Голубая Луна - Гамильтон Лорел Кей. Страница 106

– Сколько ты уже лукои? – сдерживаясь, спросил Джейсон.

Вопрос дал нам пару секунд долгожданной тишины, потом последовал удивленный ответ.

– Два года.

– И что говорит закон об охоте? – преувеличенно спокойно поинтересовался Джейсон.

– Который?

– Не стесняйся, Патрик, – поморщился Джейсон. – Ты знаешь, который.

Патрик не отвечал достаточно долго, так что тишину нарушал только шум мотора и шорох колес. Фургон слегка встряхнуло на ухабе. У меня разыгралось воображение, или за ревом мотора появился новый звук – высокий пронзительный визг? Не-а, воображение. Оно в ближайшее время вообще не собиралось со мной дружить.

Патрик, наконец, ответил:

– Никогда не начинай охоту, если не собираешься убить.

– Вот он, – удовлетворенно кивнул Джейсон.

– Но это же была не охота… – возразил Патрик.

– Нет, именно охота, – перебил его Джейсон. – Просто мы не охотились на помощника шерифа.

– Что это значит? – спросил он.

– Это значит, что мы охотимся на людей в том доме, – ответила я.

Патрик повернул ко мне лицо, казавшееся в темноте еще бледнее.

– Ты не можешь иметь в виду, что мы собираемся убить их всех. Только того, кто отрезал ей палец. Только того, кто виноват.

– Остальные смотрели. И не сделали ничего, чтобы его остановить. В глазах закона это то же, что и действие, – сказала я жестко.

– Ты – не закон, – тихо сказал он.

– О, да, я – закон.

– Нет, черт побери, нет! Ты – не закон!

– Любой, кто причинит вред стае без реальной причины – наш враг, – сказала я.

– Не цитируй мне закон стаи, ты, человек!

– А как мы поступаем с нашими врагами? – спросила я, все еще не выходя из себя.

Ответил Джейсон:

– Смерть.

– Большинство стай не соблюдают старые законы, и вы оба это знаете, – продолжал упираться Патрик.

– Слушай, Патрик, у меня нет времени все объяснять. Так что вот тебе сокращенная версия, как в “Ридерз Дайджест”. Найли со своей командой изнасиловали и пытали мать и брата Ричарда. За это мы их убьем. Их всех.

– А как же шериф Уилкс и его люди?

– Если насиловать мать Ричарда помогал Томпсон, то он был не один. Любой, кто хотя бы коснулся их двоих, уже мертв. Ты это понимаешь, Патрик? Мертв.

– Я не могу, – пробормотал он.

– Тогда сиди в машине, – рявкнула я. – Но заткнись, ко всем чертям, или я тебя пристрелю.

– Вот видишь, – не унимался он. – Видишь? Твоя совесть тебя уже беспокоит.

Я посмотрела на него, сжавшегося в темноте в клубок.

– Нет, моя совесть меня не беспокоит. Пока. Может, чуть позже. А может, и нет. Но сейчас, сегодня, я не чувствую себя плохо из-за того, что сделала. Я хотела, чтобы Томпсону стало больно. Хотела наказать его за то, что он совершил. И знаешь что, Патрик? Этого было недостаточно. И никогда не будет достаточно, потому что я убила его чертовски быстро.

К горлу опять подступили слезы. Как только мое оцепенение и злость пройдут, меня ждут большие неприятности. Мне приходилось держаться на одном адреналине, на ярости. Это поможет мне простоять ночь. А завтра… ну, вот завтра и посмотрим.

– Должен же был быть другой способ, – продолжал бормотать Патрик.

– Что-то не слышала от тебя вовремя никаких предложений.

– Что беспокоит доброго доктора, – заметил Джейсон, – так это то, что он ничего не сказал. Ничего не сделал, чтобы нас остановить.

Я была благодарна ему за “нас”.

– Я его не держал! – крикнул Патрик. – Я пальцем его не тронул!

– Все, что тебе нужно было сделать – это сказать: “Остановитесь, не надо”, но ты промолчал. Дал нам его порезать. Дал нам его убить и не сказал ни единого проклятого слова, – продолжал Джейсон сквозь зубы. – Когда он еще был жив, твоя совесть трудилась не так усердно.

Патрик надолго замолчал. Мы виляли по дороге, избегая низких ветвей деревьев и луж грязи. Не было ничего, кроме темноты, золотистого тоннеля света фар и тишины, заполненной шумом мотора. Я не была уверена, что предпочла бы в тот момент именно тишину, но это было лучше, чем внимать словам Патрика о том, какое я чудовище. Я была с ним согласна, отчего слушать становилось почти невыносимо.

Но затем тишину заполнило то, что было слушать еще труднее. Патрик начал плакать. Он съежился у дверцы, так далеко от нас, как только мог, и тихо плакал. Через какое-то время он сказал:

– Вы правы. Я ничего не сделал, и это не даст мне покоя до конца моих дней.

– Добро пожаловать в наш клуб, – хмыкнула я.

Он уставился сквозь темноту на меня.

– Тогда почему ты это сделала?

– Кто-то был должен.

– Я никогда не забуду, как ты его рубила. Такая маленькая… И выражение твоего лица, когда ты его убила. Боже, ты выглядела безразлично, будто тебя вообще там не было. Почему именно ты должна была это сделать?

– А что, было бы лучше, если бы это сделал один из мужчин? – поинтересовалась я.

– Да, – ответил он коротко.

– Не говори мне, пожалуйста, что это из разряда шовинистского бреда. Что ты так расстроен только потому, что это сделала девчонка?

Патрик всхлипнул.

– Думаю, да. То есть, думаю, все это не казалось бы настолько ужасным, если бы это сделал кто-нибудь другой. Просто ты такая маленькая и хорошенькая. Ты не должна отрубать людям пальцы.

– О-о, я тебя умоляю! – поморщилась я.

– Я и в могилу сойду, представляя выражение твоего лица в тот момент.

– Продолжай в том же духе, и сойдешь туда раньше, чем ожидаешь, – пробормотала я себе под нос.

– Что ты говоришь? – переспросил Патрик.

– Ничего, – вздохнула я.

Джейсон издал нечто, похожее на смех. Если бы он только знал, насколько мое замечание было невеселым. Мне хватало проблем с тем, что я сделала. И мне совсем не был нужен рыдающий Сверчок Джимини (персонаж «Пиноккио» – прим. Helen), чтобы подчеркнуть тот факт, что я пала ниже некуда. И монстр не дышал мне в затылок, он был у меня в голове. В голове, жирненький такой, хорошо откормленный. И то, что я не чувствовала себя виноватой, только утверждало меня во мнении, что монстр был дома. Я чувствовала себя плохо, но только из-за того, что должна была чувствовать себя плохо, но на самом деле не чувствовала. У меня должна была быть некая личная черта, за которую я не переступлю, и раньше я думала, что эта черта – пытки. Я ошибалась.

Горло опять окаменело от слез, но будь я проклята, если заплачу. Дело сделано. Мне нужно забыть об этом, хотя бы до тех пор, пока мы не закончим работу. Работой было спасение Даниеля и Шарлотты. Если я их не вытащу, то все это было зря. У меня появится новый ночной кошмар ни за что. Но дело было даже не в этом. Я не смогу смотреть в глаза Ричарду, если позволю им умереть. Раньше я злилась на него, была просто вне себя, но сейчас это ощущение прошло. Я бы много отдала, чтобы в эту минуту он меня обнимал. Конечно, он скорее всего согласился бы с Патриком. Ричард будет очень мудрым человеком, если не попытается этим вечером читать мне нотации.

Но дело было не только в Ричарде. Я встречалась со всем кланом Зееманов. Они были так близки к совершенству, что у меня зубы ныли. И от такой потери эта семья может не оправиться уже никогда. Моя семья не оправилась. Я рассчитывала на Даниеля с Шарлоттой, на то, что они придут в себя после пыток. Я рассчитывала на то, что они будут достаточно сильными, чтобы не дать этому себя уничтожить. Я надеялась, что была права. Нет. Я молилась, что была права.

Томпсон рассказал, в какой комнате их держат. Это была дальняя комната, ближе к лесу и как можно дальше от дороги. Не удивительно. Возможно, у Томпсона могла оказаться и другая информация, которая была бы нам полезна. Может, мне следовало применить меньше пыток, и больше угроз. Может, это дало бы нам больше деталей, и намного быстрее. Может – да, а может, и нет. Я была новичком в допросе с пристрастием, и полагаю, мне не хватало нужных навыков. Я бы сказала, что я усовершенствуюсь с практикой, но я не собиралась делать это снова. Уже после одного этого случая во мне навсегда поселились орущие воспоминания, но если сделать такое еще раз, мне конец. Меня придется связать и запереть. У меня перед глазами стояла картина врезающегося в пол лезвия. Я вспомнила, как подумала в тот момент, что не почувствовала, как нож разрубил кость. Только ощутила, как он вонзился в пол. Увидела, как в потоке крови отделяются пальцы. Крови было не так много, как можно было бы ожидать, как ни странно.