Кромка (СИ) - Сахаров Василий Иванович. Страница 18

– Само собой, – с силой дернув автомат вверх и вниз, я заставил хорошо разработанный затвор передернуться и доложил: – Автомат Калашникова Модернизированный. Боевая скорострельность – до сорока выстрелов в минуту одиночными и сто выстрелов очередями. Убойное действие пули – до полутора километров. Дальность прямого выстрела по грудной фигуре – триста пятьдесят метров. Калибр семь шестьдесят два. Состоит из…

– Хватит, – старик усмехнулся в усы, – видно, что теорию знаешь и автомат в руках держал. Давай разгрузку выбирать, рожки и патроны.

Вместе с Карпычем мы стали ворошить груды амуниции, передвигать ящики и перебирать уже вскрытые цинки с патронами. Делалось все быстро, и через полчаса я стал обладателем потертого, но крепкого разгрузочного жилета, десяти стандартных автоматных рожков на тридцать патронов каждый, саперной лопатки и пяти гранат, трех РГД и двух Ф-1. Ну и конечно же затарился шестью сотнями патронов, половина из которых были ПС (со стальной пулей), а другая БЗ (бронебойно-зажигательными). От трассирующих боеприпасов отказался. Так что в итоге оба человека, хранитель отрядного имущества Карпыч и я, оказались довольны. Старик был удовлетворен познаниями новичка и тем, что в отряд пришел нормальный боец. А я тихо радовался тому, что получил относительно нормальное оружие и неплохой боекомплект.

Дверь оружейной комнаты закрылась, и Карпыч сказал:

– Вот теперь можешь отдыхать. Оружие и боеприпасы заберешь завтра. Вопросы есть?

– Конечно, – услышав про вопросы и решив не упускать удобного момента, дабы узнать что-то новое, ответил я и спросил:

– Карпыч, а зачем в оружейке столько хлама?

– Выбросить жалко. – Старик снова звякнул ключами. – Оружие хоть и старое, но все рабочее, и к нему есть некоторое количество боеприпасов. А отряд у нас такой, что сегодня полсотни бойцов, а завтра может быть двести. Все от задачи зависит. А если идет быстрый набор людей, то чем их вооружить, если половина наверняка с одними ножиками придет? Правильно, нечем. Вот тогда и пригодятся все эти пистолеты, винтовки и древние самопалы.

– Теперь понятно. Карпыч, а ты давно в повольниках?

– Половину жизни, двадцать семь лет. Как попал сюда, так и побежал по лесам и горам. А когда здоровье подводить стало, в оружейника и сторожа переквалифицировался. – Дед помедлил, замялся и сам спросил: – Как там сейчас в России? При демократии жить можно?

– Кому как. Кто при деньгах, должностях или перспективу имеет, тот живет и радуется. А кто в дерьме завис и никаких шансов из него выбраться не имеет, тот бухает и наркоманит. Промышленность в упадке. Людей травят всякой дрянью. Молодежь мечтает уехать за границу. Здравоохранение – не очень. Понемногу все разваливается. Но зато по телевизору много голых сисек и задниц. Главные авторитеты в любой области знаний – это звезды телесериалов и эстрады. И любой дурак может в открытую сказать все, что он думает. В общем, живет Россия, качается, но пока держится. И может быть, еще выкарабкается из болота, по крайней мере, очень хочется в это верить. Это из плохого. Но есть и хорошие моменты. Скоро Олимпиада в Сочи намечается. Можно спокойно кататься за границу, если деньги есть. И в целом народ живет лучше, чем в девяностые годы.

Старик тяжко вздохнул, и, когда я открыл рот чтобы задать очередной вопрос, Карпыч только махнул рукой:

– Иди, не трави душу. В город ступай, отдохни. Когда еще придется…

Я промолчал и не стал спрашивать, что так напрягло старика в моем ответе. После чего, подобрав свертки с покупками, направился в кубрик. Здесь за час заполнил анкеты, в которых указал свои данные и кратко расписал историю перехода на Кромку, а затем стал готовиться к выходу в свет.

Переоделся в новенький и необмятый темно-зеленый камуфляж, побрызгался одеколоном Миши Ковпака, почистил ботинки и собрался отправиться в город. Но покинуть комнату не успел. В дверь постучали, и с этого момента вечер пошел совсем не так, как я планировал…

Закрытый брезентовым тентом «КамАЗ» сбавил скорость, осторожно въехал в яму на дороге, рыкнул движком и снова выбрался на ровную поверхность. Бойцы, которые сидели в кузове и дремали, качнулись в такт рывку, и некоторые проснулись.

Я открыл глаза, зевнул и не сразу понял, где нахожусь. Мутный сонный взгляд пробежался по сидящим на противоположной скамейке людям и остановился на лице Елены, которая тоже посмотрела на меня. Невольно я вспомнил о том, что между нами произошло, и к щекам прилила горячая кровь. Но в полутьме кузова этого никто не увидел, а женщина улыбнулась, и я ответил ей тем же. После чего снова закрыл глаза и попробовал уснуть. Однако не получилось, и я прокрутил в голове события минувшей ночи, начиная с того момента, когда хотел отправиться в город…

В дверь кубрика постучали, и я произнес:

– Не заперто. Входи, Карпыч.

Дверь распахнулась, но на пороге возник не старый повольник, а одетый в потертую брезентовую горку худой сорокалетний брюнет с аккуратной бородкой клинышком и небольшой дерматиновой сумкой серого цвета на груди. Я всмотрелся в человека, а он остановился на пороге и тоже стал меня разглядывать. В нежданном госте почудилось нечто знакомое, связанное с детством и школой. Но необходимая информация никак не приходила, и я уже хотел спросить бородатого гражданина, по всей видимости, тоже повольника, о цели его визита. Однако он сам начал разговор:

– Ты Олег Курбатов?

– Да.

– А я Ельников. Иван Иванович. Помнишь меня?

Фамилия прозвучала, и я действительно вспомнил гостя, учителя школы, в которой мне довелось учиться. Кажется, он преподавал НВП (начальную военную подготовку) и физкультуру у старшеклассников, когда я учился в первом-втором классе. Помнится, мы частенько ездили с учителем в одном троллейбусе. Поэтому Ельникова и запомнил. А потом Иван Иваныч пропал, и вся школа гадала, куда исчез добродушный худой учитель, который однажды совершил геройский поступок, с риском для жизни успел выхватить зазевавшегося мальчишку из-под надвигающегося троллейбуса. Но время было смутное, девяностые годы. В родном городке ночами частенько можно было услышать выстрелы, а страну сотрясали катаклизмы, так что учителя никто не разыскивал. И вот он здесь, на Кромке, единственный земляк, который сам меня нашел.

– Да, я помню вас, Иван Иваныч. Нечетко, правда, но помню. Давно вы здесь?

– С девяносто восьмого, – ответил бывший учитель и кивнул на столик у окна. – В гости пригласишь или куда-то торопишься?

– Проходите.

Я посторонился. Ельников прошел в кубрик, снял сумку и вынул из нее литровую бутылку водки, которую поставил на стол и предложил:

– Поговорим?

– Давайте, – согласился я и, отметив, что у гостя с собой больше ничего нет, достал один из своих армейских рационов, вскрыл его и выставил рядом с бутылкой нехитрую закуску. Затем порылся в шкафчике и нашел пару стопок. После чего мы присели. Ельников разлил по стопкам водку, которая оказалась самым обычным разбавленным спиртом, и сказал:

– За встречу?

– За встречу, – кивнул я и взял свою стопку.

Выпили. Огненная жидкость опалила рот, прокатилась по пищеводу и комком провалилась в желудок. Потом мы закусили печеночным паштетом и галетами, и я поинтересовался у земляка:

– Иван Иваныч, вы наверняка хотите узнать, что на родине творится?

– Что там, я и так знаю, – ответил Ельников. – Газеты и видео, которые сюда регулярно скидывают с Земли, читаю и смотрю внимательно и выводы делаю. А поскольку назад вернуться невозможно, ностальгировать не хочется. Тоска поначалу была – это факт, а сейчас прошлое житье практически не вспоминаю. Меня больше интересует, как ты сюда попал. Точнее, через какую точку перехода. Ответишь?

– Запросто. На Кромку перешел из леса возле старой турбазы за городом.

– Это «Восход»?

– Да.

– Вот тебе раз… Она заброшена?

– Лет семь-восемь уже. От зданий одни фундаменты остались. Зато дорога в целости, подъезды есть, лес чистый и речка без мусора. Любимое место отдыха молодежи. И для сектантов место лучше не придумаешь.