Самая красивая - Ливайн Гейл Карсон. Страница 1

Гейл Карсон Ливайн

Самая красивая

Глава первая

Когда я родилась, то запела. Большинство младенцев плачут. А я спела арию.

Во всяком случае, мне так кажется. Узнать, как оно было на самом деле, не у кого. Матушка бросила меня в возрасте одного месяца в гостинице «Пуховая перина», что находится в деревне Амонта Айортийского королевства. Случилось это 12 января в год Громовых песен.

Девушка, которая доставила меня в гостиницу, заплатила за комнату заранее и тайно пронесла меня внутрь. На следующее утро она так же тайно сбежала, но уже одна.

Что произошло дальше, я знаю. Отец и мать – хозяин гостиницы и его жена – рассказывали эту историю в каждую годовщину моего появления, с тех самых пор, как я начала понимать речь.

– Тебя оставили в Соловьиной комнате, – неизменно говорила мама. – Самой подходящей для тебя, птичка моя певчая.

– Утро выдалось прохладное, – продолжал рассказ отец. – И вскоре ты запищала. – В этом месте он начинал смеяться, трясясь всем телом. – Я принял тебя за Имилли.

Тут мы все расплывались в улыбках – моя младшая сестренка Арейда, два старших брата, мама и я. Дело в том, что Имилли, наша кошка, в ту пору была котенком.

В этом месте мама обязательно перебивала отца:

– А я сразу поняла, что это малышка. Причем голосистая. – Она принималась петь: – Настоящая певица.

Мы все дружно смеялись.

– Нет, правда, – качая головой, говорила мама. – Прелестный был писк.

Дальше наступал мой любимый момент. Мама откидывала назад голову и брала высокую чистую ноту, подражая детскому плачу.

Айорта – королевство певцов. В нашей семье, да и во всей Амонте, мой голос считается лучшим. Мама часто повторяла, что стоит мне захотеть, и я своим пением заманю солнце с неба.

– Я открыл дверь в комнату, – говорил отец, продолжая рассказ, – и увидел тебя.

Я лежала в центре кровати, орала и брыкалась.

– Я взяла тебя на руки, – рассказывала мама, – и ты забулькала. Очень музыкально.

Мой брат Олло торопился поделиться своей любимой подробностью:

– И у тебя была мокрая попка.

Арейда каждый раз хихикала.

Но ни отец, ни мать ни разу не упомянули о том, что я была завернута в бархатное одеяльце, отделанное золотым шитьем.

История продолжалась. Мама отнесла меня в Воробьиную комнату, где спали мои братья. Отец поднялся на чердак, чтобы найти старую колыбель Олло. Когда он спустился вниз, я лежала в кроватке Олло, а он сам, двухлетний, осторожно тыкал пальцем в мою щеку.

На этом рассказ обрывался, но я сама знаю, что произошло дальше. Представляю, как я тогда выглядела. Ярри, которому было пять, наверняка сказал то, что думает, – это у него в обычае.

– Какая страшная, – изумился он.

После чего – это я знаю уже с их слов – он поинтересовался:

– Можно, она останется у нас, отец?

Родители разрешили и назвали меня Эзой, что на айортийском означает «соловей». Они не делали различий между мною и родными детьми и научили меня читать ноты по сборнику песен в кожаном переплете, которым в семье дорожили, – он лежал на собственном высоком столике в холле гостиницы.

Я росла невзрачным ребенком. Кожа голубовато-белая, как снятое молоко, что само по себе неплохо, будь я блондинкой с бледно-розовыми губами. Но как назло, губы у меня красные, что язык дракона, а волосы черные, цвета старой сковородки.

Мама всегда отрицала, что я некрасивая. Она почему-то считала, что отличаться от других не означает быть дурнушкой, и называла меня «единственной в своем роде». Тем не менее она обещала, что с возрастом я похорошею. Помню, как спрашивала ее по десять раз на день, не стала ли я чуть симпатичнее. Она каждый раз отвлекалась от своего дела, будь то уборка в комнате гостя или купание Арейды, и внимательно меня рассматривала. После чего пела:

– Кажется, да.

Но потом кто-нибудь из приезжих начинал пялиться на меня, и тогда я понимала, что преображения не произошло.

Скорее наоборот, с каждым днем я становилась все уродливее. Я выросла широкой в кости и неуклюжей. Пухлые щечки хороши для младенца, но не для подростка. Я напоминала снежную бабу с большим круглым лицом и глазами-пуговичками.

Мне ужасно хотелось быть хорошенькой. Я мечтала: вот придет моя крестная мать-фея и сделает меня красавицей. Мама рассказывала, что у нас у всех есть крестные феи, но они редко появляются. Жаль, я никогда не видела свою крестную. Я почему-то пребывала в уверенности, что все феи обладают необыкновенной красотой и превосходными качествами.

Мама говорила, что крестные феи лишь сочувственно наблюдают издалека за своими подопечными. Но какой прок в крестной, которая только и может, что озабоченно заламывать руки? Мне нужна такая, чтобы прилетела и помогла.

Не надеясь на вмешательство со стороны фей, я пожелала сделаться хорошенькой с помощью магического заклинания. По ночам, после того как Арейда засыпала, я принималась распевать какую-то абракадабру. Думала, что случайно наткнусь на правильную комбинацию слогов и нот, но так ничего и не добилась.

Я пыталась приукрасить себя, подкалывая волосы то так, то эдак и завязывая ленточку вокруг шеи. Однажды я пробралась в мастерскую отца и вымазала лицо и руки в морилке для древесины.

Результат – коричневые полосы на коже и сыпь, не проходившая целый месяц.

Постояльцы гостиницы порой относились ко мне дружелюбно, но чаще всего грубо. И те, кто смущенно отводил взгляд, были не лучше тех, кто пялился на меня. Некоторые не желали, чтобы я подавала им еду, а некоторые – чтобы я убирала в их комнатах.

Мы, айортийцы, чувствительны к красоте, гораздо чувствительнее, чем подданные в других королевствах. Особенно мы любим красивые голоса, но нас также восхищает и розовый закат, и сладостный аромат, и симпатичное личико. А когда нас что-то не восхищает, то мы недовольны.

У меня появилась привычка закрывать лицо рукой при появлении постояльцев, – глупая, в общем-то, привычка, потому что она пробуждала любопытство и почти ничего не скрывала.

Родители в основном давали мне такие поручения, чтобы я реже попадалась на глаза гостям: помочь прачке или помыть посуду. Они пытались защитить меня. Но и здравый смысл тут тоже присутствовал. Такая внешность, как у меня, плохо сказывалась на бизнесе.

Иногда я задавалась вопросом, не жалеют ли они, что взяли меня к себе, и не лучше ли было бы подкинуть меня на какую-нибудь ферму. Цыплятам все равно, кто их кормит – уродина или красавица. Коровы не будут возражать, если их стойла вычищает некрасивая девушка.

Или будут?

Глава вторая

Из всех постояльцев «Пуховой перины» только гномы не испытывали неловкости в моем присутствии. Они никогда не пялились и вообще не обращали на меня внимания.

Гномы нарушали весь заведенный порядок гостиницы. Эттайм, нашей кухарке, приходилось готовить им рагу из корнеплодов – единственное человеческое блюдо, пригодное для гномов. Но отец все равно с радостью их принимал. У гномов, по крайней мере путешествующих, водились денежки. Они оставляли щедрые чаевые, а номера оплачивали заранее. Что еще лучше, они часто платили двойную цену, поскольку мужья и жены занимали отдельные комнаты (взрослые громы из-за своей ширины не помещались вдвоем на наших кроватях).

Мама всегда поручала мне обслуживать гномов и убирать их номера. Однажды я протирала комод в Журавлиной комнате, и тут вернулся постоялец.