Обсидиановая бабочка - Гамильтон Лорел Кей. Страница 65

– На что ты уставился? – спросила я.

Бернардо заморгал, но далеко не сразу опустился на землю и сосредоточился на мне. Он лениво улыбнулся.

– Ничего я такого не делал.

– Черта с два.

– Анита, ты же не будешь указывать мне, о чем думать.

– Слушай, ты очень даже симпатичный. Найди себе девушку, назначь свидание.

– За ней надо будет поухаживать, угощать, а в конце вечера на секс, может, и не придется рассчитывать. Так что мне в этом толку?

– Тогда подцепи шлюху.

– Я бы так и сделал, если бы Эдуард меня отпустил.

Я поглядела на Эдуарда.

Он ответил, не дожидаясь моего вопроса:

– Я запретил Олафу… встречи с дамами, пока он здесь. Олаф возмутился, и я о том же самом предупредил и Бернардо.

– Все по-честному, – сказала я.

– Что ж тут честного, когда меня наказывают за то, что Олаф псих, – буркнул Бернардо.

– Раз мне запрещено удовлетворять свои потребности, почему у тебя должны быть такие привилегии? – сказал Олаф.

Что-то в его голосе заставило меня обернуться к нему. Он отвел от всех взгляд, уставившись прямо перед собой.

Я повернулась к Эдуарду.

– Где ты этих людей откапываешь?

– Там же, где охотников на вампиров и некромантов.

Я его поняла, так что промолчала всю дорогу до Альбукерка. Я-то считала, что у меня есть моральное право бросаться камнями, но Эдуард, очевидно, был иного мнения. Он знал Олафа лучше, и спорить тут было ни к чему. Сейчас по крайней мере.

Говорят про «дом в стиле ранчо», а это настоящее ранчо – с ковбоями и лошадьми. Пижонское ранчо для туристов, во всяком случае, оно больше походило на реальное ранчо, чем все те, которые мне доводилось видеть.

Оно было даже не совсем в Альбукерке. Дом и корали находились прямо посреди большого пустыря. Почва здесь странно бледноватая, усеянная сплошь пучками сухой травы, и вся эта местность тянулась до горизонта. Ранчо окружали холмы – гладкие груды камня и поросли. Эдуард подрулил к въезду, где был прибит коровий череп и написано: «Ранчо Палой Лошади». Так это было похоже на все вестерны из телека, что показалось очень знакомым.

Даже кораль, полный лошадей, нервно мечущихся по бесконечным кругам, казался срежиссированным. Дом представлялся мне не совсем таким, как мне рисовался, а слишком приземистый, построенный из белого известняка, как дом Эдуарда, но поновее. Если убрать кучу полицейских машин, «скорой помощи» и какое-то спасательное оборудование, картина была бы живописной в стиле «одинок я в прериях глухих».

Полицейские машины вертели мигалками, и трещали вовсю полицейские рации. Я подумала, не от всего ли этого – мигалок, раций, многолюдья – нервничают лошади. Я не очень-то смыслю в лошадях, но вот так мотаться по загону туда-сюда – вряд ли нормальное для них поведение. Интересно, они стали бегать по кругу до или после прибытия полицейских? Они тоже, как собаки, умеют чуять злобных тварей? Без понятия. Даже не знаю, у кого спросить.

Нас остановил коп в форме сразу за воротами. Спросив наши фамилии, он ушел кого-то искать, кто бы нас пропустил или же велел нас выкинуть ко всем чертям. Я подумала, здесь ли лейтенант Маркс. Приглашение исходило от него, и было бы вполне вероятно встретиться с ним. Чем же пригрозили его карьере, что он пригласил меня обратно?

Мы молча ждали. Пожалуй, приличную часть нашей взрослой жизни мы провели в ожидании, пока тот или иной тип в мундире не даст нам разрешение работать. Раньше это действовало мне на нервы, а теперь я просто ждала. То ли сказываются зрелые годы, то ли устала цапаться по мелочам? Хотелось бы думать, что годы повлияли, но это наверняка было не так.

Полицейский вернулся в сопровождении Маркса. Светло-коричневый пиджак начальника хлопал на жарком ветру, приоткрывая пистолет на правом бедре. Лейтенант шел резким шагом, глядя в землю, весь из себя деловой, и избегал смотреть на нас. Быть может, на меня.

Коп добрался до нас первый, но встал чуть в стороне от открытой двери водителя и пропустил лейтенанта. Маркс подошел, глядя только на Эдуарда, будто если на меня не смотреть, то меня и нет.

– Кто эти люди у вас на заднем сиденье?

– Отто Джеффрис и Бернардо Конь-в-Яблоках.

Я отметила, что Олаф должен использовать псевдоним, а Бернардо выступает под настоящим именем. Угадайте, кто объявлен в розыск?

– Кто они такие?

Я бы не знала, что на это ответить, зато знал Эдуард:

– Мистер Конь-в-Яблоках – свободный охотник, как я, а мистер Джеффрис – отставной сотрудник правительственного учреждения.

Маркс посмотрел на Олафа через стекло. Олаф посмотрел в ответ.

– Правительственного учреждения. Какого именно?

– Если вам интересно, свяжитесь с государственным департаментом, и они подтвердят, кто он такой.

Маркс постучал Олафу в окно.

Олаф опустил окно, нажав на почти бесшумную кнопку на рукоятке.

– Да? – сказал он; в голосе у него почти не слышалось обычного гортанного немецкого рокота.

– Какой работой вы занимались в госдепартаменте?

– Позвоните им и спросите.

Маркс мотнул головой.

– Я должен пропустить вас и Блейк к осмотру, но эти двое не пойдут. – Он ткнул большим пальцем через плечо в сторону заднего сиденья. – Останутся в машине.

– Почему? – спросил Бернардо.

Маркс посмотрел на него в открытое окно. Сине-зеленые глаза почти позеленели, и я начала понимать, что это у него признак злости.

– Потому что я так сказал, и у меня есть табличка, а у вас нет.

Что ж, это было хотя бы честно.

Эдуард заговорил, опередив Бернардо, который успел только нечленораздельно хмыкнуть.

– Здесь вы командуете, лейтенант. Мы, гражданские, здесь только по вашей милости, и мы это знаем. – Он вывернулся, чтобы сидящие сзади видели его глаза, а Маркс нет. Я заметила холодное и предостерегающее выражение на его лице. – Они с удовольствием посидят в машине. Правда, ребята?

Бернардо с недовольным видом погрузился в сиденье, угрюмо скрестил руки на груди, но кивнул. Олаф же только сказал:

– Конечно. Как прикажет господин полисмен.

Голос его был безразличным и спокойным. Само отсутствие интонации должно было пугать, будто говорит он одно, а на уме у него совсем другое.

Маркс поморщился, но отошел от машины. Он неуверенно попытался обхватить себя рукой, будто хотел дотронуться до пистолета, однако не выдавая своего испуга. Я подумала, каким мирным тоном говорил Олаф, но при этом глаза его смотрели вовсе не дружелюбно.

Что-то в поведении Маркса насторожило полисмена в форме, и он шагнул ближе к лейтенанту, держа руку на рукояти пистолета. Не знаю, какая случилась перемена с Олафом, но почему-то копы нервничали. Он не шевельнулся, только лицом повернулся к ним. Что же в этом лице заставило их так дергаться?

– Отто, – произнес Эдуард тихо, так что слышно было только в машине. Но как и дома в обращении «Олаф», так и в одном этом слове был зловещий смысл с намеком на дьявольские последствия.

Олаф моргнул и повернулся к Эдуарду. Лицо отпугивало какой-то свирепостью, будто он приподнял маску и обнажил скрытое под ней безумие. Но я подумала, что это у него напускная страшилка. Не настоящий монстр, но люди при виде его шарахнутся, не особо задумываясь.

Он мигнул еще раз и отвернулся к окну со спокойным и безобидным видом.

Эдуард выключил мотор и протянул ключи Бернардо:

– Если захотите радио послушать.

Бернардо нахмурился, но ключи взял:

– Вот спасибо, папочка!

Эдуард повернулся к полицейским.

– Мы готовы идти, если вы не против, лейтенант.

С этими словам он открыл дверь, и Марксу с его подчиненным пришлось шагнуть назад.

Я поняла, что мне пора выходить. И только когда я обошла машину и оказалась на виду у Маркса, он обратил на меня внимание, состроив суровую мину. Ненависть свою он, конечно, сдерживал, но бесстрастного лица у него не получилось. Не по душе ему было мое присутствие. Интересно, кто его так прищучил, что он позвал меня обратно?