Смеющийся труп - Гамильтон Лорел Кей. Страница 48

— Может быть, если бы у Николаос было такое зеркало, она не превратилась бы в такое чудовище.

Я посмотрела на него. Возможно, он прав. В таком случае он выбрал меня на роль своего слуги отчасти из возвышенных соображений. Отчасти. О дьявол. Не хватало еще проникнуться сочувствием к этому необычному Мастеру вампиров. Только не сейчас. И вообще никогда.

Мы идем в Тендерлин. Берегитесь, сутенеры! Сегодня меня прикрывает Мастер. Это все равно, что глушить рыбу атомной бомбой. Массовые убийства всегда были моей специальностью.

23

Первоначально Тендерлин — квартал красных фонарей — располагался на набережной. Но потом Тендерлин, как и многие районы Сент-Луиса, переместился ближе к окраине. Пройдете мимо театра «Фоке», где передвижные бродвейские труппы поют свои мюзиклы, спуститесь дальше по Вашингтон-стрит к западной стороне городского центра и окажетесь в паутине обновленного Тендерлина.

Ночные улицы сияют неоном, искрятся, пульсируют всеми цветами радуги. Все это напоминает какой-то порнографический карнавал. Не хватает только колеса обозрения в каком-нибудь пустом переулке. Можно продавать сахарную вату в форме обнаженных фигур. Детки бы себе играли, пока папа ходит по шлюхам, и мамочка ничего бы не узнала.

Жан-Клод сидел в машине рядом со мной. Всю дорогу, он молчал, и мне пришлось пару раз взглянуть в его сторону, чтобы удостовериться, что он еще здесь. Люди всегда производят шум. Я не имею в виду разговоры, или отрыжку, или что-то интимное. Но люди, как правило, не могут сидеть так, чтобы их вообще не было слышно. Они дышат, шуршат одеждой, облизывают губы — все это хоть и очень тихие, но все-таки звуки. Пока мы ехали, Жан-Клод не производил совсем никаких звуков. Не поручусь, что он хотя бы моргнул. Живой мертвец, чего вы хотите.

Я могу молчать на пару с соседом лучше, чем большинство женщин и добрая часть мужчин. Но сейчас мне было необходимо чем-то заполнить тишину. Поговорить просто затем, чтобы создать шум. Пустая трата энергии, но испытывала такую потребность.

— Жан-Клод, ты еще здесь?

Он повернул голову. Глаза его блеснули, отразив свет неоновой вывески подобно темному стеклу. Вот черт.

— Ты способен изобразить человека лучше всех моих знакомых вампиров. Зачем все это сверхъестественное дерьмо?

— Дерьмо? — тихо переспросил он.

— Да. Почему в моем обществе ты вечно строишь из себя привидение?

— Привидение? — снова переспросил. Как будто это слово может означать что-то еще.

— Слушай, перестань, — сказала я.

— Что перестать?

— Отвечать на каждый мой вопрос вопросом.

Он моргнул.

— Прости, ma petite. Просто я чувствую улицу.

— Чувствуешь улицу? Это еще что?

Он откинулся на сиденье и прижал кулак к животу.

— Здесь так много жизни.

— Жизни? — Ну вот, теперь он добился того, что я это делаю.

— Да, — сказал он. — Я чувствую, как они бегают взад-вперед. Маленькие существа, отчаянно ищущие любви, боли, признания, денег. Здесь много жадности, но в основном боль и любовь.

— К проституткам не ходят за любовью. К ним ходят за сексом.

Он посмотрел на меня, склонив голову.

— Многие люди путают эти два понятия.

Я смотрела на дорогу. Волосы у меня на затылке зашевелились.

— Ты сегодня еще не ел, правильно?

— Ты ведь эксперт по вампирам. Разве ты не можешь это определить? — Его голос стал хриплым и еле слышным.

— Про тебя я ничего никогда не могу сказать.

— Это, разумеется, комплимент моим способностям.

— Я тебя не для того сюда привезла, чтобы ты тут охотился, — сказала я. Мой голос звучал громко и твердо. Но сердце билось так, что я едва не оглохла.

— Неужели ты запретишь мне сегодня охотиться? — спросил Жан-Клод.

Я задумалась на пару минут, пока крутилась возле стоянки, отыскивая свободное место. Запрещу ли я ему сегодня охотиться? Да. Он знает ответ. Это вопрос с подвохом. Беда в том, что я не вижу, в чем подвох.

— Я бы попросила тебя сегодня здесь не охотиться, — сказала я, наконец.

— Скажи почему, Анита.

Он назвал меня Анитой без подсказки с моей стороны. Он явно что-то замыслил.

— Потому что я тебя сюда привезла. И если ты станешь охотиться, это произойдет по моей вине.

— Ты будешь чувствовать свою вину перед теми, кто меня сегодня накормит?

— Незаконно питаться кровью тех, кто не дал на это согласия, — сказала я.

— Это верно.

— Это карается смертью, — напомнила я.

— От твоей руки.

— Если в нашем штате, то да.

— Это же просто сборище шлюх, сутенеров и мошенников. Что они для тебя значат, Анита?

Кажется, до этого он еще ни разу не называл меня Анитой дважды подряд. Плохой признак. Всего в одном квартале от клуба «Серая Кошка» со стоянки отъехал автомобиль. Какая удача. Я поставила свою «нову» на освободившееся место. Я не очень хорошо умею ставить машину между двумя другими, но, но счастью, отъехавший автомобиль был в два раза шире моей «новы». У меня было достаточно места для маневра, и я благополучно вписалась.

Поставив машину, как мне хотелось, я выключила мотор. Жан-Клод откинулся на сиденье и посмотрел на меня.

— Я задал тебе вопрос, ma petite. Что эти люди для тебя значат?

Я расстегнула ремень безопасности и повернулась к нему. Случайная игра света и тени почти скрыла его в темноте, и только на лицо падал луч золотистого света. Его высокие скулы четко выделялись на фоне бледной кожи. Кончики клыков торчали между губ, глаза мерцали, как синий неон. Я отвела взгляд и смотрела на баранку все время, пока говорила.

— У меня нет личной заинтересованности в жизни кого-то из этих людей, Жан-Клод, но все они — люди. Хорошие, плохие или никакие — но все они живые, и никто не имеет права по собственной прихоти снимать их с доски.

— Одним словом, ты цепляешься за то, что жизнь священна?

Я кивнула:

— За это и за то, что каждый человек неповторим. Любая смерть — это утрата чего-то драгоценного и незаменимого. — На последнем слове я посмотрела на него.

— Ты не раз убивала, Анита. Уничтожала то, что незаменимо.

— Я сама тоже незаменима, — сказала я. — И меня тоже никто не имеет права убить.

Жан-Клод выпрямился плавным движением; реальность, казалось, на глазах вливалась в него. Я почти чувствовала, как движется время — со звуком, который я слышала сознанием, а не ушами.

Жан-Клод стал неотличим от обычного человека. Его бледная кожа приобрела розоватость, вьющиеся черные волосы, тщательно уложенные, стали пышными и блестящими, а глаза — просто темно-синими, и ничего необычного, кроме цвета, в них не осталось. Он снова стал человеком, не успела я и глазом моргнуть.

— Боже, — прошептала я.

— Что такое, ma petite?

Я покачала головой. Если спросить, как у него это получается, он лишь улыбнется.

— К чему все эти вопросы, Жан-Клод? Почему тебя волнуют мои взгляды на жизнь?

— Ты мой человек. — Он поднял руку, отметая мое автоматическое возражение. — Я начал процесс превращения тебя в своего слугу, и мне хочется лучше тебя понимать.

— Разве ты не можешь просто… почувствовать мои эмоции, как у этих людей на улице?

— Нет, ma petite. Я могу чувствовать твое желание, но кроме этого — почти ничего. Поставив тебе свои метки, я потерял такую способность.

— Так ты не можешь читать мои мысли?

— Нет.

Это действительно приятная новость. Ему не обязательно было мне об этом рассказывать. Так почему же он рассказал? Жан-Клод никогда ничего не делает просто так. Тут были какие-то подводные течения, которых я не замечала. Я покачала головой:

— Ты здесь сегодня только затем, чтобы меня прикрывать. И не надо ничего делать, пока я об этом не попрошу, хорошо?

— Чего не делать?

— Не причинять никому вреда, пока нам не попытаются его причинить.

Он кивнул. Лицо его стало очень торжественным. Почему мне все время кажется, что в каком-то темном уголке своего разума он надо мной насмехается? Отдавать приказы Мастеру вампиров. Наверное, это смешно.