Большое приключение. Пепел (СИ) - Клеванский Кирилл Сергеевич "Дрой". Страница 83

Волшебник бросил быстрый взгляд на спящего дракона. Однажды Ху — Чин поймет как силен стал его ученик и тогда не задумываясь сожрет "презренного червя", поглотив при этом всю его силу и приумножив собственное могущество. Не стоит обманываться, бесполезно лелеять иллюзии — Эш не гость Синему Пламени. Несостоявшийся монах лишь игрушка для дракона, всего лишь свинья, которую растят, кормят, но потом все равно зарежут и сожрут.

Дракон, свернувшийся кольцами, всхрапнул поежился и на свет показалась белая жемчужина. В диаметре она достигла двадцати футов и один лишь её осколок мог стоить пол царства и, наверно, даже коня в придачу. Увы, но этот осколок Эш выбросил с горы, моля богов и духов, чтобы дракон не заметил небольшую щербинку на своей драгоценности.

"Видишь эту жемчужину? — спрашивал Ху — Чин".

"Да, — отвечал Эш."

"Немногие из моих сородичей сохранили Жемчуг Ветра, — немного печально вздыхал сидхе. — Они предпочли поглотить могущество, заключенное в нем."

"Но почему же вы не сделали этого?"

"Потому что я не грязный оборванец с Южных Пределов! Я предпочту зачахнуть, чем осквернить себя презренными крыльями!"

От рева дракона в тот день разыгралась такая буря, что Эшу казалось, будто расколются горы. Молнии больше походили на огненный поток, щедро изливаемый раненными небесами.

"Я не понимаю, о ваше мудрейшество."

"В этом жемчуге пленено имя ветра. Именно благодаря ему я могу свободно ходить среди птиц, не оскверняя себя крыльями…"

Эш прервал поток воспоминаний и вновь посмотрел на жемчужину. Сколько имен у ветра? Возможно столько, что для того чтобы их сосчитать не хватит и двух бесконечностей. Впрочем, одна из них оказалось поймано и заточено в белые стены волшебного жемчуга.

Волшебник осторожно поднялся и убедился в том что сидхе спит… Легким, кошачьим шагом Эш добрался до дальней стены где, закусив губу осторожно, дюйм за дюймом вытащил неумело обожженный булыжник. Засунув руку в нишу, магик вытащил оттуда полотно серого цвета и две металлические спицы.

Усевшись на полу, юноша пошарил рукой в воздухе, словно пытаясь найти тонкую ниточку и как бы это не было странно, но он её все же отыскал. Прозрачная, невесомая, еле ощутимая ниточка вилась в пространстве, порой исчезая, а порой и появляясь. Один её конец был ловко намотан на спицы, лихорадочно плетущие свою нехитрую вязь, второй же отыскался у щербинки на драконьей драгоценности.

Магик, повредив жемчужину, выпустил на волю даже не имя ветра, а лишь отрывки его воспоминаний. Короткие вспышки памяти стол богатой и глубокой, что могла бы вместить в себя историю тысячи эр. Но все же даже этого хватило, чтобы волшебник, взяв в руки воспоминания ветра, сплел из них нить и начал шить плащ. Эш занимался этим почти каждую свободную минутку, потому как только в этом простецком сером плаще видел свое спасение.

— Сколько же Слов ты знаешь, червь? — прогремел дракон.

— Тысячу, шифу, — склонил голову волшебник.

Ху — Чин засмеялся и от его смеха вновь дрогнули вековые скалы. Сегодня, если так можно охарактеризовать данный промежуток времени, сидхе почти не учил Эша, занятиям предпочтя беседы. Хотя, если быть до конца откровенным, то все разговоры обычно сводились к унижению двуногих и восхвалению драконов в целом и Ху — Чина в частности. Причем обычно Синий Пламень восхвалял сам себя, не забывая одаривать сородичей гадкими колкостями.

Великий сидхе на поверку оказался самовлюблен до невозможности, а уж скромностью боги его явно обделили. Видимо сочли что на такую тушу этой самой скромности уйдет слишком много, а её и так не хватает в подлунном мире. Так что Короли Неба щедро одарили мудреца Восточного Предела наглостью, хамством, бахвальством и еще многими пороками. Как это обычно бывает, пороков в небесном ларце, откуда боги раздают свои щедроты, куда как больше, нежели добродетелей.

— Даже ребенок в Королевстве Фейре знает слов больше, нежели ты! — смеялся дракон, непроизвольно выдыхая струи синего огня. — Не говоря уже о дворянах и обо мне!

— Я бесконечно восхищаюсь вами, о всезнающий, — лоб Эша в который раз коснулся пола пещеры.

От этих бесконечных поклонов у парня стерлась кожа на лбу, превратившись в неприятное красное пятно. Чтобы скрыть позорную отметину магик создал из камня бандану, коей подвязал отросшие волосы.

— Можешь ли ты говорить с дождем, червь? — спросило чудовище, положив исполинскую голову на свитые кольцами тело.

"Огромная гармошка" — улыбнулся про себя волшебник, а в слух сказал. — Да, могу.

— Король Фейре может говорить с потоками дождя, — ухмыльнулся Ху — Чин. От этой ухмылки иной человек поседел бы и всю жизнь заикался. — Я же могу говорить с каждой каплей.

— Я поражен вашим знанием, о мудрейший, — лоб опять заболел, а кожу засаднило.

— Знаешь ли ты как подчинить себе Лес?

— Знаю.

— Ничего ты не знаешь! Я могу подчинить каждый листок и каждую травинку, но даже это не является истинным знанием!

Эш замерив не веря тому, что слышал. В первые на его памяти дракон отозвался о себе не о как всезнающим и могущественнейшем мудреце, а как о ком‑то кому все же ведомы не все секреты мироздания.

— Знал ли ты, червь, что некогда я был покровителем Гиртай — благословенной страны, освещенной лунами Семи Небес?

Эш, догадывавшийся об этом, все же слукавил ответив:

— Нет. Но узнав, я еще больше восхищаюсь вами, о прекраснейших из прекрасных.

— Когда‑то, — продолжал Ху — Чин, — этот народ был велик. Когда на западе людские королевства еще были юны, здесь уже возвышались пагоды городов, а стены толщиной могли поспорить с некоторыми горными хребтами. Мудрецы писали трактаты по философии, художники на картинах могли запечатлеть дуновение ветра, волшебники подчинить духов и демонов. Но все прошло. Гиртай, будто неудачно построенная башня, рухнул под собственным весом.

Дракон замолчал, и Эш решил вставить еще одну реплику.

— Мне жаль это слышать, — волшебник не лукавил, ему действительно было жаль Гиртайцев.

Еще некоторое время в пещере висела гнетущая тишина, нарушаемая лишь завыванием вездесущего ветра. Какое у него было имя? Этого не мог сказать никто — имя ветра изменчивее нрава юной, расцветшей девушки. Мгновение — и вот оно одно, мгновение — и вот другое. Имя ветра не поймать и не отыскать.

Можно лишь прислушаться к нему, попытаться осознать, но все равно остаться с носом. То ли дело имя огня — оно было яростным, ярким и буквально горело в душе Эша. Нет, волшебнику было не понять тех, кто подчиняет формы ветра — для него и этот осколок из жемчужины казался чем‑то непостижимым.

— Пришло время преподать тебе мой самый сложный урок, — спокойно, будто и не своим голосом, произнес Ху — Чин. — Послушай же историю, Мастер Тысячи Слов. Послушай и никогда не забывай. События эти произошли в те времена, когда люди звали Королем любого, у кого имелась дубина покрепче. Народ Гиртая праздновал Новый Год и тысячи тысяч лепестков вишни устилали их столицу — Таинственный Город. В это же время на Седьмом Небе, где находится царство богов, шел Вишневый Пир. Всех полубожественных созданий, всех фейре и многих смертных мудрецов позвали туда. Был там и я. В обличии своем я не занимал и мелкой пяди — настолько величественен дворец Яшмового Императора.

Волшебник не рисковал слишком громко выдохнуть чтобы не нарушить стройный рассказ о временах, которые не упоминались даже в самых старых летописях Тринадцати Королевств.

— Прелестные нимфы, от чьей красоты твое сердце разорвалось бы на мелкие осколки, подносили мне Вишневый Нектар. Младшие богини, отличающиеся от духов лиственных деревьев — дриад, лишь наличием разума, услаждали слух песнями столь изысканными, что послушав одну, ты бы лил слезы и морщился от гундежа лучшего придворного менестреля Хрустального леса. Мудрецы же занимали меня беседами. Речи их были столь глубоки и бездонны, что лишь над одним словом ты бы размышлял всю свою жизнь, а истинного смысла так бы и не отыскал. Воистину Вишневый Пир Седьмого Неба стоит того, чтобы жить одним лишь воспоминанием о нем.