Парад обреченных (СИ) - Печёрин Тимофей. Страница 11

Один ответ — вестимо какой! В каждом из концов коридора общаги располагалось по большому окну. К одному из них я и подбежал. Чтоб затем с трудом вскарабкаться на узкий скользкий подоконник.

Шпингалеты на раме поддавались с трудом. То ли проржавели в конец, то ли вросли в нее из-за редкого использования.

Наконец, не утерпев, я изловчился и саданул в мутное стекло ногой. Сухо звякнув, оно пошло трещинами. И уже осколками посыпалось наружу. Я устремился следом… однако ожидаемого слепящего света не увидел. Зато успел напоследок удивиться, пока падал вниз.

Города вокруг общаги больше не существовало. Всюду, насколько хватало глаз, расстилалась равнина, покрытая серовато-бурым песком. Само здание общежития торчало из песка, точно заноза из пальца. Да успело, вдобавок, накрениться на манер пизанской башни.

Долго лететь не пришлось. Я мягко упал в песок… но не успел ни подняться, ни даже шевельнуться. Потому что уже секунду спустя начал стремительно проваливаться в сыпучую массу. Буквально затягивавшую… нет, поглощавшую меня.

А у горизонта песчаная равнина сливалась с небом. Совсем уж бесцветным, пустым.

Не очень-то благоволила судьба и к брату Теодору.

Внезапное нападение Кифа… или, правильнее было бы сказать, посредством Кифа, имело всего одну положительную сторону. Укрепив инквизитора в его подозрениях. Потому что Аль-Хашим оказался не просто колдуном, но колдуном могущественным и опасным. А значит, брат Теодор не зря отправился в свой поход. И уж точно не вправе был отступать — особенно теперь.

Хотя, с другой стороны, когда это Церковь делала что-то зря? Уж к чему, а к подобным подозрениям инквизитор склонности не питал. Почитая их за ересь. А уж отступать тем паче было не в его обыкновении.

Но вот признать неудачу… конечно же, временную, брату Теодору ума хватало. А так уж получилось, что совращенный дьяволом иноземец пока избежал уготованной участи. Прикрывшись ничего не подозревающими мирянами из числа Вольных Рудокопов. Не говоря уж про парочку тергонских разбойников. Которые, в отличие от простачков-ларнцев, наверняка понимали, за кого вступились. Но за греховностью своей не увидели в союзе с колдуном ничего предосудительного.

«Что ж, у них будет время осознать свою ошибку, — со злой досадой думал брат Теодор, — много времени: целая вечность… в преисподней!»

Вдобавок, его отряд понес первые потери. Один из монахов погиб от ножа Кифа. Добро, хоть не мучился долго. Второй из святых братьев отделался раной. И перевязанной рукой. Рука, к несчастью, оказалась правой. А значит, сражаться какое-то время подранок не мог.

Пострадал и сам вор, чей слабый дух чуть не попал в колдовские сети. Остальные монахи успели порядочно отделать Кифа, прежде чем брат Теодор остановил расправу. В итоге одна рука была переломана, плечо саднило, а хромал несчастный, кажется, аж на обе ноги. Так что проку от него теперь было даже меньше, чем от раненого в руку монаха.

Иными словами, боеспособная часть отряда чуть ли одномоментно уменьшилась наполовину. Или, в лучшем случае, на треть. Если исходить из заведомой ненадежности Кифа, как союзника. В любом случае перевес в силах уже не казался брату Теодору очевидным. Оставшаяся четверка монахов, даром что вооруженных, могла и не совладать с двумя матерыми бойцами, каковыми являлись люди рыцаря-разбойника. А уж если ту парочку поддерживает колдун…

Расклад, прямо скажем, не из лучших. Если что и удерживало инквизитора от отчаяния и уныния, то только усердная молитва.

Но даже неудачей с захватом Аль-Хашима и подлым колдовским ударом мытарства брата Теодора и его отряда не ограничивались. Посланцы Церкви, невзирая на трудности и потери, были готовы к главному. Денно и нощно ждать, пока колдун и его приспешники оставят таверну «Кирка и лопата». Рано или поздно они должны были это сделать. И инквизитор намеревался встретить их прямо у порога. Но не тут-то было!

Святые в своей простоте, жители Ларны тем не менее не испытывали радости от такого соседства. В чем брат Теодор успел убедиться ближе к ночи. Когда посетители таверны мало-помалу начали расходиться по домам.

Пьяные до свинства — каждый из них считал своим долгом оскорбить святых братьев, вставших лагерем в нескольких футах от крыльца. «Ого! Святошам тоже выпить захотелось, — во весь голос вещал иной ларнец, дурашливо похохатывая, — да вы заходите, не бойтесь. Чай, Хранитель вас не покарает!»

И это в лучшем случае. Когда к отряду обращались одиночки — шумные, но в общем-то безобидные. Хуже было иметь дело с целыми компаниями подгулявших горняков.

Одни, уже без обиняков, отпускали в адрес монахов сальные шуточки. В частности, про особенности взаимоотношений святых братьев в отсутствие и при недоступности женщин. Да подбадривали друг дружку гоготом и короткими, зато громкими, репликами.

Другие вовсе не скрывали враждебного отношения к чужакам в рясах. Этим было даже не до шуточек. «Пшли вон отсюда, — ревел вожак одной из таких компаний, — ублюдки скопленные! Оглохли что ли? Пошли во-о-н! Не то отделаем…» А за спиной его переминались в предвкушении драки подельники-собутыльники. Со сжатыми кулаками и злобными взглядами.

Все нападки инквизитор и его спутники сносили молча. Отвечать словестно значило во-первых оказывать ларнским гулякам честь, а во-вторых провоцировать их на переход к действию. Не желали посланники Церкви и ввязываться в драку. Во-первых, численный перевес чаще бывал не на их стороне. А во-вторых, не ровен час, попытка отбиться от шайки местных буянов могла перерасти в противостояние со всем поселком. А здесь отряд брата Теодора не имел ни шанса.

Но любому терпению приходит конец.

— Похоже, сегодня нам здесь ничего не светит, — заключил инквизитор ближе к полуночи, — да и в неприятности можем влипнуть. Придется поискать другой приют… должен же в Ларне быть хотя бы один храм истиной веры. Там и остановимся. Опять же покойника надо похоронить. Брат Андреас был верным слугой Господним и праведником, каких мало. Негоже будет лишать его последних почестей.

Правило «о мертвых либо хорошо, либо ничего» брат Теодор соблюл неукоснительно. Ни словом не упомянув, что так называемый праведник питал нездоровый интерес к детям. Особенно к мальчикам. А до пострига служил старшим помощником капитана на какой-то посудине с сомнительной славой. Где как-то забил до смерти строптивого матроса.

— А чтобы колдун и его приспешники не смогли незаметно улизнуть, — продолжал инквизитор, причмокнув, — мы оставим здесь Кифа. Слышишь, Киф? Остановишься в таверне под видом постояльца. И за всем проследишь. Надеюсь, что тебе, как сирому и увечному, не откажут.

— Конечно, — согласился бывший вор, сделав попытку улыбнуться рассеченным окровавленным ртом, — ученого учить — только портить!

И, времени зря не тратя, он скрылся в дверях «Кирки и лопаты». Тогда как отряд снимался с места. Не забыв навьючить труп брата Андреаса на спину одной из лошадей.

Храм в поселке имелся. Правда, совсем небольшой и явно обделенный щедростью прихожан. Кирпичи, слагавшие его, потемнели от времени. Единственный колокол заржавел. Да и звенел, возвещая о наступлении новых суток, он как-то неуверенно, даже жалобно.

В нефе многие скамьи были выщерблены временем… а заодно повреждены некоторыми прихожанами. Из числа самых бессовестных и лицемерных. Кое-где на спинках и сиденьях те не поленились оставить целые надписи, вырезанные ножами. Причем содержание их было далеко не благочестивым.

Настоятель обнаружился в келье. Причем оказался, к досаде брата Теодора, под изрядным хмельком. Рядом с ним на столе стояла здоровенная глиняная бутыль. Опорожненная примерно наполовину.

— Как не стыдно, святой отец! — высказался на сей счет инквизитор, — вы же примером должны быть для паствы! А не уподобляться ей.

— Пр-рстите, братья во… Хранителе, — неуклюже оправдывался священник, с трудом шевеля заплетающимся языком, — пр-рсто… ну трудно удер-ж-жаться. При… при виде т-того… что совершается…