Монстр сдох - Афанасьев Анатолий Владимирович. Страница 24

О необычном экзамене Лиза была предуведомлена всеведующей Анечкой Петровой, но все же растерялась, когда в одну из темных, последних ночей лета в комнату ворвались четверо бесенят в масках, распяли ее на кровати и быстро, молчком, по деловому изнасиловали. Она знала, что мерзкую сцену снимают на пленку, и держалась с достоинством. Не трепыхалась, не сопротивлялась, в меру повизжала, пока не залепили глотку пластырем. На четвертом партнере, когда полагалось по протоколу сомлеть, изловчилась и врезала насильнику пяткой в промежность. Удар провела точно, взрывоопасно, по полной схеме любимого наставника Севрюка. Слабо похрюкивающего борова товарищи выволокли из комнаты полуживого, но это, разумеется, был прокол. На утреннем разборе инструктор Щасная раздраженно объяснила Лизе ее ошибку. При натуральной ситуации за эту выходку ее попросту прикончат.

Нет, возразила Лиза, ведь я сразу лишилась сознания.

— Покажи как, — ехидно заметила Калерия Ивановна.

Лиза выдохнула воздух, закатила глаза, захрипела и повалилась на пол без чувств. Щасная осторожно проверила степень ее притворства. Пульс замедлен, кожа бледная, зрачки неподвижны — все как при нормальном глубоком обмороке. Щасная в изумлении отступила. Миновали дни, когда она могла застать эту девочку врасплох, теперь, напротив, сама ее побаивалась. Может быть, Лиза Королькова действительно, как уверял Севрюк, сверхценное приобретение для школы, может быть, у нее большое будущее, но она лично не была убеждена в здравости ее рассудка и писала об этом в еженедельных отчетах.

Она побрызгала на Лизу водой:

— Ну и что ты этим доказала? Типчики, с которыми тебе придется иметь дело, не разбирают, мертвая или живая. Вот поставлю незачет и будешь пересдавать, как миленькая.

Лиза с трудом выкарабкалась из потустороннего мрака.

— Конечно, Калерия Ивановна, вы, как всегда, правы. Я погорячилась, признаю, простите!

— Попросить прощения — мало. Объясни, почему ты так поступила? Чуть не убила парня. Ты же знала, что изнасилование игровое, сугубо для закрепления рефлекторной памяти. Выработка навыка психологического самосохранения. Или тебе что-то неясно?

— Я сумасбродка, — призналась Лиза, — Наверное, не вписываюсь в стандартную модель.

— Твое сумасбродство называется хулиганством.

По-хорошему, я должна отправить тебя в карцер.

— Второй раз, — напомнила Лиза.

"Маленькая тварь, — подумала Щасная, — ее Наивность шита белыми нитками. Так и норовит показать зубы". Как ни чудно, она не испытывала злости к сероглазой курсантке. Она сама однажды, давным-давно, не вписалась в стандартную модель и поплатилась за это жестоко: потеряла престижную работу, семью и очутилась, в конце-концов, в этой резервации, откуда даже выход на пенсию проблематичен. Отсюда состарившихся преподавателей обыкновенно выносили ногами вперед. Щасная ловила себя на том, что наблюдает за девочкой с тайной нежностью. Лиза Королькова с ее врожденной отчаянностью, с ее внешностью и способностями, возможно, когда-нибудь сумеет расплатиться с миром за многих женщин, обделенных судьбой. Хмуро процедила:

— Ступай, Королькова. Готовься к следующему занятию. Я подумаю, что с тобой делать.

— Надеюсь, — полюбопытствовала Лиза, — с бедным мальчиком не случилось ничего плохого?

— Нет, ничего. Если не считать, что у него вряд ли будут дети.

…К этому времени Лиза обзавелась знакомыми (посещала групповые занятия, хотя бы те же спаринг-ринга), но для душевного равновесия ей хватало дружбы с Анечкой Петровой. Не прошло недели, как ей стало казаться, что до Анечки у нее вообще не было подруг. Может, так оно и было. Все прежние подруги остались в прежней жизни, а вся прежняя жизнь умещалась в хрупкие листочки воспоминаний.

Анечка искренне недоумевала, как это Лиза, очаровательная молодая женщина, может столь долго (три недели) обходиться без мужчины и при этом не сломаться душевно. Смеясь, поинтересовалась, не имеет ли та виды на нее самое и, не дожидаясь ответа, предупредила, что хотя ей это "не в кайф", ради сострадания готова к услугам. Лиза ее успокоила, заявив, что она нормальная баба и тоже, если уж сильно приспичит, предпочитает, вопреки новомодным веяниям, противоположный пол, но у нее на воле остался любимый человек, которому она обещала хранить верность. Анечку эти слова озадачили.

— Не врешь?

— Про что — не вру?

— Ну что верность и все такое?

— Разве ты никогда не была влюблена?

Анечка задумалась и даже, как показалось Лизе, смутилась, словно ее уличили в каком-то несоответствии.

— Была, конечно. Я и сейчас влюблена. Да я ни дня не прожила без любви… Но ведь, Лиза, все мужики одинаковые скоты, разве не так? Прости, но думать о ком-то об одном, как о единственном… ведь это же глупо.

Это же как в прошлом веке родиться.

Лиза понимала, какой жизненный опыт продиктовал Анечке это, отчасти, конечно, справедливое умозаключение, но согласиться с ней не могла.

— Нет, не глупо. Вот когда много мужчин, тогда получается, что нет ни одного.

— Ну и что? Пусть ни одного. Зато есть свобода. Зачем добровольно навешивать на себя такой жернов, как любовь? Проще горб прицепить на спину.

— Если бы добровольно, — улыбнулась Лиза. — Любовь как наваждение или тиф. Я тоже раньше в это не верила, думала, красивые сказки, которыми девочки тешатся. Но это все правда… Аня, а ты меня не разыгрываешь?

— Не разыгрываю, нет… Просто я наверное бесчувственная. Бывает, кто-то понравится, тянет к нему, прямо плачу. Потом приглядишься, вон еще один красавец, вон еще другой, с ними тоже хочется попробовать… Как же так?! Любовь! Все равно что одно и то же блюдо запихивать в себя всю жизнь. Сытым, может, будешь, но ведь тошнить начнет.

— Меня пока не тошнит, — сказала Лиза. — А ты просто не знаешь, о чем говоришь.

— И не хочу знать.

Разговор произошел в одну из ночей, когда Анечка по обыкновению проскользнула к ней в комнату после отбоя. Они лежали на узкой кровати при потушенном свете почти в обнимку, и от Анечки, успевшей к этому часу отведать скоромного, привычно пахло мокрой травой и мужским потом. В их ночном бдении под темный гул дождя за окном было что-то завораживающее, колдовское. Слова падали в неведомую глубину, обретая неожиданный смысл. Болтали о мужчинах, о любви, а получалось — исповедовались.

Анечка попала в спецшколу не таким затейливым путем как Лиза. Она уже сюда пришла с лейтенантскими погонами. С гордостью поведала Лизе, что в школу направляли после строгого отбора, самых перспективных, тех, на кого возлагали большие надежды. Кто посылал и какие именно на них возлагали надежды — Анечка толком не знала, но уж во всяком случае это были люди, которые не делали ошибок.

— Так уж и не делали, — усомнилась Лиза. — А со мной?

— Что — с тобой?

— Со мной как раз ошиблись твои мудрецы. Я вообще не понимаю, зачем я здесь.

Анечка приподнялась на локте, в лунном свете глаза как две яркие пуговицы.

— Ты правда так думаешь?

— Как еще думать? Здесь я чужая. Я не ищу приключений. Все, чего мне хочется, выйти замуж за Сережу и нарожать ему детей. Кстати, он меня сюда и отправил.

— Он кто?

— Увы, милиционер. Я согласилась, потому что боюсь его потерять, если буду слишком упираться.

— Лиза! — Анечка руки закинула за голову, потягивалась, как сытая кошка. — Как я тебе завидую!

— Из-за Сережи?

— Еще чего! Таких Сереж на свете полно. Завидую, потому что ты будешь богиней спецназа. Позавчера я видела, как ты стреляла. Всадила три пули в десятку, на четвертой сплоховала и побледнела, будто умерла. Я бы не хотела, чтобы ты была моим врагом. Ты недавно в школе, но я не знаю никого, кто не хотел бы с тобой подружиться. О тебе говорят больше, чем о ком-нибудь другом. Безумная Калерия тебя боится. Ты многого просто не замечаешь, а я вижу. Вот тебе, пожалуйста, Леха Смолин, ну, сержант, с которым ты бегала, он меня попросил: выясни, дескать, осторожно у Лизки, не обижается она на меня. Иногда от тебя тянет холодом, как из могилы, а иногда ты горячая, точно из бани.