Дом Для Демиурга. Том первый - Апраксина Татьяна. Страница 156

— Эмиль… может быть, это не мое дело, но что здесь произошло?

— Может быть, и не твое, Фьоре, — вздохнул Далорн. — Скорее всего, именно так. Но я все-таки скажу. Здесь только что был арестован глава королевской тайной службы. Теперь у нас и тайной службы не будет, поздравляю.

— Реми… был? — Ларэ застыл в изумлении. Герцог Алларэ — глава тайной службы его величества? Кого угодно можно было представить в этой роли, но зеленоглазого герцога, любвеобильного хулигана, о похождениях которого сплетничала вся страна?!

— Да, Фьоре, был. Восемь лет. Полагаю, мне пора покинуть Собрану. Я тоже, знаешь ли… был.

Далорн поднялся, бросил на стол десяток монет. Переплатил он примерно впятеро, но Фиор не стал ничего говорить. Он лишился дара речи и надеялся только, что не навсегда, а лишь до той поры, пока не начнет понимать хотя бы малую часть хаоса и бреда, захлестнувших столицу.

На прощание Эмиль вскинул руку в салюте военных моряков, и Ларэ ответил ему тем же. Молчаливое пожелание удачи и выражение надежды на то, что следующая встреча состоится. Где-нибудь. Хоть когда-нибудь.

— Как твое имя, солдат?

— Карл, ваша милость! — Приземистый жилистый копейщик робко пожал протянутую руку и с удивлением уставился на главнокомандующего.

— Откуда ты родом?

— Из Агайрэ, ваша милость…

— Радуйся, Карл из Агайрэ! Завтра ты прославишься на весь мир!

— Улыбнись, Жан из Эллоны… завтра ты станешь знаменитым… Дитер из Брулена… завтра ты будешь героем… Антуан из Алларэ… завтра ты… Роберт из Скоры… завтра…

Рикард из Меры шел следом за герцогом Гоэллоном. Тот поминутно останавливался, чтобы заговорить с очередным солдатом. Каждому он пожимал руку, одобрительно хлопал по плечу, если рукопожатие оказывалось достаточно крепким, улыбался и обещал славу, знаменитость, вечный почет…

Темнолицему приземистому Карлу, не по годам серьезному Жану, огненно-рыжему Дитеру, кудрявому Антуану, щекастому Роберту. Всем, кого встречал на своем пути по лагерю.

— Ну, Вис, думай, что рассказать о победе внукам!

— Деток бы наделать, ваша милость…

— Летом будешь дома, неужто не найдешь времени? — подмигнул герцог беловолосому дылде-арбалетчику.

Лица, лица, лица… слова, слова, слова. Рукопожатия, усмешки. Накануне сражения Паука словно подменили. С офицерами он был холодно-любезным и подчеркнуто отстраненным, в солдатском лагере же вел себя, как веселый новобранец. Смеялся, шутил, говорил просто и ласково. Оказалось, он умеет шутить, умеет смеяться — в голос, совсем не на придворный манер, а так, что полковнику Мерресу самому хотелось расхохотаться. Он то и дело прикусывал губы, чтобы убрать с лица дурацкую улыбку.

На самом деле, улыбаться было нечему, а шутки и смех отдавали похоронным звоном. Сквозь веселый галдеж Рикард отчетливо слышал фальшь. Герцог отлично притворялся. Он мог обмануть солдат, но не полковника Мерреса. То, что затеял столичный царедворец, было самоубийством. Имея в своем распоряжении четырнадцать тысяч человек, шесть он отправил на юго-восток, на соединение с отрядом, продвигавшимся к истокам реки Эллау. У деревни Эйст осталось лишь восемь. Столько же, сколько еще недавно сидело в окружении, боясь высунуться за кольцо холмов. Тамерцы были вынуждены отвести часть своей армии туда же, к истокам Эллау — но осталась двадцать одна тысяча!

Отданный седмицу назад приказ довел до заикания даже генерала Эллуа, неистребимого и непоколебимого.

— Мой герцог… вы отдаете себе отчет…

— Отдаю, Денис, отдаю. Сядьте и успокойтесь, — махнул тогда рукой Гоэллон, и эллонец покорно плюхнулся на табурет.

За одно зрелище побледневшего Эллуа, который трясущимися руками наливал себе воду в стакан, и расплескал половину на стол, Рикард мог бы полюбить главнокомандующего, если бы сумасбродное решение не означало, что ему самому придется в скором времени умереть. Даже не со славой и ради Собраны, а лишь потому, что его величество король Ивеллион II прислал на север столичного позера, ничего не знавшего о войне.

Рикард уже давно зарекся спорить с герцогом, но на этот раз не выдержал.

— Господин главнокомандующий, вы, наверное, великий игрок в "осаду крепости", но здесь вам не бирюльки-тютельки…

— Рикард, вы неотразимы, — улыбнулся ему герцог. — Я понимаю, что вы учились воевать у пьяных ординарцев, и название "Эстре" вам ничего не скажет, но так хоть помолчите, сделайте милость…

Эстре? Меррес-младший честно постарался вспомнить, о чем идет речь. Что-то такое он читал в одном из старых свитков. Город на территории герцогства Скора. Кажется, во времена короля Анелиона… или Эналиона… у королей династии Сеорнов такие похожие имена, легко и ошибиться… в общем, во времена, достаточно древние, чтобы Рикард нисколько ими не интересовался, кто-то кого-то там победил. Вероятно, армия Собраны. Надо понимать, тамерцев. Или огандцев? Или Оганды тогда и вовсе не существовало?..

Пока Рикард ломал голову, герцог Гоэллон за ним пристально наблюдал; убедившись, что полковник не может вспомнить, что случилось у Эстре, он удовлетворенно кивнул.

— Надеюсь, Рикард, у князя Долава память не длиннее вашей.

Память… в памяти ли дело, когда у противника — двадцать одна тысяча, из них двенадцать — отборной конницы! Теперь расположение тамерских войск было видно ясно, как на ладони. Похоже, они уже знали, какой подарок преподнес им герцог Гоэллон: в лагерь прибыл парламентер. На саблю был повязан белый шарф. Тамерец радостно улыбался.

— Князь Долав предлагает вам почетную сдачу! Мы просим лишь десять заложников из числа офицеров. Остальным будет позволено уйти за Эллау.

— Налейте господину де Сарбиру вина, и мне тоже, — сказал в ответ герцог, и когда ординарец подбежал с двумя полными кубками, один из которых подал всаднику, а другой — Гоэллону, поднял свой вверх, словно салютуя парламентеру. — Выпейте за победу, де Сарбир. За нашу завтрашнюю победу!

Тамерец смерил стоявшего перед ним Гоэллона взглядом. Больше он не улыбался. Вино парламентер вылил на землю, кубок швырнул в руки ординарцу, после чего развернул коня и поскакал к воротам лагеря. Герцог сделал большой глоток и удивленно похлопал глазами:

— Но ведь отличное же вино! Наверное, он предпочитает другой год? Или другую марку? Господа, мы обидели парламентера, это так неучтиво… Мне стыдно, гос… — окончание жогларского монолога потонуло в общем веселье. Засмеялся даже бывший маршал Меррес.

На следующее утро шутка уже не казалась Рикарду остроумной. Он отобрал у одного из офицеров зрительную трубу, сел на коня и принялся рассматривать свои и чужие позиции. Погода стояла отменная — сухо, тепло и ясно, так что можно было увидеть, как вдали, на равнине, из палатки выходит тамерский кирасир.

Вот голый до пояса парень зевает во всю глотку, потягивается, смотрит на небо, потом открывает широкий красный рот. Через миг в поле зрения появляется стриженая голова денщика. Оттопыренные уши, обкорнанные темные лохмы. Кирасир отвешивает лопоухому тумака, тот пропадает и быстро возвращается с бутылкой.

Тамерцы уже праздновали победу. Понять их было куда проще, чем собранского главнокомандующего.

Всех союзников у Собраны было — неровное поле, густо заросшее старыми, одичалыми уже плодовыми деревьями и кустарником, болото с ручьем справа, огороженный холм — слева. Если здесь когда-то и был большой сад, то его забросили лет двадцать назад. С тех пор деревья разрослись, стали корявыми и уродливыми, а некогда ровные линии малинников и смородинников превратились в настоящий колючий лабиринт.

Яблони, вишни и груши стояли в цвету. Белая, розоватая, сиреневатая, желтая пена падала на ветхую ограду, которая напоминала рот старика: здесь дыра, здесь две дыры, а там зуб наполовину сколот и торчит уродливым острым краем. На ограду, на плечи, на головы стрелков, расположенных между кустарников и деревьев. Рикард заметил, как один из арбалетчиков потянулся к кусту еще совсем зеленой малины, отщипнул завязь и сунул в рот. Другой жевал выступившую из трещины в коре яблоневую смолу.