Кембрия. Трилогия (СИ) - Коваленко (Кузнецов) Владимир Эдуардович. Страница 26

Неспешность вышла им боком. Не прошло и часа, Кейр услышал далекие крики фанфар: королевская кавалерия шла в бой. И не нужно было видеть поля боя, чтобы определить, что на нем происходит. Сигнал, знаменосец под знаменем с драконом вылетает вперед, рыцари короля Гулидиена натягивают луки, мчатся мимо сбивших строй врагов, стреляют, отворачивают прочь. На тетивы ложатся новые стрелы. Кантабрийский круг: ливень стрел, неудобная цель. Круглые щиты варваров, удобные в рукопашной и при абордаже, не позволяют поймать все стрелы. Норманны уходили к болоту, щерясь копьями, огрызаясь из собственных луков. Удивительно точно. Ржали раненые лошади, валились из седел бездоспешные всадники, но шестикратный перевес сказывается быстро. Погиб один рыцарь… и десять лошадей. Да и немногих раненых валлийцев была надежда выходить.

Норманнам большинство попаданий пришлось в ноги, так что отобрать пару раненых для допроса труда не составило. Прочих раненых разъяренные потерями валлийцы докололи копьями, сверху вниз, как Георгий змея. Гордясь победой, под фанфары двинулись к городу.

Когда победители поравнялись с предместьями, западные ворота распахнулись, и ополчение хлынуло наружу: собирать трофеи и убирать тела. Тогда Кейр оставил пост и метнулся к дверям, но было поздно. Брат Марк успел первым. Всего несколько слов, и король решительно кивнул.

– Верно. Господа, пленных у нас достаточно, варваров, если кто жив, добить. А женщину из холмов – в железа!

– Посеребренные, – уточнил монах.

– А где их взять?

– Тогда сразу забить камнями.

Гулидиен бросил взгляд на фигурку – сиды? Богини? Ведьмы? Той, с которой он старательно избегал встречаться почти месяц. Не знал, что делать, о чем говорить. Следить, конечно, поручил. Потом она ушла. Выходит, вернулась? И защитила город. Вопрос – что и каким силам она обещала за спасение Кер‑Мирддина. Не выйдет ли такое спасение боком. Но, что бы там ни пели бродячие барды, Немайн не бьет в спину своим!

– В моей стране, брат Марк, без следствия не казнят никого. Запомни это. К тому же речь вообще не может идти о казни. Только о церковном наказании. Поскольку, даже если названная тобой ведьмой и колдовала, то не во вред добрым христианам.

В течение суток Немайн представляла собой дышащий труп. Куклу. А вокруг происходило интересное. Но пересказали не все. А то, что пересказали, изложили в дюжине вариантов. Клирику более всего понравилась история, рассказанная Брианой. Которая начиналась с довольно неаппетитных медицинских подробностей. Военные забавы – страда врача. Амвросию Аркиатру работы досталось больше всех. Шесть ампутаций. Очистка ран, бесконечные швы. А на сладкое – вскрытия. Если бы не печаль по убитым и покалеченным соседям, врач был бы счастлив. Давненько не выпадало такой практики! В конце концов, подобное упражнение на долю средневековых врачей выпадало нечасто. Добрых христиан, даже после смерти, расчленять было нельзя. Преступников карали даже не трибуналы, а короли единолично, их‑то было не меньше на душу, чем судей в будущие века. Отрубание же головы с натыканием на пику для всеобщего обозрения делало констатацию смерти ненужным фарсом, и врачу о казни попросту не сообщали. Но язычники‑разбойники, которые сами пришли… Подарок, да и только!

Бриана вызвалась помогать. Заявила, что собирается быть военным врачом и должна привыкать к виду внутренностей и крови. Отец сперва ее прогнал. А после позвал обратно и извинился. Вспомнил, что других учеников у него пока нет. Так пусть уж дочь и хирургию осваивает… И остался доволен. Бриана – тоже. По крайней мере, тем, что в обморок ни разу не грохнулась.

Когда солнечный свет окончательно угас и копаться в мертвом пришлось в адских отсветах факелов, раздались вопли волынки. Бриана, которой стало скучно, с радостью утерла руки и отправилась разузнать, в чем дело. Просто так среди ночи на волынке не играют. Уж больно штраф большой.

Дэффид и Глэдис Вилис‑Кэдман явились пополуночи к королевским дверям в восьми вооруженных до зубов лицах, завернутых в пледы одинаковой расцветки. Алые льняные рубахи, белые штаны – парадный наряд камбрийских воинов. Впрочем, огонь факелов залил их одной краской. Воротная стража, что примечательно, пропустила щетинящуюся копьями процессию в город без разговора. В руках у одного из воинов была волынка.

Дэффид отмахнул, и волынщик затянул пронзительную мелодию "Знамя на плечах". Если же о мелодии для камбрийской волынки говорят, что она пронзительна – значит, свиньи, когда их режут, визжат тише и мелодичнее. Так что появление через две минуты на крыльце деревянного дворца самого короля Гулидиена было триумфом выдержки. При короле, само собой, имелось полдюжины рыцарей. Со сна. То есть – без кольчуг, в одних рубахах, зато с луками в руках и мечами на бедрах.

– Ну и чего тебе надо, Дэффид? – спросил король, ковыряя оглохшие уши. – Я уважаю тебя и твой клан, при отце вы славно повоевали… Ты знаешь, что я тебя всегда выслушаю. И зачем вот так, среди ночи? Что за дело не терпит до утра?

Вокруг понемногу собиралась толпа. Волынка означала вызов. А то и мятеж. После боя с норманнами городу было не до праздного любопытства, зато ополчение поднялось на ноги почти все. Люди становились поодаль – за Дэффидом и его отрядом. И получались как бы против короля.

– Дело о похищении свободной женщины клана Вилис‑Кэдманов! – толпа зашумела. Общество, которое недавно переросло ритуальное похищение невест, подобных преступлений не прощало.

– Кем? – король устало потер лоб. Мало того, что полдня скакал, едва не застал пожарище вместо столицы, потом сражался – и вот пожалуйста! Заботы, как селедка, косяками.

– Тобой, Гулидиен ап Ноуи МакДэсси! В тебе, верно, взыграла кровь ирландцев‑предков? Пусть! Но похищение девы, иначе, чем для женитьбы – оскорбление клану!

– Да что за глупости! Никого я не похищал!

– Не отпирайся. Весь город видел, как ты велел схватить Немайн верх Ллуд Шайло‑О'Кэдман. И как твоя стража принесла ее в этот дом!

– Уф‑ф, – выдохнул Гулидиен и присел на крыльцо, – вижу, разговор будет долгим.

– Ты ошибаешься, король. Короткой будет наша беседа! Вилис‑Кэдманы – вольные люди, и ничто не способно поднять на бунт вольного человека вернее, чем бесчестье женщины его клана!

– Мой король, – сказал один из рыцарей, масляные блики факелов плясали на его лице, – я не разглядел родовых цветов на деве, которую отнес в узилище. Видимо, плед почернел от крови врагов и посерел от пыли битвы. Я Вилис‑Кэдман, и, если б я смог различить узор, я не стал бы выполнять приказ. Но я хочу знать: эта леди, она состоит в клане только в силу законов гостеприимства?

– Нет, – сообщил Дэффид, – в силу пролитой крови и приемного родства, согласно ее и моей воле. Которую она высказала вчера при дюжине свидетелей, а я, сучий потрох, высказываю прямо сейчас! Мужа у нее, по ее словам, нет.

– Но тогда она не верх Ллуд, а верх Дэффид, – рыцарь почесал подбородок, – и не О'Кэдман, а Вилис‑Кэдман. Король наш, конечно, ирландец – но это не повод менять фамилии и обычаи. У нас в клан принимают только через усыновление, а родных и приемных детей не различают.

– Выходит так, – согласился возмутитель спокойствия, – только ставить свое имя поперед великого сида… – задумался, подыскивая слово. – Неуютно, вот. Даже мне.

Рыцарь пожал плечами. Взялся – дюж. Учить сиду жизни среди людей, обычаям клана, следить за ее поведением теперь забота Дэффида.

– Тогда, мой король, я вынужден встать рядом с братьями, во имя чести моей сестры Немайн верх Дэффид, – заявил он и перешел к компании Вилис‑Кэдманов. Король запоздало кивнул ему в спину громко прокашлялся.

– Женщина холмов, именовавшая себя Немайн верх Ллуд, – провозгласил Гулидиен, когда внимание обратилось на него, – взята под стражу со всем возможным почетом. Она одолела врагов королевства, но – нечеловеческим образом. Выжившие разбойники уверяют, что она оборотень. Брат Марк уверяет, что она ведьма. Он доказывает это событием, которое видела половина городского ополчения – а именно, уходом варваров после проигранного Немайн поединка. Брат Марк подозревает, что женщина холмов что‑то сделала с их разумом, лишив варваров данной Господом свободной воли, и настаивает на церковном наказании. Что я должен был делать?