Нарцисс в цепях - Гамильтон Лорел Кей. Страница 67

— И он это делал добровольно? — спросил Риис.

— Нет. Совершенно определенно это не был его выбор. Он ненавидел эту работу.

— Свою способность изменять форму мы считаем величайшим даром. Мы — среди немногих оборотней, которые делают это с легкостью.

— Это потому, что ваш дар — либо проклятие, либо врожденный талант, но не заразная болезнь?

— Мы так полагаем.

— У Каспара было проклятие, — сказала я.

— Вы интересуетесь, что у меня?

На самом деле я смотрела, как прыгает у него кадык, и думала про себя, как оно было бы — сжать зубами горло, но об этом факте лучше было умолчать. Я продолжала говорить, но Рафаэль и Мика наверняка знали, на какой тонкой ниточке я держусь. Я продолжала говорить, потому что молчание заполнялось картинами и жуткими желаниями.

— Да, мне интересно.

— Я родился царем лебедей.

— То есть царем лебедей, а не лебедином. Это значит, что вы — самец? Слово «лебедин» используется только для женщин?

Он посмотрел на меня пристально:

— Я родился, чтобы быть их царем. Я — первый царь более чем за сто лет.

— Все остальные либо выбирают вожаков, либо сражаются за право им быть. А у вас выходит что-то вроде наследственной монархии.

— Так и есть. Хотя различие определяется не кровным родством, можете назвать это наследственной монархией. Но я не наследовал титула.

— Откуда же вы узнали?

Глаза его стали темными, темно-серыми, как грозовые тучи.

— Ответ будет слишком интимным.

— Прошу прощения, я не знала.

— Я дам вам этот ответ, если вы ответите на один мой достаточно деликатный вопрос.

Мы смотрели друг на друга, и у меня пульс восстановился почти до нормы. Я могла смотреть на него, не ощущая запаха крови под кожей. Говорить, слушать, делать что-то нормальное — это помогло. Я — человек, с членораздельной речью и высшей нервной деятельностью, а не животное. Я справлюсь. Справлюсь.

— Спросите, я вам отвечу.

— Это вы убили Каспара Гундерсона, последнего царя лебедей?

Я заморгала: этого я не ждала. Пульс у меня участился — просто от удивления.

— Нет, это не я.

— Вы знаете, кто это сделал?

Я снова заморгала и подумала, могу ли я соврать и не почует ли он ложь. Но решила придерживаться правды.

— Да.

— Кто?

Я покачала головой:

— На этот вопрос я не отвечу.

— А почему?

— Потому что я бы сама убила Каспара, если бы он не сбежал.

— Я знаю, что на его совести несколько смертей и что он пытался убить вас и некоторых ваших друзей, — сказал Риис.

— Это еще не самое противное, — ответила я. — Он брал деньги у охотников и поставлял им оборотней.

Риис кивнул:

— А своих подопечных лебединок он превращал в жертв. Это, наверное, было общим для него и прежней лупы — сексуальный садизм.

— Вот почему ваши девушки, как вы их называете, были в том клубе с Натэниелом.

— Да. Я в эти игры не играю, а они к ним привыкли.

— Сочувствую, — кивнула я.

— Вы правдиво ответили на мои вопросы, и Я не могу сделать меньше. — Он расстегнул рубашку.

Я посмотрела на Мику — он пожал плечами. Я посмотрела на Рафаэля — он помотал головой. Приятно, что никто из нас не знал, зачем он раздевается.

Оставив рубашку заправленной в штаны, он стал вытаскивать майку. Кажется, он собирался обнажить мягкое подбрюшье, а я не была на сто процентов уверена в своем самоконтроле. У меня опять зачастил пульс, и я спросила:

— Зачем вы раздеваетесь?

— Показать вам символ моего монаршего предназначения.

— Простите? — переспросила я.

— Не волнуйтесь, миз Блейк, — нахмурился Риис. — Я не собираюсь вас смущать.

— Дело не в этом, Риис, я просто...

Но я не договорила, потому что он обнажил белую-белую кожу живота. В полутемном автомобиле я все равно видела пульс под пупком. Черт, я почти чувствовала его вкус у себя во рту, будто уже всадила зубы в нежную кожу, будто уже вгрызлась глубоко, в более жизненно важные органы.

Что-то странное было в волосках на его груди. Слишком тонкие, слишком белые, тонкой линией с груди вокруг пупка, потом вниз, в штаны.

Я оказалась на полу и поползла к нему, но не помню, как это случилось. Остановившись, я прижалась к ноге Мики.

— Я не помню, как спрыгнула с сиденья.

Провалы в памяти.

Мика положил руки мне на плечи:

— Так бывает, когда зверь берет над тобой верх. Поначалу. Первые несколько полнолуний — почти полный провал в памяти, и только потом они вспоминаются.

Риис прогнулся, наклонившись в сторону, и стал расстегивать ремень.

С такого расстояния я увидела — или решила, что вижу, — что неправильно в этих волосах на теле. И попыталась податься вперед, но Мика придержал меня, сжав руки на моих плечах. Я протянула руку и кончиками пальцев коснулась Рииса. От легкого прикосновения он перестал возиться с ремнем и взглянул на меня. Это вообще не были волосы.

— Перья, — тихо сказала я. — Как снизу у цыпленка, такие мягкие.

Я хотела погладить эту текстуру, прижаться телом к перышкам и жару кожи. Сердце в его груди заколотилось, и я, подняв глаза, встретила его взгляд. Пульс бился у него в горле, я ртом ощущала вкус его страха. Его испугало одно мое прикосновение, тихий голос, звучащий как в сонном забытьи.

Мика обнял меня рукой за плечи и прижал к себе, придерживая ногами. Наклонившись надо мной, он прижался ко мне лицом и сказал:

— Тс-с, Анита. Тс-с.

Но я услышала не только голос. Его зверь воззвал к моему, будто рука прошла по моему телу — огромная рука. От нее свело мышцы живота, появилась влага. У меня самой сердце забилось в горле.

— Что ты сделал? — спросила я беззвучно.

— Голод можно превратить в секс, — ответил он.

— Я не собиралась есть.

— У тебя кожа стала горячей. У нас температура подскакивает перед переменой, как у людей перед эпилептическим припадком.

Я повернулась у него в руках, зажатая в тисках его коленей.

— Ты думал, я собираюсь перекинуться?

— Обычно до первой перемены формы проходят недели, хотя бы до ближайшего полнолуния.

Но у тебя все развивается быстрее обычного. Если бы ты впервые перекинулась здесь, вряд ли мы даже вдвоем с Рафаэлем могли бы помешать тебе разорвать Рииса.

— Первая перемена проходит очень бурно, — сказал Рафаэль, — и даже в лимузине заднее сиденье не дает много места, чтобы убежать или спрятаться.

Риис поглядел на меня почти в упор, а Мика меня держал руками, телом, и я знала, что не из романтических побуждений, а на случай если секс не сработает как отвлекающий момент.

— Она уже больше года как Нимир-Ра, — сказал Риис.

— Но до сих пор оставалась человеком, — напомнил Рафаэль.

Риис посмотрел на меня еще секунду, потом сказал:

— Понятно. У меня есть родинка в форме лебедя. С моего рождения было известно, кем я должен стать.

— Я слыхал о таком, — произнес Мика задумчиво, — но всегда считал, что это легенды.

— Это чистая правда, — покачал головой Риис, заправляя рубашку.

— У Каспара были перья на голове вместо волос, — сказала я.

— Мне говорили, что, когда я достаточно долго проживу, у меня они тоже постепенно изменятся.

Что-то в его голосе говорило, что такую перспективу он не приветствует.

— Кажется, вам это не нравится, — сказала я.

Он посмотрел на меня хмуро, застегивая рубашку.

— Вы когда-то были человеком, миз Блейк, а я никогда. Я родился царем лебедей. Меня с пеленок воспитывали для трона. Вы себе представить не можете, как это было. Я настоял, чтобы меня отпустили в колледж, дали получить диплом, но у меня нет шансов им воспользоваться, потому что переезды в заботе о других лебедях отнимают все мое время.

Я оставалась в кольце тела Мики, но напряжение уходило.

— Первую душу в своей жизни я увидела, когда мне было десять, а первого призрака еще раньше, Риис. В тринадцать лет я случайно подняла свою околевшую собаку. Я никогда не была человеком, Риис, можете мне поверить.