Прикосновение полуночи - Гамильтон Лорел Кей. Страница 10

– Откуда мне было знать, что она для тебя что-то значит, принцесса Мередит?

– Считай, что я тебя предупредила, Онилвин… – Я повысила голос, чтобы меня услышали по всему коридору: —…И вас тоже, кто меня еще не знает! Онилвин решил, что смерть служанки ничего для меня не значит.

Мужчины в дальнем конце коридора повернулись ко мне лицом.

– Когда я жила при дворе, я много времени проводила с малыми фейри. Большинство моих здешних друзей – не сидхе. Вы постарались объяснить мне, что для вас я недостаточно чистокровная. Ну что ж, теперь только себя вините за мою демократичность, столь несвойственную знатной особе. Подумайте над этим хорошенько, прежде чем сказать мне какую-нибудь глупость в стиле Онилвина. – Я повернулась спиной к названному стражу и сказала потише: – Припомни все это, Онилвин, прежде чем опять откроешь рот.

Он буквально упал на одно колено и склонил голову; впрочем, скорее всего он хотел скрыть свою злобу.

– Я во всем повинуюсь принцессе.

– Вставай и уйди от меня куда-нибудь подальше.

Дойл отослал его в дальний конец коридора, и он ушел без возражений, хотя звездочки в его глазах пылали от гнева.

– Я не согласен с Онилвином, – проговорил Аматеон. – Не во всем по крайней мере. Но ты действительно собираешься привести сюда полицию людей?

Я кивнула.

– Королеве это не понравится.

– Да, не понравится.

– Так зачем ты рискуешь ее гневом, принцесса? – Он был искренне удивлен. – Нет на свете ничего и никого, ради чего я готов был бы вызвать на себя ее гнев. Даже ради собственной чести не стал бы.

Он был одним из тех, кто превратил мое детство в ад, но совсем недавно я разглядела другую сторону Аматеона. Испуганную, ранимую и беспомощную. А тех, о ком я знаю, что они тоже чувствуют боль, мне всегда было трудно ненавидеть.

– Беатриче была мне другом, но еще – что важнее – она принадлежала к моему народу. Править людьми – значит защищать их. Я хочу поймать того, кто это сделал. Я хочу найти его и покарать. Я хочу, чтобы он, она или они больше ни с кем такого не сделали. А репортер был нашим гостем, и убить его вот так – это оскорбление всему двору.

– Но ведь тебе безразлична честь двора, – удивился он, искренне пытаясь понять меня.

– Нет, не безразлична.

Он сглотнул так громко, что мне было слышно.

– Ни одна смерть не напугает меня настолько, чтобы ввести людей-полицейских в наш дом, даже моя собственная.

– Почему ты так боишься полиции?

– Я не боюсь полиции. Я боюсь гнева королевы, а она разозлится, если их пригласить.

– Никто не будет убивать людей, которых я клялась защищать, Аматеон. Никто.

– Но ты еще не клялась! Тебе не давали присягу, ты не сидишь на троне!

– Если я не сделаю все, что в моих силах, чтобы поймать убийцу, чтобы защитить всех в этой земле, от мала до велика, то я не достойна никакого трона.

– Ты спятила, – сказал он, выпучив глаза. – Королева тебя убьет за такие слова.

Я оглянулась на тело Беатриче и подумала о другом теле, много-много лет назад. Королева не спрятала тело моего отца от журналистов по одной-единственной причине: они нашли его раньше. За мили от холмов фейри, разрезанным на куски. Они нашли его и сфотографировали. Его телохранители не только опоздали спасти его жизнь: они не уберегли ни его тело от позора, ни меня от этого ужаса.

Полицейские что-то пытались расследовать, потому что его убили не в наших землях, но им никто не помогал. Их не пустили ни в один из наших холмов. Им запретили допрашивать кого бы то ни было. Их остановили еще до начала работы, потому что королева была уверена: мы сами найдем убийц. Мы их не нашли.

– Я напомню тете, что она сказала, когда был убит мой отец, ее брат.

– А что она сказала?

Аматеону ответил Дойл:

– Что мы сами отыщем того, кто убил принца Эссуса, что люди будут только путаться у нас под ногами.

Я посмотрела на него, и он ответил мне прямым взглядом.

– На этот раз я скажу ей, что у людей есть наука, от которой сидхе не спрятаться. Что единственная причина, по которой полицию нужно держать в стороне, – это если она не хочет, чтобы убийцу нашли.

– Мерри, – вмешался Рис. – Я бы на твоем месте сформулировал это по-другому.

Он несколько побледнел от моих слов. Я покачала головой:

– Ты не принцесса, Рис. А я – принцесса.

Он улыбнулся, все еще бледный.

– Ну, не знаю… Наверное, в короне я бы миленько смотрелся.

Я невольно рассмеялась. А потом обняла его.

– Ты бы смотрелся восхитительно.

Он обнял меня в ответ.

– Ты обсудишь это с королевой, прежде чем сделать заявление для прессы или позвать полицию, правда?

– Да, и говорить стану только с полицией. Сперва надо постараться выставить отсюда журналистов.

Он обнял меня крепче.

– Благодарение Консорту!

Я высвободилась из его объятий и буркнула:

– Я знаю, чего хочу, Рис, но я не самоубийца.

– Ты надеешься, что она любила брата достаточно, чтобы чувствовать свою вину, – сообразил Аматеон, и я стала думать о нем немного лучше.

– Что-то в этом роде, – подтвердила я.

– Ей никто не дорог, кроме принца Кела, – заявил он.

Я обдумала это утверждение.

– Может, ты прав, а может, ошибаешься.

– И ты, в надежде, что я ошибаюсь, согласна рисковать жизнью?

– Нет, не жизнью. Но я рискну.

– Ты так уверена, что не ошибаешься?

– Насчет королевы – не уверена. Но я права в том, что касается расследования. Я знаю, что мы должны сделать, и я намерена добиться от королевы согласия.

Он вздрогнул.

– Если ты не против, я лучше останусь здесь – посторожу коридор.

– Я не хочу, чтобы со мной шли те, чей страх перед королевой больше желания поступить по совести.

– О черт, Мерри, тогда с тобой никто не пойдет, – сказал Рис.

Я взглянула ему в глаза. Он пожал плечами.

– Мы все ее боимся.

– Я пойду с тобой, – заявил Холод.

– И я, – сказал Гален.

– На мой счет сомнения есть? – спросил Дойл.

От большинства остальных высказался Адайр.

– Я считаю это глупостью, хоть и вызывающей восхищение глупостью, но мое мнение значения не имеет. Ты – наш амерадур, а этот титул я не произносил уже много лет.

Амерадур – это титул вождя, избранного по любви, а не по крови. Амерадур – это значит, что человек отдаст жизнь за твою победу. Этим титулом в Уэльсе звали Артура… Да, того самого Артура. И моего отца так называли – некоторые из его людей.

Я не знала, что сказать, потому что сделала слишком мало, чтобы заслужить этот титул. Пока – слишком мало.

– Я не заслужила такой чести ни от тебя, Адайр, ни от кого-то еще. Не зови меня так.

– Вчера ты пожертвовала собой ради нас, принцесса. Ты приняла всю мощь самой королевы на свое смертное тело. Когда ты обратила против нее свою магию – это был один из самых храбрых поступков, какие я только видел, клянусь своей головой.

Я не знала, то ли смутиться, то ли попытаться объяснить, что храбростью там и не пахло. Я тогда перепугалась до смерти.

– Ты – наш амерадур, и мы пойдем за тобой, куда бы ты нас ни повела. До конца, каким бы он ни был. Я умру, но не позволю кому-либо причинить тебе вред.

– Ты подумай, что говоришь! – воскликнул Аматеон.

Я с ним согласилась:

– Не клянись уберечь меня от любого вреда, Адайр, не нужно. Поклянись защищать мою жизнь, если ты должен это сделать, но не беречь от любого вреда.

Но, кажется, ни он, ни Аматеон меня не слышали. Я была объектом обсуждения – и только.

– Она спасла нас вчера ночью, – заявил Адайр. – Она спасла нас всех. Она рисковала жизнью, чтобы спасти нас. Как ты можешь стоять здесь и не дать ей обет?

– Мужчина, утративший честь, не может давать обеты, – горько сказал Аматеон.

Адайр положил ему на плечо руку в латной перчатке:

– Так пойди с нами к королеве, обрети вновь свою честь!

– Вместе с честью она отняла у меня и храбрость. Я слишком боюсь предстать перед ней с такими новостями. – У него на щеке блеснула одинокая слеза.