Во славу Блистательного Дома - Гаглоев Эльберд Фарзунович. Страница 10

– Я на это заведение полжизни копила.

Количество жертв в этой фазе накопления уточнять мы не стали.

* * *

В номере моем все пребывало на своих местах. Следов нежити и всяких других пакостей не наблюдалось, и я грешным делом решил, что Тивас в этот раз перебдел.

Его, однако, обыденность обстановки отнюдь не смутила. Куда делся печальный меланхолик последних нескольких часов. Перед нами был наш собрат, собранный, как готовый к атаке кот. Левая рука за спину шест многофункциональный спрятала, пальцы правой мягко так пространство изучают, мнут, щупают. Ощущают. Лицо жесткое, взгляд выцеливающий. Минуту-другую ничего не происходило, и я уже начал успокаиваться, рассчитывая вернуться к завтраку. Как вдруг пальцы замерли в какой-то странной фигуре, напряглись. И замелькали с бешеной быстротой, как будто набрасывая невидимые нити на нечто, обычному взгляду недоступное.

В углу комнаты, у большого трюмо с зеркалом, показалась полупрозрачная фигура, налилась плотью и превратилась в давешнюю банщицу. Как ни в чем не бывало, она оглядела нас свинячьими глазками и спросила:

– Шею мять?

Только голос был не тонкий, поросячий, а густой, раскатистый такой голосок. Глаза налились густой зеленью, нижняя челюсть выдвинулась, рот приоткрылся, обнажая мощные желтые клыки, покрытые буроватым налетом.

– Учуял, – констатировала тварь и с места прыгнула. Навстречу ей метнулся посох. Громко щелкнуло, и банщицу, с торчащей в переносице короткой толстой стрелой, швырнуло назад. Гулко ударившись о стену, она сползла на пол, смешно разбросав несерьезные с виду ручки и ножки. Натекла лужа. Резко завоняло мочой.

– Вот же гадость, – выругалась тетушка Марта, – нежить, не нежить, а девка не моя. Подсыл. Ну что, все или как? – спросила Тиваса, не отрывавшего внимательного взгляда от поверженной банщицы.

– Вроде все, – разомкнул он напряженные губы.

– Ладно, пришлю кого, чтобы убрались здесь, – отвернулась хозяйка.

– Не все, – сообщила свежезастреленная банщица, прыжком вздергивая себя на ноги. Подпрыгнула и, несколько раз крутанувшись в воздухе, на пол опустилась уже солидным таким, совершенно свинообразным существом, зачем-то вставшим на задние лапы. Кривые от мощи усаженного на них корявого торса, украшенного длинными, очень длинными руками. А рожа! Ну харя свиная! Что характерно, передничек остался. Тварь сорвала с пояса два секача и сообщила:

– Вам все.

Добавила:

– Тетку первую. Вкусно.

И с места швырнула свой увесистый организм в атаку. Без разгона.

Тетушка Марта вкусной себя, несомненно, считала, но отнюдь не в кулинарном смысле. Положила руки на пояс, совершила пируэт, тяжелый шелк взметнулся, обнажая в высоких разрезах длинные, мускулистые ноги, и навстречу монстру, разворачивая за собой плоские звенья боевого бича, вылетело его треугольное навершие. То самое, что, по свидетельству очевидцев, средний доспех пробивает. И влепило в лоб, добавив звеньями по торцу продолжавшей торчать изо лба стрелы, вбивая ее в крепкий череп и останавливая прыжок в его высшей точке. Гостиница вздрогнула от падения чудовищной туши. Вторично повергнутая, скотинка взревела, уже не столь уверенно поднимаясь на ноги. Утвердилась было, но опять воспарила, вдаренная богатырским плечом Хамыца, решившего, по-видимому, удалить угрозу подальше от предмета своего обожания, ну и от нас заодно. Мелькнул в горизонтальном замахе меч и блестящей полосой врезался в заросший жесткой черной щетиной бок. Глухой рык застрял в глотке, из которой хлынула черная кровь, и тут же сменился поросячьим визгом. Баргул, укрывшись за побратимом, вышиб нагайкой глаз чудовищу, и сразу в мотающуюся башку широкой синеватой молнией врубился меч Хамыца, разваливая ее на две части.

От лютого визга, казалось, лопнет голова. Обиделась животинка. Потом картина резко изменилась. Голова с утробным чмоком срослась, заклинив в себе еще и меч, а глаз, висящий на какой-то дребедени, как на пружинке, вернулся на место. И Хамыц с Баргулом, получив мощнейший толчок, перелетели через всю комнату и сломали большое, уютное кресло. Причем Баргул оказался снизу.

Зверюга же, бодрая и здоровая, опять орала, широко раскрыв пасть, при этом меч и стрела, украшавшие башку создания, добавляли картине сюрреалистичности. Я уже совсем собрался ринуться в последний и решительный, но, видно, не судьба была пули той испробовать. В дело вступил настоящий мастер своего дела. Причем вступил уже без дураков. Тивас наставил на уродище палец, шепотнул что-то тихо и гулко. В сторону чудища шустренько полетел радужный шарик. Смешной такой. На мыльный похожий. Долетел и, несмотря на поток воздуха, рвущийся из мощной грудной клетки, мягонько проник в разверстую пасть. И там, негромко хлопнув, расцветил отверстый зев неяркой многоцветной вспышкой. Скотинка перестала реветь и мотать башкой. Остолбенела. А потом... Казалось, плоть исчезает, оставляя лишь шкуру, которая подалась в одном месте, в другом, и вдруг рухнула, проваливаясь в себя. И быстренько превратилась в кучку праха с лежащими в ней стрелой и мечом. Тивас тихонько дунул, и прах исчез. Совсем.

Глава 4

Запор мягко отодвинулся, без всякого физического участия, дверь распахнулась, и в нее, держа мечи наготове, протиснулись двое крутоплечих ребят. Я бы принял их за представителей Ледяной Гвардии, но их испятнанные золотыми блямбами панцири были не серебристого, а синего, даже густо-синего цвета.

– Цвет мудрости, – подсказал Саин.

Значит, подтянулись ученые, то есть коллеги Сергея Идонговича. И действительно, между первых двух появился третий. Не столь богато вооруженный, но с активно прущим наружу боевым прошлым. Высокий, широкий, костистый, с узкой, как рашпиль, физиономией, состоящей из одних узлов и изломов. Причем одна сторона диковато-красивого лица изуродована ударом. Моргенштерна, что ли? Но поправлять лицо дяденька не стал. Для лучшего воздействия на подследственных, надо полагать. Одет мужчина был в такую же хламиду, как и Тивас, но посох его выглядел гораздо богаче. Кипенно-белый, с большим алым камнем в навершии, богато украшенный серебряной насечкой, разноцветьем камней, упрятанный понизу в кованый наконечник, он мог быть использован и как оружие в крайней ситуации. Но потому как посох выглядел целым, похоже, до пиковых моментов у мага дело не доходило. А если и доходило... В отличие от Тиваса, свое оружие он под мантией не прятал. С левой стороны к черной ткани одежды приклеился длинный кавалерийский палаш со сложной чашкой гарды. Литье тонкое, изящное, но со следами затертых зарубин. Кожа, покрывающая рукоятку, потертая, прихватистая.

Маг тяжело оглядел помещение, каждого из нас осмотрел. Представился.

– Охранный Маг Бираг Пегий. Волшба здесь творилась запретная, некромантная, для существа живого противная, – низким голосом проговорил он. Повел хрящеватым носом. – Ныне же сущности той мерзостной следов не чувствую. Кто пояснит случившееся? – слегка возвысил голос.

Боюсь, что никто из присутствующих, кроме Тиваса, конечно, реальных объяснений случившемуся дать не мог. А он молчал, напряженно глядя на место дематериализации скандальной свинюшки.

Несмотря на царившее в помещении напряженное молчание, выпутавшийся из остатков кресла Хамыц выволок из-под руин мебели Баргула, деловито его отряхнул и поставил слегка очумелого степняка на ноги. Тот покачнулся, но устоял. Завершив спасательно-восстановительную миссию, певун огляделся в поисках утерянного оружия, обнаружил и, полностью игнорируя присутствие визитеров, направился к боевому товарищу, совершенно не обращая внимания на руководителя делегации, не отрывающего от него своего ястребиного взора.

Подошел. Поднял. Оглядел. Недовольно цокнул языком, обнаружив пепельный ожог на синеватом теле клинка, обтер меч о рукав, забросил в наплечные ножны. Поднял стрелу.

– Ты ли сразил тварь запредельную? – возвысил голос шрамолицый.