Огонь ведьмы (Др. издание) - Клеменс Джеймс. Страница 10

Джоак встал и затоптал тлеющий табак, рассыпавшийся по полу из трубки отца, чтобы ковер не загорелся. Казалось, брат полностью сосредоточился на своем занятии, только щеки слегка покраснели.

– Доченька, тебе не кажется, что стоило надеть хотя бы полотенце?

Элена опустила голову и смущенно всхлипнула.

В этот момент вниз по лестнице сбежала мама, в ночной рубашке и с халатом в руках.

– Что случилось? В жизни не слышала такого грохота! – Увидев Элену, она с широко раскрытыми глазами бросилась к дочери. – Боже, ты красная как рак! Нужно смазать ожоги мазью.

Элена не возражала, когда мать закутывала ее в свой халат. Но даже мягкий хлопок показался ей грубым полотном, так у нее саднила кожа.

Отец с братом подошли к дверям ванной комнаты.

– Ванна треснула, – сказал отец хриплым от потрясения голосом, – а воск между половиц вытек. Как будто кто-то пытался поджечь дом. – Он вопросительно посмотрел на дочь.

– Ого, сестренка, да ты устроила настоящую разруху, – покачав головой, заявил Джоак.

– Помолчи, Джоак! – Отец повернулся к Элене. – Что случилось?

Мать, защищая дочь, обняла ее за плечи.

– Послушай, Бракстон, я не позволю тебе устраивать допрос. Она обожглась. Да и как она могла такое сотворить? Ты видишь пепел или, может, чувствуешь запах угольного масла?

Отец что-то проворчал.

– Элена и без того напугана. Оставь ее в покое. Мы разберемся с этим утром. А сейчас нужно обработать ее ожоги.

Элена прижалась к матери. А правда, что случилось? Как объяснить то, что вода в ванне пыталась сварить ее заживо? Элена не знала, но в глубине души понимала, что причиной всему она сама. Ей вспомнилось сгоревшее в саду яблоко, и от этих мыслей заболела голова. Весь сегодняшний день она сталкивается с какими-то тайнами…

Мать нежно обняла ее.

– Пойдем наверх и займемся ожогами.

Элена кивнула, но сильная боль уже начала проходить. Взглянув на свои ладони, она заметила, что пятно на правой руке из темно-бордового стало красным и почти не отличалось от обожженных рук. По крайней мере, горячая вода смыла часть краски, хотя это слабое утешение, если сравнить с болью и разгромом в ванной комнате.

– Так что же все-таки произошло? – шепотом спросил Джоак, который сидел, скрестив ноги, в изножье кровати сестры. Он потихоньку пробрался к ней в комнату после того, как мать намазала ей руки и спину лечебным бальзамом.

Элена сидела, вцепившись в подушку, лежавшую на ногах, ее колени почти касались коленей брата.

– Я сама не понимаю, – тихо ответила она.

Никто из них не хотел привлекать внимание родителей. Элена время от времени слышала раскаты громкого голоса отца, доносившиеся снизу. Она съеживалась всякий раз, чувствуя, как краска стыда заливает щеки. Они не были богаты, и им придется заплатить серьезные деньги, чтобы привести в порядок ванную.

Неожиданно они услышали голос матери.

– Они говорили, что у нее есть дар! Я должна им рассказать!

Голос отца зазвучал еще громче.

– Женщина, ты не сделаешь этого! Фила и Бол, твои родственнички, не в своем уме!

Джоак толкнул ее коленом.

– Ни разу не слышал, чтобы папа с мамой так ругались…

– Как ты думаешь, о чем это они? – Элена постаралась услышать больше, но родители заговорили тише.

– Понятия не имею, – пожав плечами, ответил Джоак.

Элена почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, и была рада, что в комнате темно и Джоак их не видит.

– Странно, что расколовшаяся ванна их так расстроила, – сказал Джоак. – Я ведь делал вещи и похуже. Помнишь, как я скормил Следопыту целую корзинку лесных орехов, которые мама собиралась положить в пирог на день рождения отца?

Элена не сдержала улыбку и вытерла глаза. Следопыт, их конь, потом всю ночь страдал от расстройства желудка, а отец весь свой день рождения убирал хлев и выгуливал лошадь, чтобы у нее не было колик.

– А когда я сказал ребятам Уокленов, что, если прыгнуть с верхней ветки дерева, можно достать луну… – Он фыркнул в темноте.

Элена толкнула его коленом.

– Сэмби сломал руку.

– И поделом! Никому не позволено толкать мою младшую сестренку в грязь.

Элена вспомнила тот день два года назад. Она была в цветном платьице, которое тетя Фила подарила ей на праздник летнего солнцестояния. Эта грязь испортила ей подарок и праздник.

– Ты сделал это ради меня? – спросила она, и в голосе прозвучали одновременно удивление и смех.

– А зачем еще нужны старшие братья?

Элена снова почувствовала на глазах слезы. Джоак соскочил с кровати, наклонился и обнял ее.

– Не волнуйся, Эл. Я найду того, кто решил посмеяться над тобой. Мою сестренку нельзя обижать.

Она обняла его в ответ.

– Спасибо, – прошептала она ему на ухо.

Выпрямившись, Джоак скользнул к двери, но, прежде чем выйти из комнаты, повернулся к ней и добавил:

– Кроме того, я не могу допустить, чтобы этот загадочный шутник одержал надо мной верх. Мне нужно поддерживать свою репутацию!

Глава 4

Дисмарум, сгорбившись, стоял на коленях в траве в залитом лунным светом саду, накинув на голову капюшон, напоминая собой гнилой пень. Этой ночью не подавали голос ни одна птица, ни одно насекомое. Дисмарум прислушивался к звукам и запахам при помощи обычного слуха и своего внутреннего чутья. Последний из молграти скрылся под землей, направляясь к стоящей вдалеке усадьбе. Рваная рана в животе мертвого Рокингема перестала дымиться, его тело постепенно остыло.

Прижавшись лбом к холодной земле, Дисмарум отправил свои мысли вдогонку за слугами, скрывшимися под землей, и получил ответ, прозвучавший, словно пение тысячеголосого хора детей, передававший ему лишь одно: голод.

«Терпение, мои крошки, – послал он им мысленный приказ. – Скоро вы насытитесь».

Довольный их продвижением, Дисмарум встал и, спотыкаясь, направился к телу Рокингема, поводя в темноте здоровой рукой, пытаясь найти мертвого проводника. От слабых глаз не было никакой пользы. Его пальцы остановились на холодном лице Рокингема, он присел на корточки рядом и достал кинжал. Зажав рукоять в сгибе изувеченной руки, он проколол палец острием и, не обращая внимания на боль, повернулся к Рокингему. Окровавленным пальцем провел по губам мертвеца, словно гробовщик, готовящий тело к осмотру родственниками. Покончив с этим, Дисмарум наклонился и поцеловал кровавые губы Рокингема, почувствовав вкус соли и железа, выдохнул в раскрытый рот, щеки покойника надулись, затем маг приник губами к холодному уху.

– Господин, прошу, услышь мой призыв, – прошептал он, выпрямился и с закрытыми глазами стал ждать, внимательно прислушиваясь.

Вдруг воздух резко остыл, и он почувствовал враждебное ледяное присутствие. С мертвых губ слетел звук, похожий на шелест ветра в сухих ветвях, затем из черного рта Рокингема, как из глубокого колодца, зазвучали слова:

– Она здесь?

– Да, – не открывая глаз, ответил Дисмарум.

– Говори.

– Она созрела, кровь наделила ее силой. Я чувствую ее запах.

– Доберись до нее! Свяжи ее!

– Да, милорд. Я уже отправил молграти.

– Я пошлю тебе в помощь одного из скал'тумов.

Дисмарума передернуло.

– В этом нет нужды. Я могу…

– Он уже в пути. Приготовь ее для него.

– Как прикажешь, господин, – сказал Дисмарум, хотя уже почувствовал, что чуждое присутствие начинает рассеиваться.

Спящий сад, казалось, окутало знойное покрывало, когда он прошел через него. Однако Дисмарум поплотнее закутался в свой плащ. Пора было отправляться в путь. Молграти уже, наверное, на месте.

Дисмарум опустил руку к животу Рокингема, и его ладонь вошла в рану, а между пальцами потекла кровь. Он ухмыльнулся, обнажив последние четыре зуба, гниющие в черном провале рта.

Встав на колени около трупа, он схватил пригоршню земли и быстро забил ею рану Рокингема. После того как он вложил в нее тринадцать пригоршней, Дисмарум здоровой рукой и обрубком другой соединил края раны. Придерживая скользкие края, он начал шептать слова, которым его научил господин. Когда он начал их произносить, в животе возникла боль. Последние из них он выговорил в мучительной агонии, словно испытывал родовые схватки. Маг прищурился от почти невыносимой боли, когда с его губ слетели заключительные звуки. Старое сердце отчаянно колотилось в груди. К счастью, как только он замолчал, боль ушла.