Дорога к Храму. Дилогия - Нергина Светлана. Страница 101

– И это все, что вы хотели мне сказать?

– Мы хотели спросить, не имеете ли вы непосредственного отношения к происходящему? – спокойно продолжила Тая, не давая сбить себя с нейтрально-недоброжелательного тона.

– Не имею, – твердо сказал некромант. И я ему сразу поверила. Потому что как бы он ни изменился, но таким голосом лгать невозможно.

– А выяснить, что происходит, вы не пробовали? – методично продолжала допрос Тая. Молодец. Меня бы на такое, скорее всего, не хватило.

– Каким образом?

– Ну например, – пообщаться с водяницами или русалками. Или лешими – словом, теми, кого ваша некромантия еще убить или выгнать не успела.

Онзар презрительно скривился:

– Что? Я не ослышался? Мне – мне! – предлагается разговаривать с какими-то там вшивыми водяницами? Не мой уровень, дамы.

– Ваш уровень – это рассыпающиеся в пыль глиняные големы? – холодно поинтересовалась я, не двигаясь и оставляя лицо в тени глубокого кресла.

– Не исключено, – так же холодно ответил он.

Я решила не вступать в перепалку. Не потому, что было лень, не потому, что боялась проиграть – нет. Просто в этом не было смысла. Зачем?

Мне вдруг стало настолько все равно, что он говорит и что он думает, я даже хотела встать и уйти. Что я здесь могу услышать? Что мне может сказать хоть сколько-нибудь важного человек, считающий, что он выше всего мира? Человек, ослепленный своей безмерной безумной гордыней, не желающий общаться с иными расами, кроме себя самого, да только и умеющий пудрить мозги своим меняющимся со скоростью света нимфеткам? Мне, ведьме?

Ни-че-го.

Но и ничего плохого он мне сделать тоже не мог. А потому я прикрыла глаза, перестала слушать спокойные, чуточку издевательские Таины вопросы и его высокомерные ответы – и позволила себе раствориться в тепле. Разлететься на мириады ярких осколков, усыпать собой все Древо, услышать каждый шепоток, почувствовать все пряные, свежие, легкие, тяжеловесные, тонкие ароматы мира, вслушаться в вечную Песнь Жизни. Песнь, слова которой сейчас звучали чуточку иначе, чем всегда, – но все равно близко и ласково, словно тихая колыбельная матери. Сердце легонько уколола возвращающаяся по каплям сила.

Н-да, не скоро я ее соберу назад, такими-то темпами…

– А что вас, собственно, так удивляет? – спокойно и размеренно рассуждал некромант. – Рано или поздно это должно было случиться. Причем случилось скорее поздно, чем рано.

– О чем вы говорите? – решила уточнить Тая.

– О том, что люди расплодились, что рано или поздно Древо должно было не выдержать и уничтожить часть – причем немалую часть – иначе бы погибло само. Древо велико, но людей больше, они не могут расселиться на нем равномерно, чтобы не слишком вредить. Вот мир и пытается выжить, как может.

Что же, его рассуждения здорово похожи на мои собственные. Логичная, стройная цепочка взаимосвязанных следствий. Но все же кое-что меня здорово коробило. Может, это была чисто детская, то бишь ведьминская, обида, но… Но не могла я поверить, что мир станет спасаться от гибели, убивая Жизнь. Не верю… Должен быть другой выход.

– Что же, я думаю, нам стоит завершить разговор, – облегченно сказала Тая, прежде заручившись моей и Лииной безмолвной поддержкой.

– Хорошо, через три минуты я открою вам портал на поверхность, – безразлично отозвался некромант. И тут же, словно вдруг опомнившись, встрепенулся: – А сейчас – не могли бы вы оставить нас с риль, – кивок в мою сторону, – наедине?

– Если риль не против, – напряженно ответили ведьмы.

– Все нормально, идите, я сейчас приду, – откликнулась я, даже не делая попытки приподняться с кресла. Ведьмы укоризненно посмотрели на меня, но спорить не стали. Потом выскажут все, что они думают о моем моральном облике. В двойном объеме.

Дверь бесшумно затворилась, ограничив душное пространство дуэли. Между прошлым и настоящим. Между искренностью и двусмысленностью. Между яростью и безразличием.

Онзар одной рукой снял светильник с полки и поставил на пол. Теперь рваный луч багрового света озарял только темный силуэт – и ничего более. Впрочем, мне и того не надо было, так что свет он убирал, скорее, чтобы не видеть меня.

Он замер напротив, скрестив руки на груди и начал тихим, проникновенным голосом:

– Ты изменилась.

– Ты тоже. – Ну вот. Теперь у меня в голосе и льда не осталось. Только тупое безразличие. Он вдруг сел на кровать и спрятал лицо в ладонях.

И я поняла, что дуэли не будет. Будет исповедь. Тихим, злым, горьким голосом.

– Ну что, видишь, каким я стал? Молчишь? Конечно, что тебе сказать? У тебя-то все прекрасно! Ты красива, молода, добра. Любишь Жизнь, несешься, сломя голову, через все Древо спасать мир. Тебя все любят и восторгаются. Не хочешь перебить и возразить. Тебе все равно? Конечно, какое тебе дело до жалкого сломавшегося идиота? Тем более если он и сам знает, что говорит неправду? Молчишь? Что ж, молчи.

Думаешь, я получаю от этого удовольствие? Нет. Просто не могу по другому. Знаешь, однажды встал утром – и понял, что больше не могу быть хорошим. Завод кончился. И бросил это дело. Плюнул на все: на любовь, на мир, на Жизнь. Забыл все, чему ты меня учила. А потом, когда спохватился – поздно. Тошно. От всего: от всех вокруг, от этих девок, от работы, от магии, от самого себя тошно.

– Еще не поздно все исправить, – заметила я. – Мир принимает всех.

– Конечно! Кто бы сомневался, – резко и зло хохотнул он. – Как я мог только подумать, что объяснить все нужно именно тебе… Что ты поймешь, а не станешь читать дурацкие морали: «Стань хорошим – и все исправится!» Да ничего не исправится, как ты не понимаешь? И этот твой мир – всего лишь клетка, клетка со стальными прутьями, которую некоторые стараются увить цветами и заставить себя полюбить – дескать, нет ничего прекраснее! А на самом деле просто боятся признаться самим себе, что здесь их все связывает по рукам и ногам дурацкими правилами, законами морали и совести, не дает дышать. – Некромант раскраснелся, глаза загорелись диким синим огнем, пальцы судорожно сжимались до белеющих костяшек. – Трусы! Неужели ты так этого и не поняла?!

– Извини! – твердо сказала я, поднимаясь и выходя из комнаты.

Он не стал меня удерживать. Потому что нам и вправду нечего было сказать друг другу.

Ведьмы, бледные, едва сдерживающие возмущение, ждали меня с той стороны.

– Иньярра, не слушай его! Дурак – и все!

– Подслушивали? – усмехнувшись, сказала я, скорее утверждая, чем спрашивая.

– А вдруг бы он тебя… обидел?

– Меня обидишь, пожалуй.

Портал открылся минуты через две – видимо, столько времени потребовалось Онзару, чтобы прийти в себя.

Ярко-голубое небо до слез ласкало уставший от пыльной серости взгляд. Я обессиленно опустилась на траву, закрыв лицо руками.

– Иньярра. – Тая опустилась рядом со мной и встряхнула за плечи. – Ну ты чего? Перестань! Ну хочешь, мы пойдем и заставим его извиниться?

– За что? – горько усмехнулась я. – За то, что разочаровался в жизни и признался в этом мне? Глупо, Тай… Ты скажи лучше что-нибудь…

Таирна внимательно всмотрелась в мои уставшие глаза и чуть опустила веки, сосредотачиваясь. А потом медленно выдохнула словно расправляющая крылья птица:

Как смел говорить ты, что мир – это клетка,
Как смеешь кричать, что уверен в ответах,
Ты видел сирени намокшие ветки,
Когда освещает их молния светом?
У них ты спросил о жестокости мира,
В созвездия глядя лиловых соцветий?
Ведь проще намного сарказм и сатира,
А ты бы попробовал радость заметить!
А мир, ты поверь уж, был создан не сразу,
Так много ли чести, коль ищешь изъяны,
Создать – не разрушить – известная фраза,
А сможешь творить убежденно и рьяно?
А жизнь ведь сокровище – грани алмаза,
Где тысячи тысяч мерцает оттенков,
Так просто попробуй раскрыть оба глаза
И выбраться к солнцу из тесных простенков! [20]