Быть бардом непросто - Мяхар Ольга Леонидовна. Страница 9

На «не могит» я зависаю, понимаю, что смеяться нельзя, а сидеть с умным видом как-то не получается. Хочется ткнуть пальцем в печального исполнителя и громко хохотать, сотрясаясь и вытирая слезы счастья. Но… народ не поймет. Некоторые плачут. Кстати, я тоже плачу уже на следующем куплете:

Занавес. Так кончается трагическое путешествие кикиморы, которая мечтала стать русалкой. Если же говорить подробнее, то, получив желаемое, героиня психует и посылает такой подарочек в одно место, что Творец тоже психует и прибивает ее – не глядя, но зато от души. По моему личному мнению, после такого кикимора вряд ли стала шептать слова сердечной благодарности со слезами счастья на бородавчатом лице. Скорее, в муках померла. Я ложусь на стол, упираюсь лбом в скрещенные руки и плачу от счастья. Какая патетика! Сколько чувств! А когда меня гладят по спине и умиленно сообщают, что сей шедевр передается от поколения к поколению вот уже больше двух веков, – я тихо испускаю стон, скрывая титанические попытки подавить смех.

Ладно. Суть не в этом. Суть в том, что Аид слишком медленно выздоравливает, всячески капризничает и явно ставит себе вполне определенную цель: довести меня до белого каления. Причем любой мой псих заканчивается его счастливой улыбкой и удивленными расширенными глазами, в которых плещется нарастающее удовлетворение. Так что… сейчас я держу себя в руках уже часа два, при этом собираюсь в путь-дорогу, ибо надоело мне здесь. И вообще, что именно я в этой дыре забыл? Мне нужно зарабатывать славу и признание, а не сидеть на болоте и выслушивать, где болит у этого психа Аида. Я бы сам его убил, чтобы он не мучился. Жаль, не могу – пацифист.

– Ты уходишь? – Сверкающие голубые глаза глядят расстроенно.

– Да! – даю себе приказ не орать. Спокойнее, спо-койнее.

Еще немного, и я наконец-то уеду и, если мне повезет, никогда больше эту заразу не увижу. А если очень повезет – местная нежить по достоинству оценит красоту и происхождение светлого и схомячит его быстро, с чувством и вдохновением. Небось не каждый день такой десерт ныряет в болото. Еще к тому же и добровольно.

– А я? – спрашивает Аид с таким обиженным выражением лица. Если бы уши были длиннее, он бы их точно в стороны развел.

Нервно дергаю своими:

– А ты нет.

– Ты же хотел посмотреть, как я охочусь! – напоминает с надеждой.

Ему не сто сорок, а четырнадцать. Я в этом просто уверен. Чего это он так на меня смотрит? Взрослые должны вести себя иначе. А этот… все больше скатывается на уровень ребенка. И, что интересно, это происходит только при общении со мной. С любым другим – взгляд голубых глаз тут же становится ледяным, цепким, тембр голоса снижается; меняются поза, движения. Короче, я, разинув рот, наблюдаю превращение мокрой болонки в супер-пупер эльфа! Повелителя местных топей! Тьфу, смотреть тошно.

– Перебьюсь. Надеюсь, все закончится быстро, и ты будешь вспоминать свою охоту в больничке, на кресле-каталке, управляя ее колесами одной рукой и одной ногой.

– Добрый ты.

– А то!

Так. Это взял, это взял. О, носок нашел.

– Ну бывай.

– Не-э-эт!!!

Я застываю как вкопанный. Лицом к двери. На мне кто-то повисает, глухо рыдает и всхлипывает. Тонкие, но очень сильные руки обвивают талию, не дают сдвинуться с места.

– Это сейчас… что было? – спрашиваю ошарашенно.

– Не пущу! Пропадешь! Один-то-о-о.

Меня медленно, но упорно тащат обратно в комнату. По инерции иду, все еще удивляясь. Уши опускаются в стороны, глаза – по медяку, сердце вырывается из груди, напуганное выделенной организмом дозой адреналина.

– Вот. Садись сюда.

Вздрогнув, плюхаюсь на лавку. Он устраивается рядом и довольно на меня смотрит.

– Эм-м. Ты как себя чувствуешь? – щупаю его лоб.

Аид довольно жмурится, утыкается в мою ладошку.

Я понимаю – он псих. Стосорокалетний псих.

– Отлично. Только не уходи, – просит тихо.

– Почему? – тоже перехожу на шепот.

Мама говорила, что с психами лучше не спорить. Лучше сразу убить.

– Ну мне будет одиноко. – В ответ получаю крайне доверчивый взгляд.

– Тебя били?

– Кто?

– Селяне. Ну мало ли, староста зашел и врезал по башке поленом, пока я за водой ходил. Вот ты и дергаешься теперь.

– Нет. – Опять вздох. – Не били. Не уходи, а? Я сегодня быстренько нежить прибью, и мы дальше вместе поедем.

Задумчиво на него смотрю.

– Ты еще слаб.

– На нежить меня хватит.

Знаете… за меня еще никто и никогда не цеплялся. Обычно все ругали, пинали, бросали, предавали, хитрили. А если я начинал петь – ломали инструмент и с воплями волокли меня домой. Там выдавали порцию тумаков и меч, на худой конец – булаву. И снова выпихивали на тренировки. Помню, отчаявшись, я научился играть на пиле. Красиво получалось, но сыграть сумел всего пару раз. Потом пилу отобрали и выдали нечто тяжелое, острое, шипастое, способное издавать всего один звук: хрясь!

Ладно, я увлекся. Но, оказывается, это приятно, когда тебя держат за руку и убеждают, что не отпустят. Может, он хочет найти друга? Хотя о чем это я? Мы – темные – дружить не умеем. Но можно ведь попробовать? Ведь я не совсем нормальный темный, а он – явно ненормальный светлый…

На мысли о том, как мы с Аидом прыгаем по полянке, меня заклинивает. Так, стоп. Это надо прекращать.

– Ладно! – вырываюсь из цепких объятий, а то у меня уже ощущение, что я в его глазах являюсь чем-то вроде редкой плюшевой игрушки, которую принято таскать за собой, кормить кашей и тискать.

– Здорово! – Он тут же ложится обратно на кровать и устало закрывает глаза. – А может, мы тогда завтра пойдем на нежить? А сегодня ты поподробнее узнаешь о ней у селян. А то даже не ясно, кого мы там будем убивать.

– Мы?!

Правый глаз открывается и внимательно на меня смотрит.

– Я же болею.

– Да?!

– Да. Не вредничай. Тебе же не сложно пойти и расспросить старосту, а я полежу немного. И еды мне захвати, ладно?

Разворачиваюсь и вылетаю из дома. Я, блин, хоть и пацифист, но и темный эльф тоже! А он только что был на волосок от кровавой, долгой и мучительной смерти вследствие многочисленных ударов табуретом! Ибо другого оружия рядом просто не имелось.

Староста радостно пускается в объяснения, рассказывает взвинченному мне об ужасах местной трясины. Судя по всему, у конкретно данной нежити тысяча клыков, сплошные когти, жвала, челюсти, присоски, копыта, рога и просто огромные колючки, выпирающие со всех сторон.

К концу рассказа я уже буквально мечтаю увидеть эпическую битву Аида с монстром. Нет, я допускаю, что у старосты богатое воображение, но ведь даже если снизить его процентов на девяносто – все равно монстр должен производить неизгладимое впечатление.

– И где живет сие чудо природы? – спрашиваю, прочищая ухо мизинцем. Староста разошелся не на шутку: бегает по комнате, орет, брызгает слюной, прыгает, рисует угольком на печке и все описывает и описывает приметы монстра.

– Кто?! – не понимает он.

Отдышавшись, рискую сесть.

Жена старосты выскакивает из-за занавески и вручает ему кувшин домашней бормотухи, который тут же ополовинивается.

– Зверь лютый, нелюдь поганая, – поясняю я.

– А-а. Так в болоте и живет.

Класс.

– А точнее? Как Аид ее отыщет?

– Кто?

Он туповат?

– Эльф.

– А, дык, чего ж ее искать-то? Пущай эльф выйдет, по пояс разденется и нырнет. Она у нас уже дня два как некормленая – сама и приплывет.