Воин. Возвращение - Говда Олег Иосифович. Страница 57

— Спасибо, — встал из-за стола. — Пойду я.

Одежда на мне. Меч при боку. Немного призадумался, выбирая между шлемом и беретом, но остановил свой выбор на последнем. Даже без кокарды он придавал мне боевого духа и уверенности в себе больше, чем металлический горшок.

— Конечно, — Листица протянула мне пухлую котомку. — Я вот тут собрала… в дорогу. Огниво, дорожный плащ, чистая рубаха, немного снеди. Так — пару раз червячка заморить. Вода заговоренная. Можно пить, а можно и рану промыть…

— Зачем? Я же только к озеру, с троллем поговорить — и сразу обратно.

— Никто не знает своего пути, Владислав Твердилыч, — словно умудренная жизнью бабка, наставительно произнесла молодка. — В нашей воле сделать первый шаг, выбирая тропинку, а куда она нас заведет, можем только предполагать…

— Тоже верно, — улыбнулся я, притягивая Листицу к себе и целуя в макушку. — Но я постараюсь не заблудиться… Уверен, коровы оставили для меня много меток… Больших и пахучих.

Наверно, следовало проститься более нежно. Права ведь… Кто его знает: как судьба распорядится, но я никогда не был силен в печально-торжественных мероприятиях. Справедливо полагая вслед за песней, что 'долгие проводы — лишние слезы'. И все-таки уйти по-англицки не получилось. Во дворе, виновато переминаясь, меня дожидались остальные. Похоже, дальше порога мне не удалось их спровадить.

— Это еще что такое? Бунтовать понравилось? Или я невнятно объяснил: кому и что делать?

— Не горячись, командир, — паче чаяния вперед высунулся не Титыч, а Свист. — Ты в своем праве распоряжаться, никто и не спорит… Но, мы тут подумали…, все вместе…

— Да? И что родилось в результате коллективных потуг? — попытался я придать голосу максимум раздраженности и насмешливости.

— Возьми меня с собой, Владислав Твердилыч! Очень прошу. Не дело самому… Ты же рейнджер, командир. Наше правило лучше меня знаешь.

— Считаете: один ум хорошо, а два сапога пара? — я по-прежнему пытался супить брови, но на душе потеплело. Это ж они обо мне заботятся.

— А то, — смысл прибаутки понятен без перевода. — Родя не хуже меня Дорофею все объяснит. Старик понятливый. Да и зауважал он тебя сильно… Как с благородным держался, мы же видели. И с Подборьем ничего не случится, если они еще пару деньков побудут в неведении.

— Скажи лучше: самому на месте не сидится?

— Это тоже… — согласился Свист. — Ты меня, когда исцелял, словно сил прибавил. Так бы и…

— Ладно, будь по-вашему. Пойдем, Свист, прогуляемся к озеру вместе. Только, уверяю вас, други, пустая это затея. Никаких подвигов и приключений не предвидится. Ты как, готов? Или взять что хочешь?

— Готов, командир, — рейнджер указал на такую же котомку, как и у меня, лежавшую чуть поодаль. И сам того не подозревая, процитировал мудреца Бианта. — Я все свое всегда ношу с собой.

— Тогда, вперед. Титыч — остаешься за старшего. И чтоб больше никакой самодея… Без глупостей, одним словом.

— Можешь не сомневаться, Влад, — с каким-то особым почтением поклонился староста. — Все сделаем чин по чину. Будешь себе доволен.

Вот так и воздвигают людям при жизни памятники, а потом удивляются: почему у тех такие бронзовые сердца. Как воротимся, надо будет обязательно провести воспитательную работу среди населения по вопросам чинопочитания и вреде культа личности. Сказано ж: не возводите себе идолов. Но, сейчас, не до этого. Я многозначительно пожал руки Титычу и Роде. Похлопал последнего по плечу, показал всем кулак. В смысле 'No pasбran'. Но если поняли иначе — тоже ничего страшного. А потом, круто повернулся и бодренько затопал в сторону восходящего солнца.

* * *

Буренки и в самом деле расстарались. Оставив сразу за деревней такой след, что сбиться с пути было практически невозможно. Пастухи не торопились, поэтому стадо, что называется, прогрызло себе дорогу в густом разнотравье, уже успевшем подняться после последнего сенокоса.

Примерно час мы со Свистом шли молча. Я — собирался с мыслями, а он — наверно, не решался потревожить, погруженного в размышления командира. Но, то ли мысли мои категорически отказывались собираться вместе, то ли их было слишком много, и они выталкивали друг дружку из головы, но я никак не мог сосредоточиться на чем-то одном. Калейдоскоп из разнообразных картинок так и мельтешил перед глазами. То боги начинали играть в чехарду, наперебой выгораживая себя и обвиняя во всем других. То гоблины, коварно отбирали у меня, честно заработанные деревни… То я мгновенно старился, едва ступал за запретную черту Мрачной рощи. Даже студентки, с которыми я ехал в том роковом автобусе, ни с того ни с сего, начали упрекать меня: что я их бросил одних в чужом мире, а сам пристроился под боком у Листицы…

— Слышь, командир, — Свист держал меня за плечи, почему-то стоя спереди. — Тебе б вздремнуть чуток. На ходу ведь засыпаешь. Ну, какой из тебя боец? Тем более — переговорщик. С троллем говорить начнешь, язык заплетаться станет. Он же ничего не поймет. А? Давай, прямо здесь остановимся. Спи и ни о чем не тревожься. Я покараулю. А как за солнце на два пальца за полдень свернет — разбужу.

Он говорил что-то еще, но я уже не прислушивался. Теплый, нагретый солнцем и костром, мелкий речной песок так мягко уложился под щеку, как не всякой подушке удастся. Я еще попытался удивиться: почему песок, а не трава, но потом решил не привередничать и крепко уснул…

Проснулся от того, что какой-то твердый предмет надавил бок. Не открывая глаз, я попытался нашарить под собой помеху здоровому отдыху, но не тут-то было. Вредитель непонятным образом так ухитрился запутаться в моей одежде, что достать его оттуда, не просыпаясь, мимолетным движением руки не представлялось возможным. Тогда я схитрил, — взял и перевернулся на другой бок. Раздражающее ощущение исчезло, но вместе с вращательным движением тела, с 'паузы' снялись и мои мысли.

Я спешно хлопнул себя ладонью по боку, и окончательно уверился, что рекомый нарушитель внутреннего распорядка, не что иное, как огне-камень. А с учетом всех последних происшествий, и особенно того обстоятельства, что из сна я вывалился не где-нибудь, а прямо у личной Неопалимой купины, — следовало предположить, что это 'ж-ж-ж' неспроста.

Повинуясь наитию и логике, я все-таки добыл беспокойный голыш из-за пояса и осторожно катнул его в сторону костра. Совсем легонько. Но камушек покатился к огню так ровно и уверенно, словно был бильярдным шаром, спешащим в лузу. Не оставляя мне времени передумать и схватить его. Мгновение — и голыш нырнул в пламя костра…

Я даже зажмурился, на всякий случай. Инстинктивно… Прекрасно понимая, что если рванет, то…

Пламя загудело чуть громче, басовитее, словно кто-то шире приоткрыл заслонку на подаче топлива, и все. Никаких других звуковых изменений не произошло. Я еще посидел так немного, прекрасно понимая, насколько глупо подобное поведение для взрослого мужчины. А потом открыл глаза.

Не знаю, что именно я готов был узреть, но уж точно не подобную личность. В хламиде, с большими ангельскими крыльями за спиной и головой пса. Это существо стояло, чуть подавшись вперед, сложив на груди руки и глядя на меня традиционно все понимающими и от этого чуточку грустными глазами. Настоящий песиголовец! Как те, что в самых старых сказках…

Ну и что дальше? Привечать, бить или — драпать?

— Здравствуй, сын человеческий… — голос у чуда был как у дьякона. Басовитый, гулкий. К такому голосу полагалась бочкообразная грудь, окладистая борода и косая…, в смысле, пиджак никак не меньше шестидесятого размера. Тогда как незнакомец не производил впечатление богатыря, а был весьма тщедушен и наверняка ссутулился б — если бы не тяжесть крыльев за спиной.

— Здравствуй и ты, незнакомец… — а чего? Вежливость еще никогда и никому не повредила. Нахамить или в ухо заехать завсегда успеется. Ведь наш бронепоезд, как известно… — Как тебя величать?