Московский душегуб - Афанасьев Анатолий Владимирович. Страница 62

– Не груби, Башлыков. Действуй.

Из офиса Алеша сорвался домой. Пролетел по Москве, как на крыльях. Город в середине дня опустел, и Алеша ощущал себя невесомым. На ходу, у светофоров, перечитал Настану записку, потом порвал на клочки и белым веером выпустил в окошко. Упали дурные слова под колеса. Зачем она это затеяла, думал он. С ребенком понятная блажь, но зачем убегать? Мир так сер без нее.

Вдовкин сидел на кухне в привычном окружении – бутылка, закуска, стакан. Постаревший, опухший. Загадочная фигура. Когда-то поставил на орла, а выпала решка. С тех пор подохнуть не может и жить не в настроении. Один раз ему улыбнулась судьба, сдала козырного туза – Таню Плахову, да и ту смело в мусоропровод небытия. Кореш по несчастью. Алеша зажег газ, поставил чайник.

– Думаю, Женя, еще немного покеросинишь – и жди кондратия.

– Никакого кондратия. Окочурюсь враз.

– Не надейся на это. Будешь лежать истуканом и мычать. Овощем будешь.

– А сейчас я, по-твоему, кто? – с тяжким вздохом Евгений Петрович потянулся к родной бутылке. – Что ж про Настю не спросишь?

– Звонила?

– Только что, перед тобой.

Алеша почувствовал, как жилы напряглись.

– Где она?

– Не сказала.

– А что сказала?

Вдовкин нацедил себе граммов пятьдесят.

– Женя, не испытывай судьбу!

– Я ей передал, что ты переживаешь. Даже злишься немного.

Вдовкин наконец решился, опрокинул в раскаленное нутро первую дневную дозу. Сожмурил глазки, прислушался, куда юркнула. Алеша успокоился, больше не спешил, спешить было некуда.

– Первая рюмка как первый поцелуй, – объяснил Вдовкин. – Каждый раз не знаешь, чем кончится. То ли оплеухой, то ли любовью… Ты страдаешь, Михайлов, это хорошо. Возможно, скоро у меня появится приятный собутыльник.

– Наливай, – сказал Алеша. Выпили вместе водочки. Вдовкин заметил:

– Вот ты меня ругаешь за пьянство, а ведь я не пьяница.

– Кто же ты?

– Я честный русский интеллигент, не принимающий мерзостей вашей жизни. Но у меня нет сил бороться с ними. В каком-то смысле я хуже, чем алкаш, Мое пьянство – это бегство от борьбы. Своего рода дезертирство.

– Плюс к тому, что ты честный русский интеллигент, ты еще обыкновенный грабитель. Но и это не все.

Вдобавок ты убийца. Зачем Пятакова убил? Чем ты лучше нас? Тем, что больше книжек прочитал?

Вдовкин поднялся и выключил пофыркивающий чайник. Немного он был озадачен поворотом разговора.

Сколько раз убеждался, что с Алешей лучше не связываться, даже в споре. В любую минуту, не задумываясь, он наносил удар ниже пояса, И тем не менее, чего греха таить, Вдовкин крепко к нему привязался. Таинственная Алешина сущность манила, притягивала его, как ребенка манит темный зев пещеры. Без Алеши он теперь дня не мог прожить, как без чарки. Это диковинное, отчасти унизительное состояние сам себе Вдовкин объяснял распадом личностных структур на фоне социальных потрясений и запоя.

– Я Пятакова не убивал, – возразил он. – У нас была дуэль.

– Ага, конечно. Затолкали с Губиным в глотку ампулу – вот и вся дуэль. Заодно Петуха кокнули. Интеллигент! С вашим братом особенно надо держать ухо востро. Чуть зазеваешься – и нож в брюхе. Твой дружок, Губин, – тоже интеллигент? По уши в крови. Два сапога – пара. Если хочешь знать, Женечка, когда ты тут у меня неизвестно на каком основании поселился, я ведь ни одной ночки спокойно не спал. Уж думаю, не от страха ли и Настя сбежала. Тогда ее осуждать нельзя.

Вдовкин молча разлил водку.

– Кстати, о Насте, – Алеша улыбался, но взгляд был бесноватый. – Раз уж у вас завязались секреты, передай ей кое-что, когда встретитесь.

– Мы не собираемся встречаться.

– Да ладно тебе. Собираетесь – не собираетесь, я не в обиде. Ты только передай.

– Что передать?

– Скажи так. Если после того, как позвонит, через час не явится домой, перережу себе вены.

– Черный юмор, Алеша!

– Я по мелочевке не играю. Это ведь ей захотелось потягаться, кто кого крепче достанет.

Вдовкин махом опрокинул рюмку, сунул в губы сигарету. Растерянно моргал. В общем-то он не сомневался, что Алеша сделает, что обещал. Он всегда держал слово.

– Глупость какая-то несусветная…

– Не скажи, интеллигент. Это ты за свою поганую, пьяную жизнюшку цепляешься, как за мамкину титьку, мне своя недорога. Игровая, давно на кону…

Алеша самодовольно представил, как подыхает, истекая кровью, и освобождается от всего земного. Вот он, выход, вот оно, счастье, с белыми окнами в сад.

Представил еще, как Настя жутко содрогнется.

– Что с тобой, Михайлов? С одной рюмки повело?

– Надоела мышиная возня. Скучновато мне с вами, Женек. Наливай, не дрожи!..

Глава 21

Операцию Башлыков подготовил наспех, но больше всего его настораживал щенячий азарт Фомкина. Салага рвался на "мокряк", как на праздник. Башлыкову это было неприятно. Дурь из Фомкина поперла не ко времени. Убивать бандитов ему доводилось и прежде, но сегодняшний случай был особенный. Будучи романтиком, Коля Фомкин не считал бандитов вполне за людей, глубоко презирал всю нынешнюю обнаглевшую, воровскую, вооруженную шушеру, державшую масть по Москве, как на именинах у Пронькина; но одно дело влепить веселую пульку между глаз прущему на тебя, озверевшему дебилу с "Калашниковым" в руках, и совсем иное – пойти и хладнокровно укокошить доверчивого старикана, будь он хоть грешен, как сам сатана.

Казалось, Фомкин не чувствовал разницы, и это было плохо. Опасная душевная разболтанность. Когда обсуждали детали, паясничал и ерзал, точно девственница на медосмотре. Башлыков не выдержал:

– Честно скажу, Коля, было бы кем тебя заменить, заменил бы. Но заменить некем.

– Да не волнуйтесь так! Замочу старичка за милую душу.

– Еще раз так скажешь, вообще погоню из отряда.

Фомкин посерьезнел:

– Григорий Донатович, клянусь, все понимаю!

– Что понимаешь?

– Какого зверя берем.

– Не зверя, Коля, человека. У него папка с мамкой были, как и у тебя.

У Фомкина от удивления глаза полезли на лоб, но он и тут не сплоховал:

– Если так, давайте его усыновлять.

Дальше разговаривать с ним на моральные темы Башлыков посчитал излишним.

– Звони, – сказал он.

Фомкин набрал номер, и на том конце задумчивым баритоном отозвался телохранитель Петруша.

– Это я, – поздоровался Фомкин. – Ну чего, Петя, изменения есть?

Изменений не было. Условились так, что во время прогулки Елизара Суреновича Петруша впустит его на минутку в дом и познакомит с Машей Копейщиковой.

Фомкин подарит ей букет алых роз и невзначай замолвит словечко за побратима. И уж заодно оценит опытным взглядом гинеколога всю ее богатую фактуру.

– В семь часов, – подтвердил Петруша. – С охраной сговорено. Там мой кореш Митька. Ты же навроде мой племяш из Махачкалы.

– Маша в курсе?

– Ты что, парень? Это ей сюрприз. Она-то думает, я совсем дикий с гор спустился.

– Если сегодня тебе не даст, значит, я вообще в женщинах не разбираюсь, как гинеколог.

– Что ж, поглядим…

В семь вечера Елизар Суренович выходил из дому, садился в машину и в сопровождении охраны (обычно две "вольво", набитые головорезами) выезжал на природу, где его прогуливали, как домашнюю собачонку. Но места, куда его вывозили, часто менялись и зависели, вероятно, от настроения владыки, поэтому Башлыков отбросил заманчивый план засады в какой-нибудь дубовой рощице. Вдобавок этот план предполагал много шума, грохота и пальбы, чего Башлыков не любил. Он предпочитал ювелирную работу с одним-единственным трупом фигуранта. Вариант со снайпером, казалось бы, вполне реальный, он тоже по зрелом размышлении оставил как запасной. Дом Благовестова снаружи был оборудован суперсовременной искусной светомаскировкой, и не меньше десяти профессионалов бдительно контролировали все мало-мальски пригодные для снайперского "гнезда" точки в окрестностях, включая канализационные люки. После чудесного спасения на загородном шоссе Благовестов начал новую полнокровную жизнь и не собирался с ней расставаться из-за чьей-нибудь глупой неосмотрительности.