Гражданин тьмы - Афанасьев Анатолий Владимирович. Страница 70

— Сейчас узнаешь, какие мы культурные. — В улыбке бородатый обнажил десны, отчего гримаса отвращения превратилась в какой-то скорбный свиток прегрешений человеческих: ничего подобного Сергею видеть не доводилось. — Значит, так, старлей. Шутки в сторону. От тебя требуется только небольшая информация. Выкладывай, где прячется твой баклан, и расстаемся по-доброму. Или… Ну, сам знаешь, как это бывает.

Петрозванов, совершив все мыслимые и немыслимые ошибки, вдруг теперь ощутил ледяное спокойствие.

— Интересное кино, — сказал он. — Это вы обещали сказать, где он. Если, конечно, мы говорим об одном и том же человеке.

— Об одном, об одном… О твоем майоре. Все-таки ты не совсем в теме, старлей. Повторяю. Сдай Сидоркина — и разойдемся. Другого выхода у тебя нет. Очень важные люди заинтересованы. Их нельзя кидать. Они не поймут.

— Зачем важным людям Сидоркин? Он обыкновенный опер, такой же, как я. Мелкая сошка.

— Вот это не твоего ума дело, опер.

Петрозванов тянул время, косясь на монгола. Этот, безусловно, самый опасный. Но и те двое, сзади, тоже не подарок. Ситуация совершенно проигрышная, а виноватых нет.

— Сейчас ничем не могу помочь, — Петрозванов незаметно сдвинулся с места, — но при взаимном уважении можем договориться. На определенных условиях…

Он не успел договорить и не успел поставить блок. Непонятно, какой знак подал бородач, но на затылок обрушилась будто чугунная гиря и монгол одновременно засветил каблуком в пах. Счет пошел на мгновения, и Петрозванов постарался использовать их с толком, пока не вырубился. Он сделал то, чего они не ждали. Не повернулся назад и не напал на монгола, а обрушился грудью на стол, ухватил бородатого за уши и едва не вывернул башку из грудной клетки, но ему не дали довести прием до победного конца. Показалось, на мгновение вознесся в воздух, воспарил и тут же растянулся на полу, расплющенный стопудовой плитой.

Когда очнулся, обнаружил себя сидящим у стены со спеленатыми руками и ногами. По всей видимости, времени прошло немного: бородач еще жалобно скулил, пытаясь вытянуть шею. Теперь он выглядел безмерно опечаленным чем-то. Монгол массажировал ему позвоночник, а один из бойцов с сосредоточенным видом наполнял шприц из белого пузырька.

— Эй! — позвал Петрозванов, радуясь, что язык повинуется. — Мы так не договаривались. Вы что, хлопцы, чокнутые, что ли?

Бородач зафиксировал, на нем удрученный взгляд:

— Все, старлей, доигрался. Теперь тебя никто не спасет. Пожалеешь, что родился. Давай, Митяй, коли.

— Слушаюсь, босс. — Боец подступил к нему со шприцем, задрал рукав.

— Сыворотка правды? — уважительно уточнил Петрозванов.

— Она самая, — ответил бородач, — Сейчас распоешься как миленький.

С первого раза фельдшер в вену не попал и со второго тоже. Петрозванов делал неуловимые перекатывающие движения кистью. Тот позвал товарища на помощь. — Закрепи руку. Озорует, сволочь.

— Зря лекарство переводите, — прогудел Петрозванов. — Если бы я чего знал, и так бы сказал.

— Для всех было бы лучше, — заметил бородач. Следующие слова Петрозванов услышал уже через блаженную одурь наркотика. Горячая волна, словно огненный ток, прокатилась по телу, сердце гулко забилось, мозг зажил самостоятельной веселой жизнью. В «Варане» проводили тренировки на противостояние подобным препаратам, но теоретические. Практическим приемам его учил Сидоркин, который знал много полезных вещей неизвестно откуда. Первым делом следовало сосредоточить сознание на каком-то конкретном образе, ухватиться за него, как за дерево, и не отпускать, пока не иссякнет воздействие наркотической волны. Он не придумал ничего лучше, как вызвать в воображении снежно-белые груди прекрасной Элины, к которой нынче собирался попасть, и приникнуть к ним губами. Образ удался впечатляющим и ярким: мужское естество отреагировало мгновенной судорогой. На губы слетела мечтательная улыбка.

— Поплыл, стервец, — произнес голос над ним. — Можно приступать, босс.

Бородач озабоченно спросил:

— Не перестарался, Митяй? Что-то больно много вкатил.

— Не беспокойтесь, Денис Иванович. Минут десять продержится.

Лиц Петрозванов не различал, все дымилось вокруг, кроме Элиных грудей, но звуки доносились громко, крупно, отчетливо, вливались в уши будто через динамик.

— Как твоя фамилия? — услышал вопрос, обращенный к себе; при этом из вязкого дыма как изображение, прорвавшее помехи, вынырнули два тусклых глаза и губа, напоминающая мохнатую бородавочку.

— Петрозванов Сергей Вадимович, — отозвался охотно, с желанием сделать приятное допытчику.

— Звание?

— Старший лейтенант.

— В каком подразделении служишь?

— Опергруппа «Сигма», особый отдел.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать шесть.

— В каком году родился Эйзенхауэр?

— В одна тысяча восемьсот семьдесят первом. Наступила пауза, во время которой прекрасная Элина попыталась отнять грудь, и Петрозванов резко сжал зубы, почувствовав горьковато-сладкий привкус во рту.

— А ну не балуй! — одернул незнакомый голос, и тяжелая рука отвесила ему подзатыльник. Бородатый продолжил допрос.

— Кто твой лучший друг?

— Антон Сидоркин, кто же еще? Это все знают.

— Давно его видел?

Петрозванов напрягся, вспоминая. Самое страшное, непростительное — огорчить бородатого неверным ответом.

— Шесть дней назад. Или восемь. Простите, точно не помню.

— Какая с ним связь?

Петрозванов ощутил, что приближается момент истины. Крепче ухватился за бока Элины, нырнул носом в теплую ароматную белизну.

— Отвечай, собака! Какая связь?

— Не серчайте, добрый господин… Он сам звонит по необходимости.

— Где он сейчас?

Петрозванов испытал толчок несказанного горя оттого, что приготовился соврать.

— В Европе, — отозвался едва слышно.

— Врешь, сучонок! Как он может быть в Европе, если мы знаем, что он в Москве? Говори правду, только правду. Повторяю вопрос. Где прячется Сидоркин?!

— Он не прячется. — Петрозванов заплакал, ощущая, как тело Элины сжимается, уменьшается, иссякает, превращаясь в шерстяной клубок. — Он всегда на виду. Кого хотите спросите. Я не вру. Я никогда не вру, добрый господин…

Он чувствовал, что засыпает, и понимал, что это равносильно смерти. Спящий он им не нужен. Он им нужен говорящий. Спящего не пожалеют. Они и говорящего не пожалеют, но у говорящего есть шанс очухаться. Действие карбонада не вечно. Главное, удержать Элину, не дать ей выпасть из рук. Она тоже над ним потешается, но это из другой оперы. Это ее любовные игры, чересчур затейливые для его прямого солдатского чувства. Он не котенок, чтобы гоняться за шерстяным клубком.

— Прекрати, — одернул подружку. — У нас всего десять минут.

— С кем разговариваешь, Сережа? — почти ласково спросил бородатый.

— С Элиной. — Петрозванов понял, что выдал себя, и испугался еще больше.

— Кто такая Элина?

— Это большая тайна, господин. Я не трепло, но вам, конечно, откроюсь. Элиночка — супруга Фраермана. У нее груди как пики Эльбруса. Хотите потрогать?

— Значит, майор скрывается у Фраермана, да?

— Что вы, они даже не знакомы. Фраерман — большой человек, мы для него все пешки. Он на нас и смотреть не захочет. У него деньжищ немерено. Вилла в Ницце, дом в Лондоне. Еще много кое-чего. Ему сам Борис Абрамович покровительствует. Для него мы с вами навроде кучеров. Запрячь и ехать. Больше вам скажу…

Очередной подзатыльник сильно его тряхнул, но помог сбросить сонливость даже лучше, чем недержание речи. Мучители заговорили между собой. Петрозванов прислушивался с ехидной ухмылкой. Мял белые груди Элины, которая перестала притворяться клубком. Чувствовал, что выигрывает. Им его не взять.

— Денис Иванович, может, вправду не знает? — произнес голос.

Бородатый ответил:

— Может, и так. Или ваньку валяет. Если еще одну дозу вкатить, как думаешь, Митяй?

— В отключку уйдет или сдохнет. Не сдюжит.