Хозяйка Судьба - Мах Макс. Страница 81

А в Семи Островах, Карл с Конрадом и Августом, не испытав ни малейших затруднений, незамеченными покинули замок князя Семиона и смогли, затем, точно так же в него вернуться. Реальны ли были эти два события? Нет. Они были крайне маловероятны даже притом, что их проводником был бывший лейтенант княжеской дружины. Не для того строятся замки и заводятся дружины, чтобы чужаки незамеченными проходили сквозь многочисленные караулы. И ведь на улицах города они тоже не встретили ни одного знакомого. Случай? Благорасположение небес? Что? Однако, и то правда, что, если и впрямь не Хозяйка Судьба, а древняя магия Перекрестка торила теперь его последнюю дорогу, то делала она это с одной лишь целью, позволить тому, кто был частью договора, выполнить его до конца. Мотта не была разумна, это Карл понимал теперь со всей определенностью. Она лишь расчищала путь, но что делать или не делать на этом пути, зависело только от него одного. Он сам выбрал Сдом, и сам определил, с кем и о чем говорить в этом ненавистном ему городе. Это было его решение, его выбор. И это была его собственная дорога, одна из тех — хотя, возможно, и последняя — которыми он шел всю свою жизнь. А Мотта… Что ж, Мотта являлась пока всего лишь еще одним жизненным обстоятельством — таким, как время года, погода или рельеф местности — которые и всегда присутствуют на дороге, какой бы она ни была, короткой или длинной, первой или последней. Присутствуют, но ничего не определяют, потому что, в конечном счете, последнее слово всегда остается не за ними, а за тем, кто идет.

И на Каменной Ладони, куда они пришли, казалось, для того только, чтобы отдохнуть и поесть, не оказалось ни одного живого человека, но зато присутствовали тени тех, с кем хотел бы теперь встреться Карл. Прошлое ведь тоже обстоятельство жизни, и память не только груз на плечах, и, возможно, поэтому в Ляшне, где их все-таки ждали, смертельная схватка разыгралась только в воображении Карла, но кровь не пролилась. Что это должно было означать? Возможно, Карл еще долго предавался бы размышлениям на эту тему, но интуиция подсказала ему очередной ход, и художественное чувство этого шага не отвергло.

«Гаросса, Цейр… Цейр, Гаросса…» — и память, сохранившая мельчайшие детали несостоявшегося боя с ярхами…

Не прожитая жизнь, увиденная им в Зеркале Ночи, не случившаяся смерть, нарисованная его собственным воображением в Ляшне… Подсказка была очевидна, как и выводы, следующие из нее.

Но в Гароссе нам пока делать нечего, а Цейр… Даже не знаю, имеет ли нам смысл туда идти. Однако все может быть, а может и не быть. Эти слова сказал он сам, но человек на то и человек, чтобы принимать решения и исполнять, коли считает их правильными.

«Свобода воли… Неопределенность и непредопределенность…»

Гаросса и Цейр… Цейр или Гаросса?

«Разумеется…»

Его, не ведающее покоя, воображение нарисовало картину будущего настолько яркую и подробную, что художественное чувство лишь отступило с поклоном в сторону, позволяя холодной логике подтвердить безупречность принятого им решения.

2

— Нет, — покачал головой Карл. — На этот раз я пойду один. Так надо.

— И ты не скажешь, почему. — Дебора не спорила и не спрашивала, она размышляла.

— Не стоит, — покачал головой Карл.

— Если вы уверены, что это необходимо, мы подождем вас здесь. — Странно, что эти слова произнес Конрад Трир, но, возможно, сейчас именно он «чувствовал» Карла лучше других.

— Ждать долго не придется, — Карл перевел взгляд на по-прежнему горящий, но не сгорающий факел, лежащий на мозаичном полу у противоположной стены. — Всего лишь несколько мгновений, дамы и кавалеры. Время течет снаружи, здесь оно неподвижно.

— Хорошо, — неожиданно согласилась Дебора. — Но с тобой пойдет Август.

«Август…»

Эта женщина умела соглашаться. Однако изменения, начало которым положила случайная встреча на Чумном тракте, были очевидны. Сначала исчезла, растворившись в воздухе той весны, золотоволосая и голубоглазая Дебора, и из мрака ужаса и обреченности под Голубой Купол вернулась сероглазая и русая принцесса Вольх. А теперь — буквально в последние дни — в ней начала проступать новая, еще не знакомая Карлу, но уже угадываемая его художественным чувством, женщина. Великая господарка Нового Города умела не только соглашаться с разумными с ее точки зрения решениями других, но и принимать свои собственные, объяснять которые Дебора, как и сам Карл, не всегда полагала нужным.

«О, да, — он вполне оценил и ее слова и то, каким тоном они были сказаны, и особый взгляд серых бездонных глаз не остался незамеченным. — О, да, ты станешь великой повелительницей. Можешь стать».

И в этот момент — звук ее голоса еще не успел раствориться в наполненном серебристым сиянием воздухе зала Врат — Карл увидел будущее, каким оно может стать, когда Хозяйка Судьба положит предел его собственной дороге. Он увидел Дебору, сухие глаза которой не знали слез, а сердце сострадания и пощады. В холодной душе этой суровой женщины не осталось ничего, кроме льда и стали, и только их можно было теперь увидеть во всегда спокойных, напоминающих о выстуженных лютыми ветрами просторах севера, глазах императрицы Яр.

«Ты будешь… Ты можешь стать…»

Кем? Чем?

Нойоны будут разбиты, повержены будут враги, и жестокая месть сотрет с лица Ойкумены целые города… Прольется кровь, и вспыхнет жестокий огонь… Такой империи и такой власти под Голубым Куполом не видели со времен Трейи. Вот только картина, нарисованная его, не ведающим пределов воображением, Карлу не понравилась. В ней были величие и особая жестокая красота, но сердце не принимало ни такой Деборы, ни такой империи, ни таких наследников. Их было двое, неразлучных, словно близнецы, могущественных и смертоносных, как зимние шторма, пустынные бури, или сотрясения земли, и таких же божественно равнодушных. Его сын, Карл Яр, так удивительно похожий на него самого, если не считать серых глаз матери, и его внук, Теодор Трир, пронзительно синие глаза которого смотрели на мир с холодным интересом хищника, вышедшего на большую охоту…

— Хорошо, — сказала Дебора. — Но с тобой пойдет Август.

— Август? — Карл коротко взглянул на так неожиданно появившегося в его жизни взрослого внука, скользнул взглядом по остальным своим спутникам, не принимавшим сейчас участие в разговоре, и решил, что предложенный Деборой компромисс — единственный, на который он сможет пойти.

— Хорошо, — сказал он, внимательно глядя ей в глаза, и размышляя над тем, каким образом Дебора угадала того единственного человека, для которого Карл мог сделать теперь исключение. — Я возьму с собой Августа.

— Надеюсь, ты не против? — Спросил он, оборачиваясь к Лешаку.

— Нет, — коротко ответил Август, подходя ближе к Карлу, как будто опасался, что тот может внезапно передумать. — Вы же знаете, Карл, я никогда не против.

3

Цейр старый город. Однако холм, на котором он стоит, и того древнее. Некоторые вообще полагали, что какой-нибудь город стоял здесь с начала времен, так что каждый следующий отстраивался на руинах предыдущего, пока на правом берегу Данубы не возник этот большой пологий холм, застроенный теперь от подошвы до вытянутой с севера на юг просторной вершины. Так ли это, Карл, разумеется, не знал, но то, что под фундаментами многих городских построек похоронены следы какого-то трейского города, даже сомневаться не приходилось. Ведь в Цейре и до сих пор стояло несколько зданий, совершенно очевидно построенных отнюдь не нынешними обитателями этих земель. И одним из этих строений являлся дворец Ноблей. Впрочем, от первоначального дворца — никто, однако, не мог с уверенностью утверждать, что во времена империи это был именно дворец — осталось совсем немногое. Массивный, глубоко уходящий в недра холма фундамент, сложенный из грубо обработанных валунов, которыми и теперь была усеяна вся долина Данубы, и часть северной стены, выложенной из тщательно отесанных гранитных блоков. Но главным, в данном случае, был, разумеется, древний фундамент, потому что Дверь из зала Врат открывалась именно там, в одном из самых старых и глубоких казематов дворца, упрятанном едва ли не в самом сердце холма.