневековым аналогом.

Увы, при этом пришлось развернуться против солнца. Так что вместо прохожих она видела тени на слепящем фоне. Ну и, разумеется, врезалась.

– Леди, от тебя не увернешься! – голос принадлежал врачу. – Что‑то случилось?

– Очень яркое солнце сегодня, мэтр Амвросий, – сообщила Немайн, отлепляясь от лекаря, за локоть которого ухватилась, чтоб не упасть, – не по моим глазам. Не посоветуешь ли чего?

– Обязательно, леди. Но позже. Сэр Олдингар так упился на радостях, оставшись за главного аж на целую неделю, что придется лечить. Не посоветуешь ли чего? Отравления, кажется, по твоей части?

С серьезным таким видом спросил. Но в глазках что‑то ухмылялось. Сида предпочла этого не заметить. И бойко оттараторила:

– Три части ивовой коры и четыре части коры дуба в двадцати частях воды. Потом клистир. – Ничего ближе к бессмертному средству от симуляции, придуманного чешским писателем Ярославом Гашеком: "Три хинина, четыре аспирина, промывание желудка, клистир" Клирик навскидку придумать не сумел.

Амвросий аж икнул. След ухмылки в глазах испарился, зато на губах появилась настоящая улыбка.

– А неплохо. От горькой ивы его вывернет. Но дубовая‑то зачем?

Вообще‑то затем, что из нее поначалу аспирин делали. Знать бы еще, как.

– Для закрепления стенок желудка дубильными веществами. Ты не возражаешь, если я подожду у твоего дома?

– Можешь и зайти! Мой дом для тебя открыт. Да он для всех открыт, вот только ходить ко мне с визитами опасаются.

– У тебя что, домашняя виверна живет?

– Нет, у меня живут дикие дети. Не смотри на меня так! Я их честно воспитывал. Между вызовами, конечно.

– А твоя жена?

– Элейн? Ну она больше занимается пополнением банды. И гильдией своей…

И ушел. Судя по неторопливой походке, сэр Олдингар скорее слегка недомогал, чем находился при смерти.

Стоило сиде войти в неухоженный садик, возле дома Амвросия Аркиатра, как на нее напали.

– Защищайся, леди сида!

Мальчишка. Без штанов, по римскому обычаю. Да и кричит – на наречии римлян. Причем не вульгарном, а вымершем, классическом. В руках палка. Даже, скорее, розга. Что такое дети, Клирик знал: либо малообученные люди низкого роста, либо очень раздражающие мелкие звереныши. Этот был ни то, ни се – размер средний, шкодливость так и прет. Но лобик умный. Немайн присела на корточки. Не любил Клирик школить людей, смотрящих на него снизу вверх. Вот стоящих навытяжку перед развалившимся в кресле "пожарником"‑экспертом – другое дело. А потому стулья в реквизированных у местного начальства кабинетах немедленно изводил. Разок – в окно восемнадцатого этажа.

– От кого защищаться, сиятельный муж? – латынь входила в число прошитых при переносе в седьмой век языков.

– От меня!

– А ты кто такой?

– Я – доблестный рыцарь Круглого Стола! Защищайся, коварная ведьма!

Мальчишка бодро взмахнул палкой. Клирик вдруг осознал, что игрушку тот держит неправильно. Правая же рука Немайн сделала быстрый тычок вперед – Клирик только и успел, что раскрыть ладонь, и вместо удара под дых вышел хлопок по животу. Вспомнился анекдот о теще боксера: "И тут она раскрылась".

– Благородный всадник убит, – подвела итог схватки Немайн.

– Так нечестно!

– То есть как это нечестно? А ну‑ка напомни, какой гандикап накладывается на мужчину при судебном поединке с женщиной? Или я тебя плохо рассмотрела, и ты девочка?

– Мужчину надлежит расположить в яме глубиной по пояс, – мальчишка разом потускнел, – и привязать одну руку к туловищу.

– Именно, – отметив интересные подробности, продолжил Клирик, – к тому же у тебя палка. А у меня нет.

– Но ты же ведьма!

– Я сида. И вообще, мне начинает казаться, что ты все‑таки девчонка. Проиграв – обзываешься. Парень попросил бы научить его драться.

– Женщину?

Снова пригодились сказки Кейра и песни барда.

– Кухулина учила драться женщина. Ланселота учила драться женщина. Много это помогло их врагам?

– А кто такой Кухулин? Расскажи!

Этому, видимо, сказки про Муция Сцеволу рассказывали. Парню было интересно про Кухулина. Клирику – про обнаружившиеся способности. Почему бы не совместить?

– Да вот жил такой. Тоже был неумехой вроде тебя… Поначалу. И начинал тоже с палки. Вот только у тебя неправильная. А должна быть… Тебе нужно это дерево?

– Нет.

– И мне нет. Если мы сломаем пару веток у этой ивы, папа с мамой очень обидятся?

– Папа не заметит. А мама простит. Она добрая.

– Раз так, – сида скинула наземь посох и отцепила с пояса нож, – с ней‑то мы и расправимся. Так. Тебе вот эту, поменьше. А мне – эту. Мой рост без головы. Хорошая палка получится…

Сразу обломить ветку, которую Немайн назначила для себя, не получилось. Пришлось подпиливать. Когда нож начал застревать в вязком дереве, Немайн снова потянула ветку вниз. Хрустнуло – и она обнаружила себя лежащей в траве с упрямой добычей в руках. Только и успела сесть, как…