Воин. Возвращение - Говда Олег Иосифович. Страница 15

'Если только целью ведения боевых действий не является полное истребление коренных жителей', - услужливо подсказало мое личное справочное бюро.

Что ж, верно подмечено. Встречались в истории Земли и такие примеры человеколюбия. Уф, даже мороз по коже… Подобные мысли похлеще ледяной купели на организм воздействуют. Надо будет напроситься посмотреть изнутри. Авось и мой опыт пригодится? Случись то серьезное, для чего все это жуткое великолепие строилось, я с крестьянами в одной лодке, то бишь — башне, окажусь. Значит, определенно надо подсуетится. Уж коли ты обречен на падение и знаешь об этом, — почему б соломки побольше не натаскать?

— А вот и третья напасть…

Староста произнес эти слова таким виноватым тоном, что я рефлекторно взглянул на него. Правдоподобно врать старый солдат, даже на административной работе, не научился. Ему было не то чтоб стыдно, ведь не руководителем в кружок кройки и хорового пения нанимал меня, но все же Ярополк чувствовал себя очень неловко. А предмет его впопыхах разбуженной совестливости, в количестве трех индивидуумов, стоял метрах в двадцати перед нами.

Личности имели цвет кожи именуемый оливковым, держали в руках копья и небольшие щиты, и отчетливо напоминали пародию на жокея. Такие же кривоногие и легковесные. Правда, взглянув на эти рожи, ни одна порядочная лошадь не подпустила бы их к себе ни спереди, ни сзади.

'Гоблины… — поступила справка. — ТТД и прочую характеристику давать?'

'Позже. Понадобиться — сам затребую… Сейчас некогда'.

Троица оливковых тоже заметила нас с Ярополком, потому как дружно развернулась и шустро заковыляла на сближение. Похихикивая и скаля гримасы.

— А мы тебя ищем, ищем… — пролаял тот, что помимо собственной кожи и набедренной повязки, носил облезлую меховую безрукавку из неподдающегося определению зверя, а также мисюрку, а ля тюбетейка, с рваной бармицей. А набор оружия оливкового чудика довершал здоровенный мясницкий тесак.

'Хох-гоблин…'

— Вождь проснулся злой голодный надавал всем тумаков говорит не приведете из деревни свинью самих зажарю а ты как пошел так и пропал где свинья давай пора в лес Гырдрым ждет сердиться очень…

Вообще-то, как и при самом первом разговоре с Ярополком, я понимал, что настоящий язык гоблина — это, остающееся на грани восприятия, похрюкивание и скрипящий кашель, но так как мой унутренний переводчик успевал не только синхронизировать текст, а еще и производить частичную литературную обработку, привередничать не стал. Усиленно делая вид, что занялся подсчетом горшков, развешанных на колышках плетней, — этой непременной деревенской декорации, наглядной границы между 'личным' и 'общественным'.

— Скажи вождю, — не получив от меня поддержки, староста был вынужден сам принять сложное и опасное решение. А вот нефиг, в другой раз хитрить не будет. Тоже мне, закулисно-подковерный игрок и мастер интриги выискался. Решил, что я, как только увижу нелюдь, так и брошусь на них, с мечом наперевес. Попирать и восстанавливать…

Потоптавшись с ноги на ногу, все допустимое для разумной паузы время, Ярополк Титыч вздохнул, но от задуманного плана, освобождения крестьян от гоблиновского ига, не отрекся.

— Скажи Гырдрыму, что больше люди из Выселок дань клану Лупоглазых платить не будут. Все… — и видя явное непонимание со стороны представителей означенного клана, пояснил более доходчиво. — У нас теперь есть Защитник…

А уже в следующее мгновение староста почти станцевал назад и влево. Мне за спину. Логично…

Троица начала соображать, что вожделенной свиньи не будет, а значит их шансы, оказаться поданными к столу сородичей, стремительно возрастали. Что, может, и почетно, но им лично очень не нравилось. И это достаточно внятно отразилось на их лицах. Сперва, в виде задумчивости, потом растерянности, и наконец — ярости. Гоблины схватились за оружие и шагнули вперед.

Меч покинул ножны сам. Во всяком случае, я еще только собирался взяться за рукоять, а моя рука уже обнажила оружие и крутанула, разминая кисть, пару шелестящих восьмерок, прямо перед выпученными глазами оливковых зрителей.

Похоже, с такой цифирью гоблины были знакомы не понаслышке. Потому как их милитаристский запал увял буквально на корню.

— Ты пожалеешь, человек… — возможно хог-гоблин пытался сохранить лицо, а может, и в самом деле угрожал. — Лупоглазые знают закон. Готовься к поединку. Штраф… — он задумался, глядя на свои пальцы. — Пять…, нет, — гоблин вовремя заметил вторую кисть, — десять свиней!

Поняв, что прямо сейчас кровушка литься не будет (что с людьми делает административная работа, ведь не простой пиджак, в смысле — свитка, бывший легионер, ветеран), староста вышел из укрытия.

— Ты, жаба зеленая, победи сперва, а потом штраф назначать будешь… — произнес Титыч, приосанившись. — А теперь, пошли прочь, жабы, пока взашей прогнать не велел. Вонища от вас, словно от падали.

— Мы уйдем, — скрежетнул зубами хог-гоблин. — Но не забудь, человечек, вечером мы вернемся. И не одни… Я передумал, мы возьмем только, — он загнул один палец и выставил вперед руки, — вот… Десятой свиньей будет труп вашего Защитника… А ты, — ты будешь вертеть над костром вертел, чтоб он не подгорел… И пробовать — готово уже мясо, или еще сыровато…

Глава шестая

Проводив гоблинов самым добрым взглядом, я повернулся и неспешно потопал к месту вчерашнего десантирования. Руки мои, к тому времени, аккуратно вложили меч в ножны и привычно сдвинули перевязь на бок. И что странно, оружие при ходьбе больше не норовило сунуться между ног, и даже ощущалось не как посторонний предмет, а вроде некой части моего же тела, — вроде хвоста. Непривычно, но и не мешает… Похоже, кроме оперативной информации, покойный Влад Твердилыч поделился со мной и рядом навыков. Что ж, другой бы спорил, лез драться, а я — наоборот, только спасибо подумаю.

— Влад, постой… — кинулся мне вдогонку староста. — Ты куда?

— Вроде на тролля смотреть хотели, — остановился я, изображая удивление. — Или ты уже передумал?

— Я? — на бывшего легионера жалко было глядеть. — Я — нет, я не передумал. Я думал… Вернее, я подумал… — он вконец запутался в предисловии и перешел к сути. — Ты не обиделся?

— Знаешь, дядька Ярополк, — взял я его нежно за кушак, притянул к себе и заглянул в глаза так глубоко, насколько злости хватило. Чтоб прочувствовал, комбинатор хренов, как следует мое народное возмущение. Потом отпустил, и заботливо поправил скомкавшийся пояс. — Вообще-то за такие подставы морду подсвечниками бьют. Но я не обиделся. Больше того — я тебя понимаю.

— Правда? — обрадовался Титыч, на всякий случай еще немного отстраняясь.

— Правда. Ведь ты не для себя старался. О людях заботился… И рассуждал верно. В самом деле, кто его знает: почему я из легиона ушел? Десятники, да еще 'барсов', добровольно службу не оставляют. Тем более в мои годы. А спросить ты не отважился, побоялся. Вдруг, со мной что-то, похуже срамной болезни, приключилось? Может, я трус? Верно?

Староста попытался слабо возразить, но я продолжал углублять свою мысль.

— Ведь что там, в Одноглазой пещере, на самом деле произошло, никто не видел. А тут — в открытую сражаться придется. И не абы с кем. Клан Лупоглазых самого лучшего своего воина на поединок выставит. Вот ты и подумал: выложишь мне все, как на духу, а я возьму и откажусь. А то и вовсе уйду из деревни. А вот если гоблины меня сами оскорбят, — то такого уже ни один легионер, если не хочет всю жизнь от презрения прятаться, 'зелени' не спустит…

— Все как есть, правда. До единого словечка, Владислав, — покаялся Ярополк. — И муторно было подличать, и село от дани избавить хотелось. Никаких сил уже терпеть нет, поборы эти… Кому только нужна такая победа?

— Не ворчи, старый хрыч… Или ты считаешь — проиграй мы войну, крестьянам жилось бы лучше?

— Скажешь тоже, — хмыкнул староста. — Уж если сейчас так…, то тогда вообще б… А ты взаправду сердца на меня не держишь?