Лазоревый грех - Гамильтон Лорел Кей. Страница 101

Он смотрел мне в лицо, пока я говорила, потом глянул в ванную и снова на чистый участок пола, где мы стояли.

— Я права насчет того, что жертв было не меньше двух?

Он уже овладел своим лицом и смотрел мне в глаза:

— Может быть.

Я вздохнула, но теперь уже от досады.

— Послушай, я с Дольфом работала не один год, и мне он нравится. Я уважаю его методы работы, но черт побери, ты же не обязан так темнить, как темнил Дольф. Чего я всегда терпеть не могла — это игры в дурацкие двадцать вопросов. Давай попробуем что-нибудь другое для разнообразия: я буду спрашивать, а ты отвечать.

Он почти улыбнулся:

— Может быть.

Я подавила желание заорать и заговорила очень спокойно, не повышая голоса:

— Убито не менее двух человек, растерзаны у стен.

Я заставила себя повернуться и посмотреть на упомянутые стены. Сейчас, когда мне было к кому обращаться и этот мой собеседник меня несколько злил, я снова могла думать. Стены не были в буквальном смысле окрашены кровью. Были места, где проглядывал кафель, но плитки были коричневые, и сперва все казалось хуже, чем было. А было, видит Бог, и без того плохо.

Я снова повернулась к Зебровски.

— О'кей. Итак, два убийства, по одному у каждой стены. Или по крайней мере здесь жертвы были изрезаны, растерзаны или что там еще. — Я снова глянула в ванну. — Там, в ванне, есть фрагменты тел?

— Дольф бы заставил тебя саму там порыться.

Я вызверилась на него:

— Может быть. Даже наверное. Но ты не Дольф, и я не в настроении.

— Мы оставили эти фрагменты специально для тебя, Анита. Нет, я не шучу! — Он поднял руки. — Ты у нас эксперт по монстрам, а если это не монстр, тогда я даже и не знаю, что это.

Здесь он был прав.

— Это монстр, Зебровски, но это монстр-человек или что-то другое? Вопрос на шестьдесят четыре миллиарда долларов.

— Мне казалось, что на шестьдесят четыре тысячи долларов?

— А инфляция? — спросила я. — У тебя тут хотя бы есть длинные перчатки или еще что-нибудь?

— К сожалению, — ответил он.

— Блин, как я тебя ненавижу!

— Ты уже не первая сегодня, — сказал он. К нему вернулся прежний усталый вид.

— Я же потом буду оставлять кровавый след по всему городу.

Он пошарил под умывальником и вытащил мусорный мешок.

— Скинь сюда бахилы, когда будешь выходить.

— И что я могу узнать, когда пороюсь в этой каше?

— Вероятно, ничего полезного, — ответил он.

Я покачала головой:

— Так на хрена мне туда лазить?

— Потому что мы сохранили место преступления нетронутым — до твоего прибытия. Мы не тралили эту чертову ванну просто на всякий случай — не повредить какой-нибудь арканический кусок дерьма, который ты бы заметила, а мы бы выкинули в мусор.

— Арканический, — повторила я за ним. — Тебе Кэти опять стала читать взрослые книжки?

Он улыбнулся:

— Чем быстрее ты это проделаешь, тем быстрее мы сможем убраться отсюда ко всем чертям.

— Я не тяну время, — сказала я, зная сама, что говорю неправду.

— Тянешь. Но я тебя понимаю.

Я заглянула в соседнее помещение, потом посмотрела снова на Зебровски:

— Если там не найдется какой-нибудь по-настоящему ценной зацепки, я тебя буду бить долго и тщательно.

Он осклабился:

— Если поймаешь.

Я покачала головой, вдохнула неглубоко и вошла в ванную.

Глава 54

Кровь тут же облепила пластиковый бахил, не до верху, не заливая туфлю, но почти. И даже сквозь пластик и обувь я чувствовала, что кровь прохладна. Не холодна, а прохладна. Не знаю, так это было или это только мое воображение. Вообще-то я не должна была бы ощущать кровь сквозь бахил и туфлю. Но ощущение было именно такое. Иногда от воображения на месте преступления бывает не только польза.

Я осторожно выставила ногу, держась за косяк. Не зная не будет ли скользить бахил на залитом кровью кафеле, я не хотела это проверять собственной задницей. Две вещи не хотелось бы мне сделать в этом помещении: во-первых шлепнуться на задницу посреди кровавого озера, и во-вторых, лезть рукой в эту ванну. Вторую мне придется делать, так что я хотя бы первой постараюсь избежать.

Осторожно, медленно я подала ногу вперед, как можно дольше удерживаясь пальцами за косяк. На самом деле ванная была не такая большая, и не слишком далеко надо было тянуться от двери до ванны. Я ухватилась за край ванны руками в перчатке, и когда поставила ноги как можно тверже, заглянула в воду.

Вроде какого-то красного супа. Умом я понимала, что в основном здесь вода, но цвет... Я старалась думать о чашках для окраски пасхальных яиц. Ванна была как большая чаша, где красят пасхальные яйца. Как бывает, когда плохо подберешь смесь, она была не в точности красная или розовая, а одновременно. Я держалась за мысль о пасхальных яйцах, о запахе уксуса и о лучшем времени, чем сейчас.

Вода будто заклубилась, тяжелее, чем была на самом деле. Наверное, иллюзия, но у меня вдруг возник образ чего-то, плавающего прямо под поверхностью. Вот сейчас оно высунется и меня схватит. Я знала, что этого не может быть. Знала, что, наверное, слишком много нагляделась ужастиков, но все равно пульс бился в горле, сердце колотилось.

Я оглянулась на Зебровски:

— Ребята, у вас что, нет стажеров для этой работы?

— А как мы добыли первый кусок, по-твоему? — спросил он в ответ.

— Тогда понятно, почему там выворачивало того постового в кустах.

— Он только первую неделю работает.

— Ублюдок ты, Зебровски.

— Пусть так, но больше никто не хотел совать туда руку. Когда кончишь осмотр, придут техники, откачают воду и отфильтруют ее в поисках вещдоков. Но сначала это должна увидеть ты. Скажи мне, что это не работа ликантропа, Анита. Скажи, и я скажу репортерам. А то вот-вот начнется охота на ведьм.

— Но не истерия, Зебровски. Если это кто-то другой, значит, у нас два самых жутких психа, каких еще не бывало в Сент-Луисе. Я бы рада доказать, что это не работа оборотня, но если это действительно так, то у нас другие проблемы.

Он заморгал:

— Ты действительно будешь более довольна, если это тот же оборотень?

— Обычно два разных убийцы кладут больше народу, чем один.

— Это мысль скорее копа, чем эксперта по монстрам, Анита.

— Спасибо на добром слове.

Я повернулась снова к ванне и поняла вдруг, что сделаю это. Я опускала руку не глубже перчатки. Иначе это может быть вредно для здоровья, блин, но если мне что-то попадется, то придется лезть.

Вода была холодна даже сквозь перчатку. Я сунула руку вниз, черта холодной кровавой воды поползла вверх по коже, и опустив руку только до половины, я на что-то наткнулась.

Застыв на мгновение, я неглубоко вдохнула и повела рукой вдоль того, чего касалась. Оно было одновременно и мягким, и твердым — мясистая плоть. Я добралась до кости, и ее было достаточно, чтобы ухватиться и вытащить из воды.

Это было то, что осталось от руки женщины. С розовато-белой кости стекала вода. Конец, который крепился к плечу, был обломан. Есть инструменты, которые могут оставить такие повреждения, но я сомневалась, чтобы кто-то побеспокоился их доставать.

Отложив руку в сторону, я снова стала шарить там, где ее нашла. На этот раз я погрузила руку глубже и вытащила почти голую кость. Она не была похожа на фрагмент человека, и я старалась так о ней не думать. Будто нашла в лесу останки животного и пыталась сообразить, кто его съел. Большие зубы, очень сильные челюсти. Мало кто из истинных хищников обладает силой, способной сокрушать кости, но ею обладают почти все ликантропы. Вряд ли такую бойню в ванной пригородного дома могла устроить сбежавшая из зоопарка гиена.

Я осторожно, очень осторожно опустила кость обратно в воду, потому что никак не хотела, чтобы на меня полетели брызги от всплеска.

Отвернувшись от ванны, я осторожно прошла к двери, сняла перчатки, бросила в мешок, который открыл для меня Зебровски, прислонилась к косяку, сняла бахилы, бросила их в мусорный мешок, вышла из этой камеры ужасов и продолжала идти, пока не дошла до спальни.