Кузницы Марса. Трилогия (ЛП) - Макнилл Грэм. Страница 21

– Он понимает меня очень хорошо, – огрызнулся Юлий. – Может быть, он и выбившийся в люди робот, но Вреш когда-то был таким, как ты и я. Он понял, что я говорил.

– Может и понял, но его это не волнует.

– Однажды я заставлю ублюдка поволноваться, – произнёс Хоук.

Для стороннего наблюдателя командная палуба “Сперанцы” выглядела ничем ни примечательным помещением из холодной стали, рядами подключённых сервиторов в закрытых модульных кабинах, и отдельных металлических наростов, напоминавших подстриженные стволы серебряных деревьев. Но для Линьи Тихон, чьи протезные зрительные нервы являлись совместимыми с ноосферой, мостик выглядел удивительным местом, где энтоптические машины создавали потоки данных, которые парили в воздухе, словно невообразимо изящные неоновые скульптуры.

Как и Адамантиевый Киворий, командная палуба представляла собой эллиптическое помещение, стены которого изобиловали схемами, трубами и кабелями. Установленные на потолке концентраторы информации пульсировали светом и изливали потоки извивавшихся сообщений по всей голографической решётке палубы, являя поразительно сложный инфоток шириной с судно.

Информация обменивалась между узлами накопления сведений, обрабатывалась по значимости, а затем передавалась через инфопризмы к месту назначения. К инфоцитным терминалам, за которыми многорукие тактильные провидцы анализировали миллион микропакетов в секунду, и из которых вырывались столь яркие фонтаны вулканического света, что на них было почти невозможно смотреть.

Такой огромный корабль, как “Сперанца” ежесекундно создавал колоссальный объём информации: колебания температуры корпуса, гравитационные коэффициенты сопротивления, инертная компенсация, давление в реакторе, целостность поля Геллера, варп-ёмкость, расход топлива, готовность двигателя, абляционные пустоты, оружейные арсеналы, обеспечение жизнедеятельности, гравитационные щиты “Анкил”, системы телепортов и миллиард других фрагментов данных, которые будут обработаны невероятно сложными логическими машинами судна. Информация висела яркими завесами, множеством символов, чисел и выборок, раскинувшихся в пряже света, нейронной сети невообразимой запутанности и многомерной геометрии.

Линья осторожно коснулась своими бесчисленными чувствами поверхности глубокого сознания судна, поразившись и слегка испугавшись его на первый взгляд бесконечной глубиной. Знать, что “Сперанца” старый корабль это одно, но почувствовать этот возраст в плотно свернувшемся коде-духе в его сердце, это совсем другое. Она читала готовность ковчега отправиться в путешествие в каждой мерцающей завесе призрачного света.

“Сперанца” рвалась на волю, стремилась отправиться в путь.

– Добро пожаловать на командную палубу, – произнёс Лексель Котов, и центральным помост, на котором сидел архимагос-эксплоратор, повернулся к гостям. – Полагаю, что никто из вас никогда не видел ничего подобного.

– Я никогда не видел подобного, – согласился отец Линьи, поднимаясь по пологому главному проходу, который вёл от единственного входа на палубу к трибуне, откуда управляли всеми высокими функциями корабля. Виталий и Котов общались на бинарном языке, каждый код произносился с тональной модуляцией, означающей уважение и взаимное восхищение. Они не обменялись ни одним словом, только правильными, точными и неиспорченными данными.

– И я, – сказала Линья, следуя за отцом и замечая всё более сложные формы алгебраических, геометрических и алгоритмических представлений данных. Часть информации прошла сквозь неё, поглотив элементы её инфокровотока и создав непостижимую смесь, пока другие фрагменты метались вокруг, подобно испуганным рыбкам.

– Редкая жемчужина в небесах, – произнёс Виталий. – Поразительно видеть атмосферу, настолько благоухающую данными.

Котов нахмурился от такой неприкрытой метафоры, но позволил эмоциональной сентиментальности пройти без последствий.

– Такое редко увидишь даже у Адептус Механикус, – ответил он. – Если сравнивать, то Кватрия должно быть очень скучна.

– Так и есть, хотя мне и по душе покой скромных орбитальных галерей, – сказал Виталий. – Есть что-то почти мистическое в изучении звёзд. Знать, что свет, который мы видим, уже стар и жизнь, зародившаяся под их сиянием, закончилась, прежде чем мы даже узнали о её существовании. Смотреть на такие вещи – значит обрести мир и покой, архимагос, чувствовать себя единым с вселенной и знать своё место в ней. Когда мы вернёмся из экспедиции, вам стоит присоединиться ко мне на какое-то время. Созерцание прошлого расширяет кругозор.

– Возможно, я нанесу визит, – произнёс Котов, скрывая нетерпение кривой усмешкой, словно считая, что человеческий жест уже сам по себе демонстрирует дружелюбие. Большинство биологических микровыражений, отвергнутых жрецами Механикус во время восхождения в братстве машины, было почти невозможно восстановить несмотря ни на какие усилия. – Но мне придётся повременить с этим удовольствием, потому что тайны Шрама Ореола ждут. Магос Азурамаджелли почти закончил расчёт оптимального курса, чтобы мы покинули орбиту и направились к краю галактики.

– Да, я вижу, – сказал Виталий, уважительно кивнув в сторону магоса астронавигации, который неподвижно стоял около одного из серебряных металлических возвышений. Азурамаджелли подключился к устройству при помощи множества нейронных кабелей, торчавших из ирисового отверстия в его корпусе. Зелёный свет омывал разделённый на части мозг и устремлялся вверх, а несколько тактильных когтей, просеивали потоки информации, которыми обменивались корабли исследовательского флота.

Азурамаджелли проигнорировал их появление на мостике, всё его внимание было направлено на факторизацию сложных статических данных магоса Блейлока, поступавших в блоки авионики. Проложить курс сквозь населённую систему – сложная задача, она требовала глубокого знания планетарных орбит, местных звёздных явлений и потенциального нематериального вмешательства, просочившегося в реальное пространство из варпа на границе в точке Мандевиля. И всё же Азурамаджелли не просто справился с задачей, его курс учитывал каждый аспект их путешествия более чем через три сектора к самому Шраму Ореола.

Плетёные цепочки бинарного логического кода разбегались от эпидермальных тактильных прикосновений, словно ресницы, когда он отбрасывал ненужные данные. Линья наблюдала, как его вычисления соединились в мандалу симметрии, числовые выражения и астронавигационные данные, воплощённые в свете и фрактальной геометрии.

Азурамаджелли выпрямился, и изящная скульптура переплетённого света поднялась над серебряным концентратором информации. Движениями механодендритов он поворачивал её из стороны в сторону, пока с помощью мозговой оптики под разными углами проверял правильность и комплексность.

– Можно прокладывать курс? – спросил Котов.

– Можно, – ответил Азурамаджелли, загрузив данные в трон архимагоса.

– Отлично, – сказал Котов. – И в самом деле, отлично. Так мы достигнем Шрама за сорок три дня, плюс-минус сутки. Приготовиться к…

– Вы позволите? – произнесла Линья, подойдя и протянув руки к медленно кружившемуся свету, созданному Азурамаджелли. Магос астронавигации поднял своё творение от неё, его жидкообращение ускорилось в раздражении из-за её вмешательства. Механодендриты поднялись, как испуганные змеи, и активировались несколько боевых систем. Свет в стеклянных колпаках замерцал сердитым красным.

– Вопрос: что вы делаете? – возмутился он.

– Я хочу проверить ваши вычисления.

– Заявление: не обсуждается.

– Почему?

– Уточнение: что почему?

– Почему не обсуждается? Я – магос Адептус Механикус. Безусловно, я могу проверить работу собрата-жреца?

Азурамаджелли резко возразил. – Вычисления слишком сложны для несведущих в гексаматических логических уравнениях. Без аугметики или изменений мозга вы не сможете понять многомерные целочисленные решётки.

Линья улыбнулась и позволила некоторым из своих почётных званий проявиться в ноосферной ауре.