Поцелуй теней - Гамильтон Лорел Кей. Страница 19

– Я сегодня не могу ставить гламор, Роан.

– Я не хочу, чтобы ты ставила гламор. Хочу быть сегодня с тобой, Мерри. Без масок, без иллюзий.

– Без собственной магии ты будешь как человек. Ты не сможешь защитить себя от чар. Будешь поражен эльфом.

– Я не зачахну и не умру от жажды сидхейской плоти, Мерри. Пусть я без магии, но я бессмертен.

– Пусть ты не умрешь, Роан, но вечность – долгий срок хотеть того, чего больше не получишь.

– Я знаю, чего я хочу, – сказал он.

Я открыла рот, чтобы сказать ему хоть часть правды, часть причин, по которым мне надо отмыться и мотать из города. Но он встал, и голос у меня застрял в глотке. Я не могла дышать, не то что говорить. Могла только смотреть.

Он сжал платье в руках так сильно, что мышцы вздулись. Масло потекло из материи, медленно скользя по его груди, по гладкой плоскости живота, струйками спускаясь еще ниже. Он уже был гладок и тверд, но масло скользило по нему, и дыхание Роана вырывалось резким шипящим звуком. Он провел рукой по животу, размазывая масло блестящим слоем по бледному совершенству кожи. Я должна была приказать ему прекратить, закричать, позвать на помощь, но я только смотрела, как его рука спускается ниже, как он накрывает себя ладонью, распуская масло по этой твердости. Рука его отдернулась, глаза закрылись, и из горла вырвался хриплый возглас:

– О Боги!

Я помнила, что было что-то такое, что я должна была сказать или сделать, но ради спасения жизни я не могла бы вспомнить что. Слова меня покинули, остались только чувства: зрение, осязание, аромат и наконец – вкус.

Кожа Роана одуряюще отдавала корицей и ванилью, но под этим вкусом было еще что-то – травяное, легкий чистый вкус, будто пьешь ключевую воду прямо из сердца Земли. А еще глубже был вкус его кожи, сладкой, гладкой, чуть солоноватой от пота.

Мы оказались на кровати. Одежды на мне уже не было, хотя я не помнила как. Ощущение его тела, скользящего по моему, заставило меня судорожно вздохнуть сквозь полуоткрытые губы. Он целовал меня, ощупывая языком, и я открылась ему, поднялась с постели, втягивая его язык глубже в рот. Бедра мои задергались от поцелуя, и он это воспринял как зов, скользя внутрь меня, медленно, пока я не стала влажной и готовой, тогда он вбил себя внутрь, так быстро, так глубоко, как только позволили наши тела. Я вскрикнула под ним, тело взметнулось вверх с кровати и упало вновь на простыни. Я смотрела на него.

Лицо его было от моего в нескольких дюймах, глаза так близко, что я видела только эти глаза. Он смотрел мне в лицо, двигаясь во мне, полуприподнявшись на руках так, чтобы ему было видно мое тело, извивающееся под ним. Я не могла лежать тихо. Я должна была шевелиться, подниматься ему навстречу, пока между нами не возник ритм, ритм стучащей плоти, грохот наших сердец, скользких соков наших тел и дрожи каждого нерва. Как будто бы одно касание было многими ласками, один поцелуй – тысячью поцелуев. Каждое движение его тела наполняло меня разливом теплой воды, наполняло кожу, мышцы, кровь, кости, и все это превращалось в один прилив тепла, нарастающий и нарастающий, как давление света, когда бледнеет ночь. И все мое тело пело с этим приливом. Пальцы закололи мурашки, и когда я уже не могла терпеть, тепло превратилось в жар и заревело, перекатываясь волной через меня и сквозь меня. Издали я слышала шум и крики, и это был Роан, и это была я.

Он свалился на меня, вдруг потяжелев, и шея его оказалась у моего лица, так что я ощутила колотящийся пульс, прыгающий у меня по коже. Мы лежали, переплетясь так тесно, как только могут переплестись мужчина с женщиной, держали друг друга, пока успокаивались наши сердца.

Роан поднял голову, приподнялся на руках взглянуть на меня. Это был взгляд удивления, как у ребенка, который узнал новую радость, о существовании которой он до сих пор не догадывался. Роан ничего не говорил, просто смотрел на меня, улыбаясь.

И я тоже улыбалась, но была во мне чуть заметная нотка грусти. Я вспомнила, что я забыла. Я должна была принять душ и покинуть город. Я не должна была ни за что касаться Роана, когда на наших телах Слезы Бранвэйн. Но что сделано, то сделано.

Мой голос оказался тихим, странным даже для моих ушей, будто я давным-давно не говорила.

– Посмотри на свою кожу.

Роан глянул на собственное тело и зашипел, как вспугнутый кот. Он скатился с меня и сел, разглядывая руки, плечи, всего себя. Он светился легким, почти янтарным светом, как огонь, отраженный в драгоценности, и этой драгоценностью было его тело.

– Что это? – спросил он тихим и чуть ли не испуганным голосом.

– Ты на эту ночь – сидхе.

Он посмотрел на меня:

– Я не понял.

– Знаю, – вздохнула я.

Он поднес руку поближе ко мне. Я светилась белым, холодным светом, как луна через стекло. Янтарное сияние его руки отражалось в этом белом сиянии, превращая его в бледно-желтое, пока его рука двигалась надо мной.

– И что я могу с этим сделать?

Я смотрела, как он ведет надо мной рукой, тщательно стараясь не коснуться моей кожи.

– Не знаю. Все сидхе разные. У всех у нас разные способности. Разные вариации темы.

Он положил руку на шрам у меня на ребрах, сразу под левой грудью. Рубец болел, как артрит в холодную погоду, только холодно не было. Я отодвинула его руку от этой отметины. Она была четким отпечатком руки большей, чем рука Роана, более длинной, с более тонкими пальцами. Коричневого цвета и чуть приподнята над уровнем кожи. Шрам становился черным, когда кожа у меня светилась, будто свет не мог ее коснуться – слепого пятна.

– Откуда это? – спросил он.

– От дуэли.

Он снова попытался потрогать шрам, и я схватила его за руку, прижалась, заталкивая это янтарное сияние в свое белое. Ощущение было будто наши руки слились вместе, плоть раздается, распухает. Он отдернулся, потирая руку о грудь, но от этого масло размазалось по руке, и лучше не стало. Роан еще не понял, что это лишь первая проба того, что значит быть сидхе.

– У каждого сидхе есть рука силы. Некоторые умеют исцелять прикосновением. Некоторые умеют убивать. Та сидхе, с которой я дралась, приложила руку мне к ребрам. Она сломала мне ребра, разорвала мышцы и пыталась раздавить сердце – все это даже не пробив кожи.

– Ты проиграла дуэль, – сказал он.

– Я проиграла дуэль, но осталась жить, а для меня это всегда был достаточный выигрыш.

Роан нахмурился.

– Ты погрустнела. Я знаю, что тебе понравилось, откуда же такая мрачность?

Он провел пальцем по моему лицу, и на пути его прикосновения кожа засветилась ярче. Я отвернулась.

– Слишком поздно спасать тебя, Роан, но еще не поздно мне спасти себя.

Я почувствовала, что он лег рядом, и сдвинулась чуть-чуть, чтобы не соприкасаться с ним всей длиной тел. И посмотрела на него с расстояния в пару дюймов.

– От чего тебя спасать, Мерри?

– Не могу объяснить тебе причину, но я должна уехать. Не из этой квартиры – из города.

Он удивился:

– Зачем?

Я покачала головой:

– Если я тебе расскажу, ты окажешься еще в большей опасности, чем сейчас.

Он это принял и не стал расспрашивать дальше.

– Чем я могу тебе помочь?

Я улыбнулась, потом засмеялась.

– Я не могу ехать в машине, не говоря уже – в аэропорт, пока сияю как восходящая луна, а гламор я не могу ставить, пока не выдохнется масло.

– И долго это? – спросил он.

– Не знаю.

Я посмотрела вдоль его тела и увидела, что он обмяк, хотя, как правило, он быстро восстанавливался. Но я знала то, чего не знал он. Сегодня я сидхе, нравится мне это или нет.

– А какова твоя рука силы? – спросил он, хотя много времени ушло у него на этот вопрос. Наверное, он очень хотел знать, раз спросил без приглашения.

Я села:

– У меня ее нет.

Он сдвинул брови:

– Ты говорила, что у всех сидхе она есть.

Я кивнула:

– Это один из многих предлогов, на основании которых другие мне многие годы отказывают.