Словенка (СИ) - Романовская Ольга. Страница 39

— А Радий ещё к князю на службу не ушёл?

— Нет. Уезжал он в Черен на зиму, а по весне вернулся. Зайти к нему хочешь? — мальчонка странно как-то на неё посмотрел. Нет, не глуздень он.

— Зачем же, не буду жинке его мешать.

— Ошибаешься, сестрёнка, нет у него в доме хозяйки.

— А Ярослава где? — не хотелось Гореславе больше об охотнике говорить, знала ведь, что, как узнает, что вернулась, вено отцу принесёт. — Ушла ли с нашего двора?

— Нет. Она с Желаной коров в поле пасёт.

От сердца отлегло. Не сосватать Радию её вперёд середней сестры.

Стоян с ней в поле не пошёл: захотелось ему по лесу побродить, веточек для стрелок наломать.

Бежала Наумовна по полю, солнцу ласковому лицо подставив. И хотелось ей остановиться, упасть на землю-матушку, вдоволь запахом трав надышаться. И не удержалась-таки. Пьянил, голову кружил аромат цветов полевых, тепло родной земли. Поднялась она на ноги и звонко рассмеялась. Как же хорошо дома вновь оказаться! Огляделась вокруг, коров неподалёку заметила. Вот и Серый, прихрамывая, за бабочками гоняется, а рядом с ним Желана. Подросла девчонка, скоро уж рубаху снимет. Заметив сестру старшую, навстречу ей побежала; от бега даже венок с головы слетел.

— Сестрица, милая, живая! — запыхалась Желана, отдышаться никак не могла. — А нам сказывали, что не вернёшься ты.

Прижалась девчушка к Гореславе крепко-крепко, потом за руку схватила, к коровам повела. Возле их бурёнок сидела Ярослава с хворостиной, мух от себя отгоняла. По-прежнему пригожая она была, коса ещё длиннее стала, только не спешили парни её обрезать.

— Здравствуй, Гореслава. Давненько ты от нас сбежала, сестрёнка, — и рада, и не рада Ярослава была сестриному возвращению. — Давно вернулась?

— Нет. Да разве сама не видала? Серый же меня во дворе встречал, лаял. А теперь он здесь.

— Стоян его сюда привёл. А про тебя брат нам сказывал; я сама-то, когда приехала ты, уж в поле была. Ну, нагулялась ли?

— Вдоволь, Ярославушка, всё я повидала. А ты-то как?

— С Любимом я рассорилась, Стоян тебе, верно, сказывал. А Увар… Не пойду я за него, даже если жуковинья золотые принесёт. А тебе больше повезло, заботиться о тебе твой Бог.

— О чём ты?

— Радий ездил искать тебя в город, всю зиму там пропадал, а вернулся неженатым. Только не обойти тебе с ним вокруг ракит вперёд меня.

— По нраву он тебе?

— Все девки в печище по нему сохнут.

— Так и бери его себе. Не отдавала ему сердечко и никогда не отдам.

— Батюшка прикажет — пойдёшь за Радия. Счастья ты своего не замечаешь, от такого парня отказываешься по дурости. Ох, везучая ты, Гореслава, — девка вздохнула. — А на меня парни и не смотрят, сговорились, что ли.

Знала Гореслава, что лукавит сестра, но промолчала. И не хотелось ей, чтоб сестрицу поскорей сосватали: уж больно жалко Ярославу было, да знала Наумовна, что после этого сама в девках не засидится. Так решили Рожаницы да Доля её, знать, так тому и быть.

— Гореславушка, не замолвила бы ты словечко за меня перед Любимом: тебя парни всегда слушали. Уж ходила я к нему мириться, да не знаю, простил ли.

Отчего же сестре не помочь. Пошла Гореслава к Любимину двору, в ворота постучала. Запаял Мохнатый, вышел хозяин. Изменился Любим, борода у него отросла колючая. Рассказала ей Лада, что ещё в берёзозоле умер у него отец от хвори какой-то, и был теперь парень старшой в доме над матерью своей, сестрёнками да братишками малыми.

— Зачем пожаловала, Гореслава Наумовна? — не удивился он её появлению, словно и не исчезала девка из печища.

— Сестра послала. Спрашивает, почто ты её не жалуешь. Любит она тебя, Любим Найдёныч, только голову ей Увар вскружил. Прощения теперь Ярослава у тебя просит.

— А ты зачем так помирить с сестрой меня стараешься, корысть, что ли, какая есть?

— Жалко мне сестру, напрасно только красоту свою изводит.

— Ладно, скажи ей, чтоб у ворот ввечеру ждала. Всё, что ли?

— Всё, Любим Найдёныч.

— Ну, и ступай себе.

… Просияла Ярослава, когда сестра ей слова парня передала. Как коров пригнали, побежала наряжаться. Добромира же головой качала, говорила, что напрасно девка прихорашивается. Но ошиблась Ждановна: всю ночку прогуляла с Любимом Ярослава, а Мохнатый ей снова руки лизал. Расцвела девка, о свадьбе снова поговаривать стала. И, правда, пришли скоро к Науму Добрыничу сваты. Ярослава в своём куту сидела и плакала, пока они с отцом её говорили.

— Чего ж ты, милая? — спросила её Лада. — Любит он тебя.

— Жалко отца с матушкой покидать, в чужой дом уходить.

— Ничего, привыкнешь. Стерпится-слюбится.

… И ушла-таки Ярослава вскорости из рода; была — и нет её. Жених через порог перенёс — и умерла былая Ярослава Наумовна; вместе с косой девичьей былая жизнь в прошлое ушла. Надолго запомнилась Гореславе сестра в вышитой красным узором, белой понёве с головодцем на голове, которая пела — плакала: "…. Отгоните вы кику белую со пути, со дороженьки!". И был сиречь на всё печище, и мок от слёз платок — фата у невесты, когда пели подруженьки песни печальные.

… Видела на свадьбе сестриной Гореслава Любаву. Пришла она вместе с Власом, села, где муж указал, на родителей и сестёр посматривая. И хотелось ей сесть с ними рядом, да не из их рода теперь. Была она в расшитой понёве и узорном повое; заприметила младшая Наумовна, что скоро закричит в новой избе первый Власович.

… Вот и ушла Ярослава со двора, стала теперь Гореслава старшей сестрицей. Отец со дня на день Радия с веном ждал.

В один денёк погожий сидела Наумовна со Стояном под ёлочкой-шатром на брёвнышке и рубаху вышивала; братец же что-то из веточки сосновой вырезал. Утром она Радия повстречала в поле, когда коров Желане выгонять помогала. Охотник из леса шёл и не приметить девку не мог. Слово за слово да зашёл разговор о сватовстве. Гореслава молча его выслушала, а после ответила:

— Коли батюшка скажет за тебя идти — пойду.

Понял парень, что не люб он, вспылил:

— Да кого же ты ждёшь, непутёвая?

— Я всегда ждала кого-то, Радий, только не приедет он.

— Есть, что ли, кто?

— Есть, да ты не бойся, далече он отсюда, не долетит.

Ничего не ответил на это охотник. Кликнул Лайко и пошёл прочь. Поняла девка, что парня обидела, да что ж ему ответить было, коли не люб. А Радий вдруг обернулся и крикнул:

— По своей воле не пойдёшь — силой уведу. А коли и так не удержу, то к князю мне идти.

… Славный выходил узор у неё из-под пальцев, не хуже, чем у Любавы когда-то был. Вот окончит она работу, ещё одну рубаху вышитую в сундук с приданым положит. Только для кого старается?

Тут влезла под лапы зелёные Желана, а глазёнки-то у неё блестели огнём.

— Что ж ты коров бросила, Желана?

— Кончай работу, Гореславушка: князь тёмноволосый сватать тебя приехал. Он там, у ворот наших.

И забыла Гореслава про вышивку, вылезла из-под ёлки, побежала к печищу. А сердечко быстрее ног летело, из груди выскакивало. И не замечала девка иголок, что ноги босые кололи, веток, что по лесу хлестали. Выбежала на опушку и отдышаться не может. Перебежала поле, увидала — у двора кони стоят, а среди них и серый в яблоках. А вот и Ермил ей рукой машет; рядом с ним — Уварко. И стоит впереди всех свет её очей, улыбается, на неё смотрит, смеётся:

— Что, не ждала ты меня, княгинюшка?

Быстрее ветра, не разбирая дороги, побежала к нему Гореслава, обо всём на свете позабыв. Сбылись сны, здесь её ладо…