Змея - Сапковский Анджей. Страница 7
— А альтернатива?
— Я слышал о двух поварихах из казино. Хотят по десять от клиента.
— Не слишком много, — быстро прикинул Губар. — Если по десять с каждого из нас…
— Не считая презентов, — внес коррективу Марат Рустамов. — Ведь не пойдешь же ты, как какой-то жлоб, ебать без презентов. Хотя бы винограда, но купить надо. Однако, если решиться на необходимые нашей братии четыре литра самогоняры, получается по шесть с копейками с рыла. А поскольку от самогонки приятные ощущения длятся несравненно дольше, а удовольствие значительно больше, нефиг, джигиты, тут долго раздумывать.
— Подожди, подожди, — вмешался Матюха. — Давайте рассудим спокойно. Какие это поварихи. Ты на них хотя бы смотрел, Вань?
— Если хочу посмотреть, иду в Эрмитаж.
— Верно, — поддержал Жигунова Саня Губар. — Какие еще могут быть поварихи? Вы что, мужики, поварих не видали?
— Видали, — покивал головой Матюха. — Ой, видали. Так что тогда, наверное, водочка?
— Естественно, водочка, — подкрутил казачьи усы Рустамов. — Давайте сбрасываться, товарищи интернационалисты. Бабки в шапку.
— Один раз живем, — Матюха расстегнул карман мундира. — Нечего скупиться, потому что завтра может быть Кандагар или бойня похлеще… Возьмем, я думаю, тот литр «Столичной» для рывка и вкуса. А на второе блюдо три литра того первака по десять. Вместе пятнадцать чеков на душу населения. Почти два месячных жалованья.
— Афошками можно? — Саня Губар выгребал из кармана горсть мятых афгани. — По курсу, семнадцать за чек?
— Можно. А ты, прапор, что?
— Пересчитайте взнос, — Леварт встал. — Не считая меня. Я в этом участия не принимаю.
— Значит, — захохотал Жигунов, — все-таки предпочитаешь повариху? А может, обеих?
— Это мое дело, что я предпочитаю. Сказал, — меня в расчет не принимайте.
Жигунов собрался было комментировать и дальше, но Матюха утихомирил его. Жестом, словом и авторитетом.
— Оставь. Он хочет побыть один. Пойми и уважь.
* * *
Ему казалось, что он идет без цели, лишь бы вперед, лишь бы подальше. Как минимум аэродром его целью не был. Но он не удивился, когда на аэродроме оказался. Так уж было в Баграме — куда бы ты ни направлялся, попадаешь на аэродром. По его полю как раз кружил четырехмоторный АН-12, брюхатый, с задранным хвостом. После достаточно продолжительной серии маневров самолет подкатился под ангар, под самую рампу. Открыли транспортный люк, вокруг засуетились люди в форме и комбинезонах. На глазах Леварта, успевшего подойти совсем близко, с рампы начали грузить продолговатые деревянные ящики. Он знал, что в них содержится. Груз под кодовым названием «двести».
— А ты чего, боец? Читать не умеешь? Вход воспрещен! — заорал на него какой-то юнец с офицерской кокардой на кепке. — Вали отсюда, быстро!
— Документы! — рядом тут же появился второй, не намного старше. — Покажи документы! Кому сказал?
— Отставить, — скомандовал им худощавый капитан, которому достаточно было одного взгляда на загорелое и иссеченное ветрами лицо Леварта. — Оставьте его в покое. За работу!
На «антонова» грузили деревянные ящики, один за другим. Леварт знал, что ящики содержат другие контейнеры, жестяные и запаянные. Только сейчас он заметил эмблему на корпусе самолета — нарисованный черной краской цветок. Конечно, он знал жаргонное солдатское название этих машин, но никогда не предполагал, что они в действительности летали с таким рисунком. «Интересно, — подумал он, — то ли это название произошло от рисунка, то ли рисунок от названия…»
— Что? Может, кого-то из твоих друзей грузим? — тихо спросил капитан.
— Может быть.
— Можешь попрощаться.
Леварт отдал честь.
— Я тоже лечу, — сказал через минуту капитан, не глядя на него. — Туда. Пришла моя смена, дембель, как говорится. Думал, что всё, прощай Афганистан, я выжил, конец страху… Двадцать пять месяцев войны… И только сейчас начал бояться. Того, что я застану… там. Что меня там ждет. Как меня там примут. Смогу ли привыкнуть… Понимаешь?
Леварт не ответил.
— Придет время — поймешь, — вздохнул капитан. — А сейчас иди уже. Действительно, не положено тут.
Леварт отошел не спеша. Не прошло и полчаса, как услышал шум двигателей. И увидел, как «Черный тюльпан» взмывает в небо. Загруженный грузом, известным под названием «груз 200». Транспортируя его назад, туда, откуда он прибыл.
«Кто знает, — подумал Леварт, — может там, в грузовом отсеке, в запаянных гробах и вправду летят Зима и Мишка Рогозин? Рядовой Милюкин? Старший лейтенант Кириленко? Кто знает? Кто знает, кто полетит следующим рейсом».
Когда идешь от баграмского аэродрома, куда бы ты ни направлялся, всегда попадаешь в «городок», центр базы — скопление блоков и штабных зданий, солдатских жилых модулей и палаток, окруженных афганскими дуканами и ларьками, которые предлагают всякий хлам и разнообразное барахло. Леварт ускорил шаг. По его мнению, здесь было слишком людно и слишком громко. Он прибавил ходу, желая как можно быстрее покинуть этот район, выйти к отдаленному полевому госпиталю, где было значительно тише и спокойнее. Но лабиринт внутренних перепутанных дорог крепко держал его и не хотел выпускать.
Минотавр жаждал жертвы. Чтобы поглумиться. Или хотя бы жестоко с ней поиграть.
— Куда прешь, пехота? Шланг ебаный.
Он уступил дорогу группе парашютистов из сто третьей витебской. Не достаточно быстро, чтобы избежать грубого столкновения. Их было четверо, все коренастые, крепко сбитые, загорелые, в выцветших панамах и полосатых тельняшках, которые виднелись из-под демонстративно расстегнутых мундиров. Он уступил дорогу, обошел их, опустив голову. С десантурой шутки плохи.
Модули и квартиры, обвешанные сохнувшей стиркой, выглядели, как крейсера из Порт-Артура, [19]идущие на рейде в парадной форме сигнальных флажков. Такие же живописные, хотя в роли флажков были портянки, носки, подштанники и тельняшки. Отовсюду, с каждого окна, из-за каждой двери, доносилась музыка. Казалось, что в каждом помещении есть включенное радио. Везде, казалось, имеются тут кассетные магнитофоны, приобретенные на кабульских базарах контрабандные «Шарпы», «Саньо» и «Самсунги», милые миниатюрки, почти на грани фантастики чудеса японской техники. В которые были вставлены японские кассеты. С советской музыкой.
Все могут короли, все могут короли!
И судьбы всей земли вершат они порой,
Но, что ни говори, жениться по любви
Не может ни один, ни один король!
[20]
* * *
Он ускорил шаг. Но лабиринт спутывал, Минотавр грозил, музыка преследовала. Постоянно советская.
Ra, Ra, Rasputin, lover of the Russian queen
There was a cat that really was gone
Ra, Ra, Rasputin, Russia's greatest love machine
It was a shame how he carried on.
[21]
Раздался пронзительный рев клаксона, мимо, вздымая клубы пыли, промелькнул «Лазик». На переднем сиденье сидели два десантника в голубых беретах, на заднем — две молоденькие барышни в гражданской одежде, заливающиеся визгливым смехом. В «Лазике» тоже был магнитофон.
If you change your mind,
I’m the first in line
Honey, I’m still free
Take a chance on me…
[22]
«Завтра, — подумал Леварт, предвидя с непоколебимой уверенностью, — завтра пошлют меня на линию».