Обсидиановая бабочка - Гамильтон Лорел Кей. Страница 41

– Мы же в клуб едем, – сказал Бернардо, будто это все объясняло.

– Это я знаю, – сказала я.

Он нахмурился:

– Тебе бы надо переодеться.

Я сбросила ноги с дивана:

– Это зачем?

Он подошел ко мне. Темная кожа мелькала над белыми кожаными туфлями, пониже манжет брюк. Носков на нем не было. Бернардо остановился у края дивана, будто я от него отодвинулась или как-то дала понять, что мне это неприятно.

– Я знаю, что ты можешь выглядеть не хуже нас. – Он тут же улыбнулся так, будто сморозил глупость. – Не хуже Олафа. Конечно, не так хорошо, как я.

Казалось, от его приятной улыбки у меня что-то пониже сердца должно было растаять. Но я приготовилась, продумала заранее, как реагировать. Я не раба своего либидо – Ричард и Жан-Клод могут подтвердить.

Я посмотрела на него, стоящего во всем блеске света и тьмы.

– Если мне все равно с тобой не сравняться, чего тогда и трудиться?

Он широко улыбнулся, отчего лицо его стало каким-то реальным и не столь красивым. Менее симпатичным и более непринужденным, но так мне больше нравилось. Он шагнул ко мне, и этот дразнящий, вышколенный взгляд вернулся к нему. Бернардо умел флиртовать. Но если меня что-то и может отвратить, так это вымуштрованные приемы ухаживания – будто они уже применялись много раз и со многими женщинами. Подразумевалось, что я ничем не отличаюсь от других, и это не слишком мне льстило.

– Но ты могла бы приблизиться к моему сиянию, если бы постаралась.

Понимая, что это игра, я все равно не могла не улыбнуться:

– Мне просто не хочется так сильно стараться, Бернардо.

– Уж если меня заставили одеться, то все оденутся, – заявил Олаф.

Я глянула на него. Был ли он красив? На самом деле нет, но он был эффектен. Если бы он не так старался изображать злодея, то мог бы снять в клубе кучу девчонок, а может, и так мог бы. Меня всегда поражало, как женщины любят опасных мужчин. Таких, что с первого взгляда ясно: хорошего от них не жди. Я лично предпочитаю мужчин добрее, мягче, благовоспитаннее. Люди сильно недооценивают благовоспитанность.

– Что-то я не помню, чтобы тебе поручили командовать, Олаф. Когда Эдуард попросит меня переодеться, тогда я и переоденусь.

Он шагнул ко мне, но так и не произнес то, что собирался сказать, потому что вошел Эдуард. Под цвет красному топу он надел шелковую рубашку с короткими рукавами. Рубашка могла бы прикрыть кобуру. Джинсы на нем были новые и черные, а соломенные волосы достаточно отросли и закудрявились, так что Эдуард выглядел миловидно – каким он вообще никогда не был.

Я поняла, что потерпела фиаско. Подняв руки вверх в знак капитуляции, я направилась к спальням. Но остановилась и повернулась к Эдуарду.

– Я думала, весь смысл везти меня туда в том, что без копов монстры захотят говорить с Анитой Блейк, истребительницей вампиров. Так что эта фигня с легендой лишняя.

– А почему для тебя переодевание означает создание легенды? – спросил Бернардо.

Я поглядела на него, потом на Эдуарда:

– Если вам нужна моя служба, то насчет формальной одежды перетопчетесь. Я одеваюсь только в офис.

Эдуард ответил:

– Давай поедем туда с тобой не так открыто. Оглядишься в клубе, познакомишься с монстрами, пока они не знают, кто ты.

– Зачем?

– Ты знаешь ответ.

– Ты хочешь, чтобы я осмотрелась, хочешь воспользоваться моим опытом до того, как они узнают, что опыт у меня есть.

Он кивнул.

– Но ты хочешь, чтобы я была Анитой Блейк и произвела на монстров впечатление.

– Да.

– Трудно совместить одно с другим.

– Изображай туристку, пока они тебя не узнают, а потом будь собой.

– Лучшее из обоих миров, – сказала я.

– Вот именно.

Я посмотрела на него подозрительно:

– Это и есть твой план? И у тебя нет никаких задних мыслей?

Он расплылся в улыбке Теда – медленной, ленивой, простодушной.

– Да разве я мог бы?

Я только мотнула головой и пошла к спальням.

– Извини, что спросила. Я переоденусь во что-нибудь более… парадное, – произнесла я, не оборачиваясь.

Эдуард не окликнул меня, не сказал, что переодеваться не надо. Так что сегодня мы придем туда переодетыми. Не люблю работу под легендой. Просто совершенно этого не умею.

И еще я не собирала вещи с учетом похода в клуб.

Переоделась я в черные с иголочки джинсы, что у меня были. Кроссовки подойдут, потому что ничего другого у меня с собой все равно нет. Кроме других кроссовок. Все мои блузки были разного цвета и одного или двух стилей. Я привыкла, найдя что-нибудь подходящее, покупать сразу пару, если оно мне нравится, и несколько штук разных цветов, если уж очень, очень нравится. Поэтому на мне была одежда прошлогодней моды и отставала от современной, но меня это не очень-то трогало.

Была у меня ярко-синяя футболка с глубоким декольте. Таков был фасон почти всех блузок, что я положила в чемодан. Синий был чуть мягче остальных цветов. Я положила чуть-чуть теней на веки, подкрасила ресницы, слегка подрумянилась и использовала малость яркой помады – вполне достаточно для театрального эффекта.

Посмотреться как следует в небольшое зеркало спальни я не могла, но хотя бы косметика выглядела нормально. Черная кобура очень выделялась на фоне синей блузки, но для того у меня есть черный пиджак. Так как снять его, не ослепив публику оружием, я не могла, то надела заодно и наручные ножны с серебряными ножами. Если уж мне придется всю ночь париться в пиджаке, так можно и ножи прихватить. И вообще заранее не предугадаешь, когда пригодится хороший клинок. Пробежав по волосам щеткой, я решила, что одевание окончено.

Очевидно, вид у меня был что надо, так как Бернардо сказал:

– Беру свои слова обратно. Если бы ты прихватила платье, ты была бы даже красивее меня.

Я покачала головой:

– Не была бы, но спасибо на добром слове.

– Поехали, – сказал Эдуард.

– У нее слишком грудь открыта, – заметил Олаф.

Я глянула на его застегнутую на все пуговицы черную рубашку:

– А у тебя соски видны.

У него потемнело лицо. Наверное, это он покраснел.

– Стерва!

– Сам такой и лошадь твоя такая.

Эдуард встал между нами, успокаивая Олафа. А мне он сказал:

– Не дразни его, если не хочешь беды.

– Он начал, – огрызнулась я.

Он посмотрел на нас ледяным взглядом, который я у него видела, когда он убивал.

– Мне все равно, кто начнет, но закончу я. Это ясно?

Мы с Олафом посмотрели на него, потом друг на друга.

– Ясно, – сказал Олаф.

– Абсолютно ясно, – подтвердила я.

– И хорошо. – Лицо Эдуарда превратилось в улыбающуюся рожицу, и он стал на несколько лет моложе. Как это у него получается? – Тогда пошли.

И мы пошли.

23

Клуб «Обсидиановая бабочка» был расположен между Санта-Фе и Альбукерком, в стороне от дороги, и напоминал обыкновенное индейское казино. По всему облику он казался фешенебельной ловушкой для туристов. Нам пришлось сделать круг, пока нашлось место на парковке.

Здание было стилизовано под ацтекский храм. Или – не мне судить – являлось настоящим ацтекским храмом, но снаружи оно выглядело как декорация к фильму. Красный неон складывался в угловатые резные лица, и название тоже было написано красным неоном. Очередь огибала угол здания и уходила в жаркую ночь. Я в чужом городе, клубный менеджер мне не знаком, так что без очереди мне было не проскочить. Но стоять в ней тоже не хотелось.

Эдуард уверенно направился к голове очереди, будто знал что-то, недоступное нам, мы и последовали за ним, как послушные собачки. Мы не были единственной четверкой, желающей попасть в клуб, только наша четверка не состояла из пар. Чтобы не выделяться, нам нужна была хотя бы еще одна женщина. Но Эдуард, кажется, не стремился слиться с толпой. Он подошел к голове очереди, где стоял крупный широкоплечий мужчина очень индейского вида с голой грудью, одетый во что-то, очень похожее на юбку, но все же, наверное, не юбку, и широкий воротник с псевдозолотым шитьем закрывал его плечи, как мантия. На голове у него была корона с перьями попугая мако и еще какими-то поменьше, которых я не знала.