Запретный плод - Гамильтон Лорел Кей. Страница 18

И никогда не узнаю, почему.

Либо Захария тоже ощутил этот страх, либо он решил, что я знаю что-то, чего он не знает. Когда один из нас спотыкался, другой его поддерживал, и мы бежали и бежали. Бежали, пока мышцы ног не стало жечь кислотой и в груди не запылал огонь от нехватки кислорода.

Вот почему я каждый день бегаю – когда что-то за мной гонится, я могу бежать, как заяц. Иметь хорошую фигуру – это недостаточный стимул. А вот уметь удрать, когда это нужно, удрать, спасая жизнь, – это вполне. Тишина была тяжелой, почти осязаемой. Казалось, она течет вверх по лестнице и ищет чего-то. Тишина гналась за нами, как недавно ветер.

С бегом вверх по лестнице есть та трудность, что если у вас была когда-то травма колена, то она скажется обязательно. Дайте мне ровное место, и я могу бежать часами. Подсуньте склон – и мои колени обязательно подведут. Начинается это как легкая ломота, но переход ее в острую грызущую боль не занимает много времени. Каждый шаг отдается вверх по ноге, и, наконец, вся нога начиняется пульсирующей болью.

Колено начало на ходу щелкать – довольно – таки слышно. Плохой признак. Оно могло в любой момент отказать. Вывихнуться из сустава. Я буду тогда лежать, скорчившись, на этих ступенях, ощущая вокруг дыхание тишины. Николаос найдет меня и убьет. Почему я в этом была так уверена? Ответа на это не было, но я знала, знала. И с этим чувством не спорила.

Я замедлялась и отдыхала на ступеньках, расправляя мышцы ног. Сдерживала вскрики, когда дергались мышцы больной ноги. Ничего, вытяну ногу, и мне будет лучше. Боль не пройдет – я слишком это колено нагрузила, но смогу идти так, чтобы колено меня не подвело.

Захария рухнул на ступени – он явно не бегал по утрам. Его мышцы сведет судорогой, если он не будет двигаться. Может быть, он это и знал. Может быть, ему уже было наплевать.

Я протянула руки вдоль стены, расправляя плечи. Чтобы заняться чем-то знакомым, пока жду, чтобы успокоилось колено. Чем-то заняться, слушая – что? Что-то тяжелое и крадущееся, что-то древнее, мертвое много веков.

Какие-то звуки с лестницы, сверху. Я застыла, распластавшись на стене, прижав ладони к холодному камню. Что теперь? Что еще? Наверняка скоро должен быть рассвет.

Захария встал и повернулся лицом к идущим вверх ступеням. Я стояла спиной к стене, чтобы видеть и вверх, и вниз. Не хочется, чтобы что-нибудь подкралось снизу, пока я буду глядеть вверх. Хотелось бы мне, чтобы пистолет был со мной. А я его заперла в багажнике, где от него чертова уйма пользы.

Мы стояли чуть пониже площадки, на повороте лестницы. Иногда мне хочется уметь видеть из-за угла. Сейчас как раз был такой случай.

Шуршание материи по камню, шорох обуви.

Мужчина, вышедший из-за угла, был человеком – странно, странно. И даже шея у него была без отметин. Ежик белобрысых волос на выбритой голове. Выступающие буграми мускулы шеи. Бицепс толще моей талии. Ну, талия у меня, положим, узкая, но все равно эти бицепсы впечатляли. Роста он был не ниже шести футов трех дюймов, а жира на нем не хватило бы даже сковородку смазать.

В его глазах была хрустальная бледность январского неба – далекого, голубого, ледяного. Я впервые видела бодибилдера, у которого нет загара. Все эти рвущиеся наружу мышцы были исполнены в белом, как Моби Дик. Сетчатая майка показывала каждый дюйм массивной груди. Вокруг раздутых мышцами ног развевались беговые шорты. Ему пришлось их разрезать по бокам, что бы ноги поместились.

– Ничего себе! – прошептала я. – Сколько ты выжимаешь?

Он улыбнулся, не разжимая губ. И сказал, чуть шевеля губами, не показывая даже резцы:

– Четыреста.

Я тихо свистнула. И сказала то, что он от меня ожидал:

– Впечатляет.

Он улыбнулся, по-прежнему аккуратно не показывая зубов. Пытался изобразить вампира. Только для меня он зря старался. Сказать ему, что ли, что у него человек лезет изо всех дыр? Не надо, а то еще переломит меня о колено, как палочку.

– Это Винтер, – сказал Захария.

Имя слишком красивое, чтобы быть настоящим. Подошло бы кинозвезде сороковых годов.

– Что там творится? – спросил он.

– Наш мастер и Жан-Клод сражаются, – ответил Захария.

Винтер сделал глубокий выдох. Глаза его стали шире – только чуть-чуть.

– Жан-Клод?

Захария кивнул и улыбнулся.

– Да, он держится до конца.

– А ты кто? – спросил Винтер.

Я замялась, Захария пожал плечами.

– Анита Блейк.

Тут он, наконец, улыбнулся, показав нормальные зубы.

– Ты Истребительница?

– Да.

Он рассмеялся. Эхо прокатилось меж каменных стен. Тишина сгустилась вокруг нас еще сильнее. Смех внезапно оборвался, на губе у него выступили росинки пота. Винтер чувствовал тишину и боялся ее. Голос его упал почти до шепота, будто он боялся, чтобы его не подслушали.

– Ты слишком маленькая для Истребительницы.

Я пожала плечами:

– Меня это тоже иногда смущает.

Он улыбнулся, чуть опять не рассмеялся, но сдержался. Глаза его сияли.

– Давайте отсюда выбираться, – предложил Захария.

Я поддержала.

– Меня послали посмотреть, как Николаос, – сказал Винтер.

Тишина запульсировала этим именем. С губы Винтера капнула бисеринка. Важное правило техники безопасности: никогда не называй имени рассерженного мастера вампиров, если он в пределах “слышимости”.

– Она вполне способна сама о себе позаботиться, – шепнул Захария, но звук все равно отдался эхом.

– Не-а, – сказала я.

Захария полыхнул на меня взглядом, потом пожал плечами. Иногда я не могу удержаться.

Винтер посмотрел на меня с лицом бесстрастным, как у статуи, только глаза его чуть подрагивали. Мистер Мачо.

– Пойдемте, – сказал он, повернулся и пошел, не оглядываясь и не ожидая. Мы пошли за ним.

Я согласна была идти за ним, пока он идет вверх. Я только знала, что ничто, ничто на свете не заставит меня спуститься по этой лестнице. По своей воле, конечно, но всегда есть и другие варианты. Я посмотрела на широкую спину Винтера. Да, если не хочешь что-то сделать добровольно, есть и другие варианты.

14

Лестница выводила в квадратную камеру. С потолка свисала лампочка. Никогда не думала, что тусклый электрический свет может быть так красив, но оказывается, может. Знак, что мы выходим из подземного мира ужасов и приближаемся к реальному миру. Я настроилась на возвращение домой.

Из каменной комнаты вели две двери: одна прямо перед нами; другая направо. Из двери перед нами долетала музыка. Яркая и веселая цирковая музыка. Дверь распахнулась, и музыка вскипела вокруг нас волной. Мелькнули яркие цвета и кишащая толпа сотен людей. Полыхнул знак: “Дом веселья”. Разгар карнавала в здании. Я поняла, где я. “Цирк Проклятых”.

Самые сильные вампиры города спят под цирком. Это стоит запомнить.

Дверь стала закрываться, приглушая музыку, отрезая яркие плакаты. Мелькнули глаза девочки-подростка, пытавшейся заглянуть за дверь. Щелкнул замок.

Прислонившись к двери, стоял мужчина. Высокий и тощий, одетый в лодочный костюм. Пурпурный пиджак, кружева на шее и на груди, черные брюки и ботинки. Лицо затеняла шляпа с прямыми полями, и золотая маска закрывала лицо, кроме рта и подбородка. Сквозь золотую маску глядели темные глаза.

Язык его танцевал по зубам и губам. Клыки, вампир. И почему это меня не удивило?

– Боюсь, я скучал по тебе, Истребительница.

В голосе слышался тягучий южный акцент.

Винтер сделал движение, чтобы стать между нами. Вампир расхохотался густым лающим смехом.

– Этот мешок мышц думает, что может тебя защитить. Мне его разорвать на части, чтобы он понял, что он не прав?

– В этом нет необходимости, – сказала я.

Захария подошел и встал рядом со мной.

– Ты узнаешь мой голос? – спросил вампир.

Я покачала головой.

– Два года прошло. Пока не всплыло это дело, я и не знал, что Истребительница – это ты. Я думал, ты мертва.