Кембрия. Трилогия (СИ) - Коваленко (Кузнецов) Владимир Эдуардович. Страница 50

Немайн подперла здоровой рукой подбородок, взгляд уперся в узкое оконце. Тристан стал смотреть туда же. Пузырчатое стекло – валлийское, Немайн говорит, греки делают лучше – контуры людей превращало в бесформенные кляксы, и все‑таки отличить стражника от монаха надежда была. От того, кем окажется судебный пристав, зависело многое. Монах означал разбирательство по законам церкви. Стражник – юстинианов кодекс.

И вот торжественный и зловещий стук в ворота, медленно ползут в стороны створки… Стражник. Стражники. Пятно пурпурного пледа. Королевский рыцарь. Внутрь не входят, топчутся перед воротами. Дэффид уже во дворе… Он доволен и взволнован. Кажется, воскресают некоторые старые обычаи. Во всяком случае, легендарное правило, по которому всякий благородный человек, зашедший в заезжий дом, равен любому другому благородному человеку и не обязан никому ничем, рыцарь припомнил. Учитель медленно и осторожно, как будто по‑прежнему на высоких подошвах, вышла вслед за отцом.

– Леди Немайн верх Дэффид. Твой клан обещал, что ты явишься на церковный суд в последний день ярмарки. Срок пришел.

– Я готова, сэр.

До городских ворот римская дорога звенит под шпорами рыцаря, грохочут тяжелые подошвы стражников. Им‑то шпоры не положены, пехоте. Но подошвы у них тоже кожаные, не деревянные… Сколько же в Кер‑Миддине народу, оказывается! Стоят, смотрят. Ни особого сочувствия, ни злобы, ни опаски. Любопытство. Хотят слышать, как сида отбрешется. Учитель машинально сжимает в кулак здоровую руку. Все‑таки волнуется. А огоньки утреннего солнца прыгают по голове, просвечивают сквозь уши.

– Запомни, – говорит, – запомни. Люди – они люди, когда по одному. А когда вместе – они другое. Иногда – большее, часто – меньшее, но другое – всегда. Вот представь, что ты не идешь рядом со мной, а стоишь там, со всеми. Что ты чувствуешь? И как это отличается от твоего восприятия, когда ты идешь со мной?

Тристан замолчал, сосредоточился. Попытался представить себя – там, в толпе. А когда приготовил ответ каменная церковь, гордость города, уже нависла стрельчатым фасадом и распахнула массивные створки, приглашая в другой мир, такой же странный, как и загадочный мир сидов. Радостные лица ангелов и печальные – святых заливают витражным светом неф. А перед райским небом, вместо апостола Петра – фигура стражника.

– Молодой человек, сообразно юному возрасту, ты не можешь быть свидетелем.

Приходится смотреть в спину Учителя. Неделю назад Тристан придумал способ проникнуть внутрь. Достаточно объявить себя учеником сиды. Тот, кто учит, и тот, кто учится, отвечают наравне. Немайн вызнала. Запретила. И долго‑долго пересказывала историю ключника райских врат. О том, что отступить не всегда означает бросить, изменить. Иногда это единственный способ правильно исполнить долг. Даже трижды отрекшись от истины. Потом, годы спустя, Петр взойдет на крест. В ситуации, когда нужно стоять насмерть. Именно ему…

Тристан не единственный остался снаружи – формальный лабиллярный

^{note 9}

процесс не терпит широкой публичности. По человеку от гильдии, по человеку от клана, представитель короля – и хватит. И то скамьи забиты. Празднолюбопытствующие могут подождать снаружи. И избыток тяжело вооруженных родственников подсудимой – тоже… Да и не только родственников. Взять того же сэра Кэррадока: не только кольчугу напялил, чего обычно не делал, даже собираясь в бой, так еще помимо меча, булаву прицепил. И где ожидается сражение, в котором он может без меча остаться?

Северные варвары, поступившие на службу к Немайн, тоже приперлись. Разговор – как камни на жерновах мелют. Время от времени ржут лошадьми. Тот, что побородатее, Харальд, заприметил Тристана.

– Эй, – крикнул, – иди сюда, про морского змея расскажу. Как его убить.

В этом все норманны. Убить для них – правильное, достойное свершение. Касалось ли это чудовища или кого попроще. Учитель говорила, что на фоне англов норманны – вполне вменяемые люди. Только очень простые. Язычники. Их душа не интересует. А интересует пограбить. Пожрать. Выпить. И другое. Поскольку на слове «другое» сида запнулась и дернула ушами, Тристан понял соответственно. Не маленький. Впрочем, про змея было интересно. А про морские походы – еще интереснее. А уж про состязания бардов…

Выиграть в чужой стране норманн не надеялся. Не последний – и ладно. Опять же голос Эгиля совершенно никуда не годится, а большинство вис Харальд писал для двух голосов, с переплетением строк и рифм. И все‑таки северные размеры валлийцам приглянулись. Многие захотели научиться слагать висы. Это хорошо. Соперников не дружиннику богини бояться, а ценителей станет больше. Но подыскать напарника, который бы не поленился выучить норвежский ради новых размеров и приемов, стоило.

Тот бард Харальду глянулся. Завели разговор – на саксонском. Грубый язык – зато обоим знакомый. И, между делом, валлиец сообщил – лучших бардов в этом году в Кер‑Мирддине нет.

– Почему? – спросил Харальд. Не то, чтобы было интересно. Но всегда лучше знать. И скальду, и воину.

– Боятся, – сообщил новый знакомый, – в городе ж Немайн поселилась.

Харальд кивнул.

– А она одного из лучших на двадцать лет состарила, – сообщил знакомый. – Перепел он ее. Вот.

Харальд хмыкнул. Недоверчиво.

– Я сам его видел! И до, и после!

– Ты не знаешь богов своей страны, – сообщил Харальд, – Немайн вообще не поет. А жаль. Думаю, она замечательно спела бы мои висы. Я с ней говорил, она была бы согласна петь даже вторым голосом – но не может! А представь себе – виса, твоя виса, а потом сразу бой! Мед и кровь! Одобрит Один такую вису! Но не ваш Иисус. Потому она молчит. И да, она взяла меня в свою дружину. И если ты не только петь горазд, но и ловок с мечом и топором, я мог бы замолвить словечко за тебя… И вообще, поспрашивай горожан. Они видели. И слышали. Гадости он про нее пел, вот и поседел. Ему еще повезло! Могла же язык отсушить. Или руки. Да просто убить на поединке. Хульный нид – достойная причина.

Мальчишка слушал. Сперва смеялся. Потом посерьезнел.

– Ее могут и в этом обвинить.

Харальд отмахнулся. Суд над богиней казался ему бессмысленным балаганом.

– Я вот не понимаю, чего меня внутрь не пустили. Я свободный человек…

– Нет, – обрадовал его Тристан, – ты не свободный человек. Ты выше. Ты рыцарь Немайн. И, кстати, должен бы надеть ее цвета. Хочешь, я сбегаю за пледом к Дэффиду?

Одной из самых колоритных фигур, не попавших в свидетели, была признанная ведьма Вилис‑Кэдманов. Непривычно растрепанная, непривычно белокурая – то ли отмыла волосы, то ли окрасила чем другим, не луком – никак не могла найти себе места, вышагивала из стороны в сторону. Люди смотрели с сочувствием. Пусть ведьма сиду недолюбливает, но чует: как с одной поступят, то другой ожидать вскоре. Всем ведь известно, что колдовство Анны сидовской природы.

Эта глупая повязанность со злейшей конкуренткой стоила Анне не одной бессонной ночи. Но если умная женщина желает найти решение – найдет. Даже если ответа у задачи нет. Теперь оставалось ждать. Замысел должен сработать. Время от времени Анне приходило в голову, что лучше бы сделать все не тихо, а в лоб, лицом к лицу. И черт с ней, с двойной угрозой – со стороны церкви и со стороны сиды. Зато не пришлось бы мотаться перед храмом, да ногти грызть от волнения…

Тени иссыхали, но прохладный ветер отгонял зной. Пришла Альма с узелком.

– Пропустите, – сказала стражникам, – у меня там родители в свидетелях. Оба. Папа как врач, а мама просто очень важный и хороший человек. А важным и хорошим людям нужно кушать.