Нарцисс в цепях - Гамильтон Лорел Кей. Страница 29

Он сжал руки, которыми держал меня:

— Я — Нимир-Радж, меня не возьмешь на иллюзии.

Я встала на колени, не разрывая кольца его рук, и прижалась к нему спереди. Мы были почти одного роста, и встречный взгляд был невероятно близок. Сила вокруг притискивала нас друг к другу как гигантская ладонь. Его тело ответило мне, и он снова стал большим, тесно упираясь мне в пах и в живот. То, что должно было вызвать у меня смущение и растерянность, но не вызвало. Я знала, что Жан-Клод питается похотью так же, как и кровью, но никогда не понимала, что это на самом деле значит до этих пор, когда плоть Мики коснулась моей. Не само его прикосновение, твердого и жесткого, к моему телу, заставило меня затрепетать — а голод в его теле. Он пробивался сквозь плоть, будто мне представали кирпичики его существа, слишком простые, чтобы описать словами, потребности, не имеющие никакого отношения к языку, а принадлежащие только обнаженному телу.

Он закрыл глаза и тихо застонал.

— То, что я предлагаю, — не иллюзия, Нимир-Радж.

Он покачал головой:

— Одного секса мало.

— Я не предлагаю секса — сейчас я предлагаю другое.

С этими словами я прижалась сильнее, и он содрогнулся, издав горлом звук, очень похожий на скулеж.

— Я предлагаю вкус силы, Нимир-Радж, маленький кусочек того, что я могу тебе дать.

Умом я знала, что это ложь, но сердцем знала, что это правда. Я могу предложить ему силу и плоть — две вещи, которых он хотел, желал превыше всего прочего. Это была идеальная наживка, и это было неправильно. Я хотела податься назад, укротить эту силу, но Жан-Клод не дал. Он вбивал в меня свою силу как эхо собственного тела, подчинял меня. Слишком поздно было мне питаться, как питаются люди, и вернуть ему его силу. Он много ночей избегал меня, потому что я была слаба. И вот я стала сильной, а он ослабел, и в городе у нас враги. Мы не можем позволить себе слабости. Все это я поняла в мгновение ока, от его сознания — к моему. И вот это зернышко сомнения — Разве мы можем позволить себе слабость? —и не позволило мне его заглушить.

— Что ты хочешь взамен? — спросил Мика шепотом на грани отчаяния, и мы оба знали: что я ни попрошу, он это сделает.

— Я хочу пить теплый бег твоего тела, наполнить рот той горячей жидкостью, что бежит вот здесь.

И я потерлась губами о его шею. Аромат такой близкой крови завил мне желудок узлом, но мы были близко, очень близко, только не спешить, только не спугнуть. Как рыбаки. Мы забросили сеть, и теперь надо было только, чтобы рыба перестала биться и затихла.

Губы мои витали над его шеей, когда он произнес:

— Покажи, что у тебя достаточно силы, чтобы это того стоило, и я отдам тебе любую жидкость своего тела.

Я отвела его волосы в сторону, они упали обратно. Я тогда намотала их на кулак, чтобы не мешали, и даже это движение заставило его простонать. Обнажилась длинная гладкая линия шеи. Он отвернул голову вбок, будто знал, чего я хочу. Билась крупная артерия на шее, как живое существо с отдельной жизнью, и я будто хотела выпустить его на свободу.

И я лизнула пульсирующую кожу. Я хотела быть нежной, я очень много хотела, но кожа скользила, безупречная, у меня во рту, и запах его опьянил меня как тончайшие духи. Пульс бился у меня во рту, и я охватила зубами эту дрожь, я съедала его, вонзая зубы в кожу, в плоть, в его силу, в его зверя.

И мои зверь проснулся в теле, будто огромная тварь всплыла из океанских глубин, растущий левиафан, разбухающий так, что не мог удержаться внутри меня, и коснулся зверя Мики, и тогда остановился, повис в черной воде. Две силы плавали в глубине, касаясь огромными скользкими боками, и я ощущала это как трение о бархат, только у этого бархата были мышцы, кожа, и он был тверд даже когда был мягок. В сознании плыл образ гигантского кота, трущегося об меня изнутри, только этот образ не мог передать всего. Я видала, как мелькает зверь в глазах Ричарда, подобно огромному контуру океанского жителя, смутно видному в воде, и вот этот был такой же огромный, ошеломительный. Я пила силу Мики, но не только ртом, не только горлом — всем, чем я его касалась, я питалась от него. Его сердце билось под моей обнаженной грудью. Я ощущала бегущую по его телу кровь, ощущала каждый дюйм этого прижатого ко мне тела. Чуяла его голод, его желание, и я ела его. Я питалась от его шеи, будто пульс был начинкой, сердцевиной толстого пирога, и когда я сгрызу всю кожу, вот тут-то и доберусь до самой вкусноты. Я втянула в себя кровь, и с первым ощущением сладкого металлического вкуса все притворство, вся мишура отлетела прочь, утонув в запахе свежей крови, вкусе разорванной плоти, ощущении мяса и крови во рту. Руки его у меня на спине, ногами я обхватила его, оседлала. Где-то на периферии разума я отмечала, что он не во мне, он все еще прижат между нашими телами, такой твердый и готовый, что дрожал, упираясь мне в живот. Дыхание Мики учащалось, кто-то стонал, как животное, и это была я.

Его ногти впились мне в спину за миг до того, как он пролился на меня обжигающей волной, и звуки, которые он издавал, были слишком тихи для воплей и слишком неясны для слов.

На том конце этой метафизической нити, что нас связывала, я ощутила, как Жан-Клод успокаивается, насытившись. И я оторвала рот от разорванного горла Мики, припала щекой к его голому плечу, все еще обнимая его руками и ногами, а его руки крепко держали меня. Я вся была покрыта жидкостью, груди от нее стали липкими. Она сбегала тяжелыми струйками по моему телу, заворачивала на живот, сползала на бедра.

Он сидел на коленях, держа свой и мой вес, пока дыхание у нас становилось реже и громкий пульс наших тел затихал, переходя в тишину, и в этой тишине не было ничего, кроме ощущения его кожи, природного запаха секса и где-то вдалеке — удовлетворенности вампира.

Глава 10

Душ был групповой, как бывает в клубах здоровья, но я была в нем одна. Я отмылась, тщательно оттерлась, но чувствовала себя как леди Макбет, вопящая «Прочь, проклятое пятно!». Будто мне уже никогда не отмыться дочиста. Я сидела на кафеле под хлещущими струями горячей воды, прижав колени к груди. Плакать я не собиралась, но плакала. Медленные слезы, холодные по сравнению с водой, стекали по щекам, и я не знала точно, отчего плачу. В голове была пустота. Обычно, когда я стараюсь прогнать мысли, ничего не выходит, но сейчас была только вода, жар, гладкий кафель и голосок в голове, неутомимый и непрестанный, как белка в колесе. Я не слышала, что он говорит — наверное, не хотела слышать. Знаю только, что он орал.

Я обернулась на шум — это была Черри, все еще голая. Никто из леопардов никогда не одевался, только когда я заставляла. Я от нее отвернулась — не надо, чтобы она видела мои слезы. Я для нее Нимир-Ра, каменная стена. Камни не плачут.

Я знала, что она стоит надо мной, еще до того, как изменился шум воды. Она нагнулась, вода потекла по ней, и я вздрогнула от внезапного прикосновения прохладного воздуха, сменившего воду. Я не повернулась. Черри коснулась моих промокших волос. Когда я не возразила, она обняла меня, медленно охватив руками, будто ожидала, что я пожалуюсь.

Я застыла в ее руках, в ее обернувшем меня теле. Она просто держала меня, склонившись головой ко мне, и ее тело прикрыло меня от воды, мне стало холоднее, хотя она была как жар на моей мокрой коже. Я плакала, а Черри меня держала.

Вслух я не рыдала. Только медленно текли слезы, пока Черри обнимала меня, и я ей не мешала. Наконец слезы кончились, и остались только вода, да тепло, да ощущение тела Черри. Есть в соприкосновении тел уют, который куда шире секса. Я высвободилась, и она отодвинулась. Я встала и отключила воду — вдруг наступила полная тишина. Можно было ощутить давление ночи на улице. Даже не глядя в окно, я знала, что ночь движется к концу; часа два пополуночи, если не три. Через несколько часов наступит рассвет. Я должна знать, почему Жан-Клод в тюрьме. Все остальное может подождать. В городе появились враги, и я должна знать, кто они и чего хотят. После этого можно будет подумать о том, что сейчас случилось, но потом, потом. Умение уходить от неприятных мыслей — одно из лучших моих качеств.