Некромант . Трилогия - Петерсон Андрей Викторович. Страница 110

Осси аж рот открыла. Она не знала — плакать ей или смеяться. Ее провели как последнюю дуру — ей сказали правду, одну только правду и ничего кроме правды… но не всю правду… Впрочем, дурой она и была — сама ведь могла сообразить…

– И зачем? В смысле — почему? Почему ты не сказала?

Хода вздохнула.

«Знаешь… Мне просто показалось, что это уникальный случай — просто подарок судьбы. Грех было упускать… Ведь второй такой возможности, может быть, никогда уже не представится».

– Подарок?

«В том смысле, что узор — очень мощный…»

– Это я на себе почувствовала, поверь!

«Ну, да. Я знаю, что тяжело было… — Голос действительно был виноватым. — Просто это надо было сделать. Я знала, что ты справишься. Уверена была. В крайнем случае, это всегда можно было прервать…»

– Всегда?

Хода, похоже, смутилась.

«Ну, почти…»

– Ладно, не суть… А зачем вообще надо было тут время и силы терять?

«А ты не понимаешь? — От смущения Хода оправилась на удивление быстро, и в голосе ее опять появились менторские нотки. — Проходя по чужому узору и подчиняя его себе, ты, тем самым, сливаешься с ним, и впитываешь его силу. Твои возможности становятся бо льшими. И в смысле знаний, которые ты при этом обретаешь, и в смысле, собственно, возрастающей мощи. Слабому этого делать не стоит — его, скорее всего, просто раздавит, а сильному в большинстве случаев этого делать не имеет смысла, потому что для него чужие узоры, не настолько сильны и риск не окупается. А здесь… Я не знаю, кто чертил этот узор, но точно тебе могу сказать, что он уникален. В общем, стоило попробовать! Ты ведь себя по-другому ощущаешь сейчас?»

– Да, — врать смысла не имело. — Я, правда, думала, что это после крови…

«Кровь… — Осси просто физически ощутила, как Хода брезгливо поморщилась. — Кровь только силы твои восстановила — и не больше».

– Ладно, поглядим… В любом случае, — что сделано, то сделано. Только впредь я тебя просила бы…

«Хорошо, хорошо, — Хода была очень довольна, что инцидент исчерпан так легко и просто, и согласна была на все. — Впредь обещаю…»

– Да? И почему я тебе не верю? — Пробормотала Осси, поднимая с земли свой рюкзак. — Ладно, нам пора…

Собственно говоря, только теперь, пройдя сквозь опустошенные окраины, и гостеприимно распахнутые ворота-ловушку, Осси вошла на территорию Храма. Где-то здесь — на площади чуть меньшей, чем Феролла без пригородов, ей предстояло отыскать камень-портал, оставленный тут в незапамятные времена кем-то из некромансеров. Причем, в тайне от всех остальных, надо полагать, оставленный. А это означало, что портал от чужих любопытных глаз хорошо скрыт, и указателей, как тут к нему покороче добраться, скорее всего, не встретится. Хорошо хоть направление было примерно известно. И пока оно, если верить карте Лерда, совпадало с направлением аллеи, на которую вышла леди Кай.

Эта была та самая аллея с камнями и скульптурами, которую она наблюдала незадолго до того, как сработала запущенная Мейем ловушка, заняв интессу на какое-то время делами другими и посторонними, хотя не сказать, что совсем пустячными. Если, конечно, не считать вопрос выживания сущим пустяком и безделицей, недостойной внимания.

Теперь же можно было сполна изнутри и воочию, налюбоваться прикладным искусством античности.

От передовых образчиков этого искусства леди Кай озноб пробирал. Причем, приличный такой — насквозь выхолаживающий. И это, невзирая на ее полувампирскую сущность и многолетний опыт в различных походах и странствиях, где, как известно — чего только не навидаешься.

Камни, ограждающие аллею, и расставленные через примерно равные промежутки — в восемь-девять шагов, были не совсем и не столько камнями, сколько мастерски выполненными скульптурами, изображающими бога Ресса.

Ресс издревле считался самым хитрым и самым любопытным из всей троицы прежних богов, а посему изображали его предки в виде огромного камня с множеством глаз — ибо «взор его был тверд как скала, всевидящ и всепроникающ, а укрыться от него не можно было ни в свете дня, ни во мраке самой темной из ночей». Надо полагать, что и после смерти чад своих, он их из поля зрения, так сказать, не выпускал.

Камни, мимо которых сейчас осторожно пробиралась леди Кай, были, мягко говоря, не маленькими — не меньше половины ее роста, — и при этом со всех сторон облепленные глазами. Насчет всех сторон, это — совершенно точно, потому как Осси не поленилась и пару этих камней обошла кругом. Так вот, — глаза у них были везде — и сверху, и спереди, и сзади. Не ясным оставалось — есть ли они снизу, но, имея в виду ту старательность, с которой древние ваяли изображения своих богов, можно было не сомневаться, что — есть. Проверять, правда, не хотелось.

И все бы было ничего, но глаза эти периодически моргали, а все остальное время таращились на Осси с плохо скрываемым любопытством, встречая, провожая и передавая от одного другому. Иначе говоря, — глаза были живыми. Это притом, что были они приличных размеров — с глубокую миску, не меньше, — и все разного цвета. Видно цвет глаз всевидящего Ресса доподлинно был никому не известен, а потому ваяли их на всякий случай и синими, и карими, и черными, и зелеными. Был даже один желтый, и его взгляд был особенно наглым и тяжелым…

В общем, идти было неприятно и, честно говоря, немного жутковато. И хотя ничего плохого глазастые камни пока не делали — смотрели себе и смотрели, оставлять их у себя за спиной было очень, знаете ли, неуютно.

Со скульптурами в центре аллеи дело обстояло ничуть не лучше. Они, правда, не моргали и на леди Кай не пялились, и за это им, как говорится — отдельное спасибо, но жуть и оторопь вызывали никак не меньшую.

Скульптуры эти изображали Фату ра — бога, которого премилая троица древних назначила ответственным за неуклонное и безостановочное течение жизни. А поскольку каждая жизнь заканчивается известно чем, то — и за течение смерти тоже. Так что предки Фатура за важность его почитали изрядно и, видимо, окончательно сломав и вывихнув все свои мозги в попытках отразить всю суетность и скоротечность бытия, не придумали ничего лучше, как изображать его в виде младенца с длинной растрепанной бородой. Вот уж, воистину, извращенное видение жизни у них было.

Но это еще — полбеды!

Не менее извращенным было у них и понимание смерти, как органичного и естественного завершения мирской суеты. Согласно их догматам и учениям каждому после смерти воздавалось по заслугам его, и был уготовано урочище, причем для каждого свое, выполненное по индивидуальному, так сказать, проекту в зависимости от прижизненных предпочтений и прегрешений. Так что после смерти, всякий страдалец попадал в свой собственный персональный мирок, который, по сути своей, являлся ничем другим как — одиночкой, где и коротал лишенец дни свои аж до самого скончания времен. А режим одиночного заточения в этом посмертном мире определял как раз Фатур, во многом опираясь на мнения и суждения Ресса. Так что, слаженно боги прошлого работали. Помогая и дополняя друг друга, так сказать.

Вся эта кутерьма происходила испокон веков и до самого пришествия Странника, который, узрев все это непотребство, сжалился над смертными страдальцами и в милости своей безграничной показал им путь за Вуаль, заодно упразднив и троицу древних богов за дальнейшей ненадобностью.

Но в те времена, когда о Страннике еще никто не слышал, — а строительство Храма, относилось как раз к той эпохе — отвечал за всех и каждого именно Фатур, а посему каждого из живущих на земле он знал в лицо. Был он, видимо, богом веселым, что при его роде деятельности и немудрено, а поэтому, общаясь с паствой своей, всякий раз «перекраивал лик свой по образу и подобию их, надевая личину собеседника».

Как вам такой поворот? Любите время от времени сами с собой поболтать о жизни, смерти и суетности всего проходящего? То-то!

Так вот, скульптуры Фатура, расставленные по центру аллеи, мало, что изображали бородатых младенцев неопределенного полу, так еще и перекраивали свое лицо по образу и подобию леди Кай по мере ее к ним приближения. Мало того, видно чтобы лишний раз напомнить ей о скоротечности жизни и малости отмеренного срока, они еще и изменяли его, состаривая и постепенно превращая в лицо древней и напрочь позабытой смертью старухи.