Запретный плод - Гамильтон Лорел Кей. Страница 53
Филипп обвис в цепях. Кровь яркой широкой волной залила ему грудь и плескала на пол дождем. Свет факела плясал на поблескивающей кости позвоночника. Ему разорвали горло.
Я отшатнулась к стене, будто меня ударили. Мне не хватало воздуху. Кто-то все шептал и шептал: “Боже мой, Боже мой”, и это была я. Я пошла вниз по ступеням, прижимаясь спиной к стене. Я не могла оторвать от него глаз. Не могла отвернуться. Не могла дышать. Не могла плакать.
Пламя факела плясало у них в глазах, создавая иллюзию движения. Внутри у меня созрел крик и выплеснулся через горло:
– Филипп!
Между мной и Филиппом встал покрытый кровью Обри.
– Жду не дождусь, пока придет пора идти в гости к твоей подруге, красавице Кэтрин.
Я хотела с воплем броситься на него. Вместо этого я прижалась к стене, держа нож незаметно у бока. Моей целью больше не было выбраться живой. Целью было убить Обри. – Ты сукин сын. Вонючий гребаный сукин сын.
Голос мой звучал абсолютно спокойно, без малейшего намека на эмоции. Я не боялась. Обри насупился сквозь маску из крови Филиппа.
– Не смей так со мной разговаривать!
– Ты мерзкий, вонючий, гребаный в рот пидор.
Он скользнул ко мне, как я и хотела. Он схватил меня за плечо, и я изо всей силы гаркнула ему в лицо. Он на мгновение опешил. Я сунула лезвие ему между ребер. Оно было острым и тонким, и я всунула его по рукоять. Тело его напряглось, навалившись на меня. Глаза расширились от удивления. Рот раскрылся и закрылся, но без единого звука. Он хлопнулся на пол, хватаясь пальцами за воздух.
Тут же рядом с телом склонился Валентин:
– Что ты с ним сделала?
Он не видел ножа, заслоненного телом Обри.
– Я его убила, сукин ты сын, и тебя тоже убью.
Валентин вскочил на ноги, начал что-то говорить, и тут ад сорвался с цепи. Дверь камеры влетела внутрь и разбилась в куски о дальнюю стену. В камеру ворвался смерч.
Валентин упал на колени, ткнувшись головой в пол. Он кланялся. Я распласталась по стене. Ветер рванул меня за волосы, сбросив их на глаза.
Шум стал тише, и я прищурилась на дверь. Над верхней ступенью парила Николаос. Волосы ее потрескивали вокруг головы, как паутинный шелк. Кожа ее сжалась вокруг костей, придав ей вид скелета. В глазах горел бледный голубой огонь. Она поплыла вниз, вытянув руки.
Я видела голубые огни вен у нее под кожей. И побежала. Побежала к дальней стене, к тоннелю, в который уходили крысолюды.
Ветер отбросил меня к стене, и я поползла к тоннелю на четвереньках. Дыра была большая, черная, меня обдало холодным воздухом, и что-то схватило меня за лодыжку.
Я вскрикнула. Тварь, которая была Николаос, втянула меня обратно. Она ударила меня об стену, пригвоздив мои запястья одной костлявой рукой. Ее тело навалилось мне на ноги – кости под тканью платья. Губы отодвинулись, обнажив клыки и зубы. Голова скелета прошипела:
– Ты научишься повиноваться мне!
Она заорала мне в лицо, и я вскрикнула в ответ. Без слов – это был крик зверя в капкане. Сердце колотилось в горле. Я не могла дышать.
– Не-е-ет!
– Гляди на меня! – взвизгнула тварь.
И я поглядела. Я упала в синее пламя ее глаз. Пламя впилось мне в мозг. Ее мысли резали меня, как ножи, отрезая от меня ломти. Ее ярость горела и жгла, пока мне не стало казаться, что кожа слезает у меня с лица слоями. Когти врезались в кости черепа, кроша их в пыль.
Когда ко мне вернулось зрение, я лежала, скорчившись, у стены, и она стояла надо мной, не касаясь меня – в этом не было необходимости. Я тряслась, тряслась так сильно, что зубы стучали, И было холодно, невыносимо холодно.
– И, наконец, аниматор, ты будешь называть меня госпожой и будешь называть так от всего сердца.
Вдруг она наклонилась надо мной, навалилась на меня своим тонким телом, прижав руками мои плечи к полу. Я не могла шевельнуться.
Красивая девочка прижалась лицом к моей щеке и шепнула:
– Сейчас я всажу клыки тебе в шею, и ты ничего сделать не сможешь.
Ее тонкая ушная раковина щекотала мои губы. Я впилась в нее зубами, пока не почувствовала вкус крови. Она взвизгнула и отдернулась; по ее щеке побежала кровь.
Ослепительные бритвы когтями разорвали мой мозг. Ее боль и ярость превратили мой мозг в оглупевшую жижу. Кажется, я снова вскрикнула, но сама себя не услышала. Потом я вообще ничего не слышала. Навалилась тьма, она поглотила Николаос и оставила меня одну плыть во мраке.
39
Я очнулась, что само по себе уже было приятным сюрпризом. Я моргала на люстру, висящую под потолком. Я была жива, и я не была в подземелье. Приятная новость.
Почему меня должно удивлять, что я жива? Я провела пальцами по грубой узловатой ткани кушетки, на которой я лежала. Над кушеткой висела картина. Речной пейзаж с баржами, мулами, людьми. Кто-то подошел ко мне и наклонился – длинные песочные волосы, квадратная челюсть, красивое лицо. Не так нечеловечески прекрасен, как казалось мне раньше, но все еще красив. Чтобы танцевать в стриптизе, красота, я думаю, необходима. – Роберт?
Мой голос отозвался хриплым карканьем.
Он присел возле меня:
– Я боялся, что вы не очнетесь до рассвета. Вы сильно ранены?
– Где... – Я прочистила горло, и это чуть помогло. – Где я?
– В кабинете Жан-Клода в “Запретном плоде”.
– Как я сюда попала?
– Вас привезла Николаос. Она сказала: “Вот шлюха твоего хозяина”.
Я видела, как шевельнулось его горло, когда он проглотил слюну. Это мне что-то напомнило, но я не могла вспомнить, что.
– Вы знаете, что сделал Жан-Клод? – спросила я.
Роберт кивнул.
– Мой мастер дважды вас отметил. Когда я говорю с вами, я говорю с ним.
Он имел в виду фигурально или буквально? Честно говоря, мне не хотелось этого знать.
– Как вы себя чувствуете? – спросил он.
В самом тоне его вопроса заключалось предположение, что не очень хорошо. Горло болело. Я подняла руку и коснулась его. Засохшая кровь. У меня на шее.
Я закрыла глаза, но это не очень помогло. У меня из горла вырвался тихий звук, похожий на всхлип. В мозгу горел образ Филиппа. Текущая из его горла кровь, разорванное розовое мясо. Я затрясла головой и постаралась дышать глубоко и медленно. Не помогло. – Ванная, – сказала я.
Роберт показал мне, где это. Я вошла, встала на холодный пол на колени, и меня стало рвать в унитаз, пока не осталось ничего, кроме желчи. Тогда я подошла к умывальнику и плеснула холодной водой в рот и на лицо. Потом посмотрела на себя в зеркало. Глаза у меня стали из карих черными, кожа приобрела болезненный оттенок. Я выглядела безобразно, а чувствовала себя еще хуже.
А самое худшее было у меня на шее. Незаживающий укус Филиппа, но следы клыков. Крошечные, исчезающие следы клыков. Николаос меня... заразила. Чтобы показать, что может делать что хочет с людьми-слугами Жан-Клода. Она показала, какая она крутая. О да. По-настоящему крутая.
Филипп мертв. Мертв. Могу ли я произнести это вслух? Я решила попробовать.
– Филипп мертв, – сказала я своему отражению.
Я смяла бумажное полотенце и засунула его в мусорный бак. Мало. Я завопила “А-а-а!”, я стала лягать бак, пока он не покатился по полу, рассыпая содержимое.
В дверях появился Роберт:
– У вас тут все в порядке?
– А разве на то похоже? – заорала я в ответ.
Он остановился в дверях:
– Я могу чем-нибудь помочь?
– Ты даже не смог не дать им забрать Филиппа!
Он вздрогнул, как от пощечины.
– Я сделал все, что мог.
– Ну, и что ты смог? – завопила я как сумасшедшая. Я упала на колени, и зачесть перехватила мне горло и полилась слезами из глаз. – Пошел вон!
Он колебался:
– Вы уверены, что вам ничего...
– Вон отсюда!
Он закрыл за собой дверь. А я сидела на полу, качалась, плакала и кричала. Когда в сердце у меня стало так же пусто, как в желудке, меня охватила тупая свинцовая усталость.
Николаос убила Филиппа и укусила меня, чтобы показать, как она сильна. Можно ручаться, что она думала, будто напутала меня до смерти. И в этом она была права. Но я свои часы бодрствования всю жизнь проводила, уничтожая то, чего боюсь. Тысячелетний вампир – трудная задача, но девушке в этой жизни необходимо иметь цель.