Дом Для Демиурга. Том первый - Апраксина Татьяна. Страница 125

— Что, она и вам отказала? — съязвил племянник.

— Она вполне недвусмысленно высказалась на эту тему, — герцог усмехнулся, глядя на дно потертого оловянного кубка. — Что, дескать, ни я, ни король, ни последний трубочист…

— Блестящее обобщение, — восхитился Саннио. — Вполне в духе этой молодой дамы.

— Да уж, вы правы, Саннио. Впрочем, теперь это ее собственная забота. Она получила право распоряжаться своей жизнью, как достигшая полного совершеннолетия. Остальные — тоже. Королевский подарок, от которого невозможно отказаться, увы.

— Почему — увы?

— Ну, подумайте ж головой, счастье мое!

— Потому что за действия не достигших совершеннолетия отвечает опекун?

— Именно, — кивнул Гоэллон. — Впрочем, довольно об этом; поговорим о вас. Я не хочу тянуть с церемонией. В седьмой день… значит, послезавтра. Завтра к вам приедет помощник настоятеля прихода храма Святой Этель Эллонской, подробно расскажет о том, что вам понадобится выучить и сделать.

Делать и учить понадобилось не так уж много. Однодневный пост. Три десятка слов, которые потребовалось запомнить наизусть. Пустяки для Саннио, привыкшего зазубривать целые свитки. Исповедь. Церемония тоже оказалась вполне простой и понятной: тут стой и слушай, там иди и говори. Смущало другое: до обряда юноша еще мог где-то в глубине души считать, что все это — шутка, игра, затеянная герцогом. Теперь же никуда не денешься. Окончательно, навсегда. Саннио привык считать себя безродным сиротой, которому дважды несказанно повезло: сначала на него обратил внимание хозяин школы секретарей, а потом он попал на службу к одному из самых знатных господ Собраны. Теперь же он сам становился одним из благородных людей, и членом Старшего Рода. Разумеется, он ни с чем не справится, подведет дядю и опозорит свой род.

Если бы герцог отправил его на север, к родственникам матери! Они владетели, а не герцоги, да и у них есть законные наследники, какой спрос с бастарда? Господин Ларэ управляет королевским поместьем, и никто не требует от него жить в столице… хорошо ему.

После исповеди, где Саннио признался во всех грехах, которые только смог припомнить — а список набрался преизрядный, от уныния, непослушания и недобросовестности до сомнения в своих силах, — на душе отчасти полегчало. Помощнику настоятеля было хорошо за шестьдесят, и был он, как говорится, обилен телом и голосом тоже не обижен, а священником оказался молодой человек, может быть, лет двадцати пяти, не старше. Приняв исповедь, он предложил юноше сесть рядом с ним на скамью и просто поговорить.

— Я был рукоположен в сан священника год назад, — сказал высокий темноглазый человек с худым жестким лицом. — До последнего дня мне казалось, что я не готов, не смогу, не найду в себе сил нести эту ношу. И за день до рукоположения я услышал от епископа то же, что хочу сказать и вам. Сомнение в своих силах — благо, пока является опорой. Пока заставляет нас думать о том, достойно ли мы выполняем свой долг. Но если оно становится не посохом, а бревном, то ломает хребет сомневающемуся. Не давайте своим сомнениям сломать вам спину. И научитесь доверять тем, кто старше и мудрее вас. Ваш господин и сюзерен знает, что делает. Ваш долг — оправдать его доверие, а не сомневаться в разумности такого доверия. Этим вы оскорбляете того, кому должны подчиняться. Идите, завтра я хотел бы увидеть вас понявшим эти мои слова…

Саннио не спал всю ночь — думал над тем, что сказал ему священник. Ему казалось, что он-то знает себя лучше, чем герцог: тот слишком хорошо думает о случайно найденном племяннике. Искренне уверен в том, что найденыш со всем справится. Да, бывший секретарь сомневается именно в разумности доверия. Но какие у него основания — сомневаться? Он действительно знает себя лучше? Ага, и именно поэтому Гоэллон видел его насквозь, со всеми желаниями, страхами и порывами, раньше, чем Саннио понимал, что у него самого на уме… значит, нужно просто подчиниться и поверить?

— Вы до сих пор не ложились? — в полуоткрытую дверь заглянул Бернар Кадоль, капитан охраны. — Это неразумно.

Юноша пожал плечами — разумно, не разумно, а все равно ведь не спалось, слишком много было мыслей. Кадоля он до сих пор побаивался. В первый день пребывания в доме герцога принял его за одного из слуг, впрочем, эту ошибку совершали все, а Гоэллон считал, что так и следует: пусть грабители и посторонние обманываются. Кадоль же оказался благородным человеком, вассалом герцога. Он десять лет прослужил в армии, потом принял на себя командование личной охраной Гоэллона. Бернар был суровым и строгим человеком, из тех, с которыми решится спорить только сумасшедший… или Бориан Саура.

— Скоро утро, — сказал Саннио. — Ложиться поздно.

— Пожалуй. Хотите поговорить? — в обращении Кадоля с бывшим секретарем почтительности не прибавилось — впрочем, ее всегда там было ровно столько, сколько и положено в разговоре с восемнадцатилетним мальчишкой. А вот предложение было неожиданным. — Не сочтите за обиду, но я знаю, что у вас на уме.

— Какие там обиды… Это все знают, кажется, — махнул рукой юноша.

— Ибо ничего нового там нет, — ухмыльнулся бывший офицер королевской армии. — Все сопляки, только что получившие чин лейтенанта, делятся на два сорта. Одни думают, как теперь лихо будут командовать, другие — как трудно отвечать за взвод. Вы из вторых.

— Из кого же получаются лучшие командиры?

— Из тех, у кого хватает ума начать думать не о себе, а о деле, — Кадоль подмигнул юноше, сидевшему в кресле с кружкой простой воды. — Не о новом мундире, не о том, как тяжело, а о том, как выполнить приказ.

С Бернаром Кадолем Саннио просидел до самого утра, пока не настала пора одеваться и ехать. Капитан охраны развлекал юношу армейскими байками и забавными историями, которых знал огромное количество. Слова священника и слова Кадоля в сумме дали смешной результат: наследник решил, что — герцогу виднее, что он делает, если решил, значит, так и надо, а о приказах и долгах Саннио будет думать, когда получит первое распоряжение. В конце концов, господин и сюзерен вдвое старше и гораздо мудрее, так и хватит сомневаться.

Просто — проделать тот трюк, на который у него никогда не хватало смелости в приюте: шагнуть спиной вперед со стола, упасть на руки однокорытников, и не думать о том, что разбегутся шутки ради или уронят. Не оглядываться через плечо, нарушая условия игры. Не бояться.

Полутемный утренний храм, освещенный пока лишь свечами: силы небесного света не хватало на то, чтобы пробиться сквозь цветные витражи. Особенная рассветная тишина. Всего-то девять человек под высоким сводом: вчерашний священник, двое служек, герцог, четыре свидетеля из благородных людей, как того требовал обычай, герцог Гоэллон и сам Саннио. Четверо свидетелей были знакомы юноше: Кадоль, Кертор, герцог Алларэ (вот уж кого Саннио предпочел бы не видеть вовсе), и, к его удивлению, тот самый светловолосый алларец, что недавно выручил его в салоне герцогини. Свидетели стояли позади, пока герцог и племянник выслушивали короткую проповедь о верном служении, угодном Воину, о взаимной верности и обо всем прочем, что надлежало помнить и принимаемому в род, и главе рода.

Саннио принес клятву верности старшему и всему роду, в чем содержалась жестокая ирония: ведь род состоял только из него самого и господина.

— Я, Руи-Энно Гоэллон, милостью Сотворивших герцог и повелитель земель Эллоны, перед свидетелями и Сотворившими признаю юношу именем Алессандр одним из своего рода и объявляю своим наследником. — Саннио едва не открыл рот, чтобы выдавить нечто протестующее: о последнем речи не шло, и в тексте церемонии этого не значилось! Только через три года… — Клянусь быть милостивым господином его жизни и платить Алессандру из рода Гоэллонов верностью за верность, но смертью — за измену.

Служки принесли пояс и меч. Старинные вещи, которых Саннио еще не видел. Узкий пояс-цепь из серебристого металла замкнулся на его талии. Звонко звякнула пряжка с пауком. Потом юноша опустился на колено и получил ритуальный удар мечом по плечу. Приняв в руки тяжелое лезвие с простой рукоятью — меч явно был боевым, а не церемониальным, — он коснулся его губами. Холод металла показался обжигающим, словно он поцеловал не сталь, но лед. Меч вернулся к Гоэллону. Саннио, помнивший церемонию назубок, поднялся и вновь получил древнее оружие в свои руки: его надлежало убрать в ножны на поясе.