Смеющийся труп - Гамильтон Лорел Кей. Страница 15

Она смотрела на меня. Она — не оно и не он. В ее глазах была сила личности. Как правило, я говорю о зомби как о чем-то неодушевленном — так им больше подходит. Они могут вставать из могилы вполне живыми на вид, но это долго не продолжается. Они портятся. Первыми исчезают личность и интеллект, а потом уже — тело. Всегда в такой последовательности. Бог не настолько жесток, чтобы заставлять кого-то осознавать, что его тело разлагается. Но с этой женщиной было все по-другому.

Я отошла подальше от Доминги Сальвадор. Сама не знаю почему, но я старалась держаться от нее на расстоянии. У нее не было оружия, в этом я почти не сомневалась. Опасность, которую она представляла, никак не была связана с ножами и пистолетами. Я просто не хотела, чтобы она коснулась меня, пусть даже случайно.

Женщина-зомби слева была совершенна. Ни малейших признаков разложения. Взгляд осознанный, живой. Господи, помилуй. Она могла пойти куда угодно и везде сошла бы за человека. Как же я догадалась, что она неживая? Трудно сказать. Никаких обычных признаков не было, но когда я вижу мертвеца, я это чувствую. И все же… Я пригляделась к ней повнимательнее. Ее красивое лицо откликнулось на мой взгляд. В ее глазах кричал страх.

Та самая сила, которая позволяет мне оживлять мертвых, говорила мне, что это — зомби; но ее глаза утверждали другое. Поразительно. Если Доминга умеет создавать таких зомби, мне остается только опустить руки.

Я должна выждать три дня, прежде чем смогу оживить труп. За это время душа покидает свое пристанище. Какое-то время душа обычно кружит вокруг тела. В среднем три дня. Я не могу поднять эту дрянь из могилы, если душа еще рядом. Теоретически, если бы аниматор сумел удержать душу во время оживления тела, мы получили бы воскрешение. Ну вы знаете — настоящее воскрешение, как было с Иисусом и Лазарем. Я никогда в это не верила. А может, просто знала границы своих возможностей.

Я смотрела на этих зомби и видела, в чем отличие. В обоих телах по-прежнему были души. Каким образом? Как, во имя Христа, ей это удалось?

— Души. В этих телах все еще заключены души. — Мой голос сполна передал отвращение, которое я испытывала. Зачем стараться его скрывать?

— Очень хорошо, chica.

Я подошла и встала слева от нее, не выпуская из поля зрения Энцо.

— Как ты это сделала?

— Душа была поймана в тот момент, когда покидала тело.

Я покачала головой:

— Это не объяснение.

— Разве ты не знаешь, как ловить душу в бутылку?

Душу в бутылку? Что это, шутка? Нет, она не шутила.

— Нет, не знаю. — Я постаралась, чтобы это не прозвучало самодовольно.

— Я могла бы столькому тебя научить, Анита.

— Нет уж, спасибо, — сказала я. — Ты поймала их души, а потом оживила тела и вложила души обратно.

Конечно, я могла только догадываться, но звучало это правдоподобно.

— Очень, очень хорошо. Именно так. — Она смотрела на меня так пристально, что мне стало неловко. Ее пустые черные глаза фотографировали меня.

— А почему вторая зомби разлагается? По теории, зомби, в котором сохранилась душа, разлагаться не должен?

— Это уже не теория. Я ее доказала, — сказала Доминга.

Я посмотрела на разлагающийся труп, и он ответил мне пронзительным взглядом.

— Тогда почему одна гниет, а другая — нет? — Обычная болтовня двух некромантов в очереди в магазине. — Скажи, а ты своих зомби оживляешь только в новолуние?

— Я могу помещать душу в тело и удалять ее столько раз, сколько захочу.

Я, не отрываясь, смотрела на Домингу. Смотрела и старалась, чтобы у меня не отвисла челюсть, и лицо не исказилось от ужаса. Она наслаждалась бы этим зрелищем. А я не хотела, чтобы она развлекалась за мой счет.

— Позволь мне проверить свою сообразительность, — сказала я голосам исполнительного стажера. — Ты помещаешь душу в тело, и оно не разлагается. Потом ты вынимаешь душу из тела, делая из него обычного зомби, и оно начинает гнить.

— Именно, — сказала Доминга.

— Потом ты снова суешь душу в гниющий труп, и зомби становится живым и осознающим. Когда душа возвращается в тело, разложение останавливается?

— Да.

Вот черт.

— Таким образом, ты можешь сделать так, что зомби навечно останется на этой стадии разложения?

— Да.

Черт и еще раз черт.

— А это? — На сей раз, я показала пальцем, словно на лекции.

— Многие мужчины заплатили бы за нее хорошие деньги.

— Погоди минутку — ты собираешься продать ее в качестве рабыни-наложницы?

— Возможно.

— Но… — Это было ужасно. Она была зомби — а это значит, что ей не нужно есть, спать; ей вообще ничего не нужно. Ее можно держать в шкафу и вынимать оттуда, словно игрушку. Идеально покорная рабыня. — Они так же послушны, как обычные зомби, или душа дает им свободу воли?

— Похоже, они очень послушные.

— А может быть, они просто тебя боятся? — сказала я.

Доминга улыбнулась:

— Может быть.

— Нельзя же вечно держать душу в тюрьме.

— Нельзя, — подтвердила Доминга.

— Душа должна отлететь.

— В ваш христианский рай или ад?

— Да, — сказала я.

— Это были дурные женщины, chica. Их собственные родственники отдали их мне. И заплатили за то, чтобы я их наказала.

— Ты взяла за это деньги?

— Использовать трупы без разрешения родственников усопшего — незаконно, — сказала Доминга.

Не знаю, хотела ли она меня напугать. Возможно, что и нет. Но этой фразой Доминга дала мне понять, что вся ее деятельность абсолютно законна. У мертвых нет никаких прав. Поэтому нам и нужны законы, защищающие зомби. Вот черт.

— Никто не заслужил вечного заключения в собственном трупе, — сказала я.

— Этим можно заменить смертную казнь, chica. Преступники могли бы после смерти трудиться на благо общества.

Я покачала головой:

— Нет, это неправильно.

— Я создала зомби, который не разлагается, chica. Аниматоры — вы ведь так себя называете — искали этот секрет годами. Я его нашла, и люди будут платить за него.

— Это неправильно. Может, я мало знаю о вуду, но даже в вашей религии это считается недопустимым. Нельзя же держать душу в заключении и не давать ей слиться с лао?

Доминга пожала плечами и вздохнула. Неожиданно она показалась мне очень усталой.

— Я надеялась, chica, что ты мне поможешь. Вдвоем мы могли бы работать намного быстрее. Мы бы стали такими богатыми, что тебе и не снилось.

— Ты обратилась не к той девушке.

— Теперь я это вижу. Я надеялась, что, раз ты не вуду, ты не сочтешь, что это неправильно.

— Христианин, буддист, мусульманин — кого ни возьми. Доминга, никто не сочтет это правильным.

— Может быть, да, может быть, нет. Спросить-то можно.

Я поглядела на разлагающуюся зомби.

— Хотя бы избавь свои экспериментальные образцы от мучений.

Доминга тоже взглянула на зомби.

— Впечатляющая демонстрация, не так ли?

— Ты создала вечного зомби, чудесно. Не будь же садисткой.

— Ты считаешь, что я жестока?

— Да, — сказала я.

— Мануэль, я жестока?

Отвечая, Мэнни смотрел, и его глаза пытались мне что-то сказать. Но я не могла понять, что именно.

— Да, Сеньора, ты жестока.

Она поглядела на него, и не только лицо, но и все ее тело выразили изумление.

— Ты и впрямь считаешь меня жестокой, Мануэль? Свою дорогую amante (возлюбленную)?

Он медленно кивнул:

— Да.

— Несколько лет назад, Мануэль, ты не был так скор в суждениях. Ты ведь не раз резал для меня белых козлят.

Я повернулась к Мэнни. Это было похоже на сцену из фильма, где главный герой внезапно открывает о ком-то страшную истину. Когда ты узнаешь, что один из твоих лучших друзей участвовал в человеческих жертвоприношениях, должна зазвучать музыка, а камера — показать крупный план. Не раз, сказала она. Не раз.

— Мэнни? — Мой голос упал до хриплого шепота. Для меня это было хуже, чем зомби. Черт с ними, с чужими. А это был Мэнни — и я не хотела верить. — Мэнни? — прошептала я снова. Он не смотрел на меня. Плохой признак.