Дом Для Демиурга. Том первый - Апраксина Татьяна. Страница 28

Теперь ему было предельно стыдно за свое поведение, за глупость и дерзость. Нужно было просить прощения, но как — он не знал. Начни Саннио извиняться так, как его выучили в школе, Гоэллон бы мгновенно вскинул руки и приказал секретарю молчать, а других слов и интонаций юноша не знал. Постоянные танцы вокруг черты, отделявшей его от господина, свели бы с ума кого угодно, недостаточно тупого для того, чтобы следовать одной манере поведения: подчиняться и извиняться, выполнять распоряжения и носить на лице маску нерассуждающей покорности. Герцог то приближал его к себе, то отталкивал назад, на положенное секретарю место, и от всего этого хотелось забиться в угол, как в приюте, и хорошенько выплакаться.

— Мое поведение было неподобающим, — сказал он наконец. — Я прошу меня простить и обещаю, что впредь…

— Ох, да бросьте! — герцог отпустил поводья и махнул рукой. — Ваше поведение было вполне естественным для вашего возраста, опыта и ситуации. Поймите одно: в жизни существует множество отвратительных вещей, с которыми мы не в состоянии ничего поделать. Однако ж, это не дает нам повода жить так, словно этого вообще нет. О подобном нужно хотя бы знать, а еще лучше — увидеть воочию.

— Зачем?

— Чтобы не быть ребенком, который накрывается одеялом и верит, что весь мир подобен уютному теплу его кровати. Чтобы, принимая решения, представлять себе их последствия не по книгам и фантазиям… — Гоэллон отвернулся, не договорив, и Саннио заподозрил, что герцог хотел бы показать трупы и воронье вовсе не ему, а кому-то другому.

Под вечер они приехали в большой поселок у главной дороги. В отличие от придорожных деревень, он не был разорен. Видимо, армия прошла мимо, не причинив ущерба. Здесь было целых три постоялых двора, — поселок кормился за счет проезжающих, — но каждый был переполнен. Как Саннио ни старался договориться о двух комнатах, владельцы постоялых дворов только разводили руками и говорили, что даже благородные господа ночуют внизу, в общих залах, потому что все комнаты заняты. Только за тройную плату секретарь ухитрился добыть отдельную комнатушку.

Саур кишел, как разоренный муравейник. Благородные господа, неумело переодетые купцами, и настоящие купцы, мелкие торговцы, уносившие ноги куда подальше от беды, лишенные домов крестьяне, направлявшиеся к родне, солдаты графа Саура, оставшиеся без командиров — все эти людские полчища куда-то ехали, торопились, обгоняя друг друга. Северяне ехали на юг, южане — на север, кто-то стремился в Къелу, кто-то в Литу, некоторые говорили об Эллоне.

Саннио покосился на герцога, но тот только поджал губы и покачал головой.

— Земли Эллоны заселены весьма плотно. Те, у кого есть там родня, а также умелые ремесленники, конечно, найдут приют, но остальным придется вернуться назад уже к первым холодам. Да, кстати, Саннио, прошу вас — обращайтесь ко мне по имени.

Юноша вспомнил, что серый плащ с гербом на спине герцог велел убрать в кофр еще в доме госпожи Алларэ, сменив его на простой черный, а на костюме секретаря герба не было с самого начала. Теперь по одежде обоих всадников трудно было догадаться, кто они и кому служат.

— Это будет не вполне ладно, — тихо ответил Саннио. — Мы еще можем сойти за дядю и племянника, но не за двух друзей.

— Вы правы. Главное, не называйте меня по титулу или родовому имени, ни на людях, ни наедине — так быстрее привыкнете.

— Хорошо, дядюшка, — кивнул секретарь.

Они ехали еще три дня, и везде творилось то же самое — слишком много людей на дорогах, слишком высокие цены на постоялых дворах. Саур, многие сотни лет не знавший ни войны, ни других напастей, кроме редких вспышек черной болезни, бурлил. В беспорядочном перемещении людей не чувствовалось ни смысла, ни цели. Говорили о сожженных деревнях, о казненном по ложному обвинению в мятеже графе и его семействе, о многих убитых, повешенных и ограбленных. Серая пелена паники, словно дымка, висела в воздухе.

Саннио очень хотел знать, что нужно герцогу Гоэллону, первому советнику короля, в разоренном графстве. Он сломал себе всю голову, предполагая всякое и разное, но напрямую спросить так и не решился. С каждым днем герцог становился все мрачнее и молчаливее. Он давно уже не рассказывал секретарю занимательных и поучительных историй, не комментировал происшествия и сценки, которые в изобилии встречались по дороге. День за днем проходил в мрачном молчании.

Наконец они свернули с главной дороги и еще день ехали на запад. Здесь, в стороне от пути следования армии, суеты и паники было поменьше. Герцог выбрал довольно неприглядного вида трактир с покосившимся забором и даже на вид худой крышей. Зато внутри оказалось достаточно чисто, и, главное, немноголюдно. Помимо "дядюшки и племянника" здесь остановились лишь трое: купец с приказчиком и мрачный господин, похожий на переодетого монаха.

— Теперь мы будем ждать, Саннио, — сказал герцог. — Можете отдыхать и отсыпаться.

Чего или кого ждать, Гоэллон не уточнил. Скучая в своей комнате, окна которой выходили на лес, Саннио не знал, чем себя занять. После скоропалительной скачки через половину Собраны, после дней, от первого до последнего света, проведенных в седле, он недоумевал и злился: зачем нужно было так торопиться, до головной боли, до тупого отчаяния — и теперь валяться на постели в захолустье? Герцог же словно впал в оцепенение. Когда он не спал и не ел, то лежал на постели или сидел на стуле у окна, не шевелясь по многу часов кряду. Взгляд, направленный вдаль, ничего не выражал, а секретаря Гоэллон не замечал, лишь изредка прося его распорядиться об ужине или подать что-нибудь из вещей.

— Вы больны, дядюшка? — не выдержал как-то Саннио, после того, как герцог весь день просидел на стуле и отказался и от обеда, и от ужина. — Я могу чем-то помочь?

— Не волнуйтесь, Саннио, я совершенно здоров, — после недолгой паузы ответил Гоэллон. — Я просто жду.

— Но может, вы хотя бы спуститесь вниз, прогуляетесь?

— Зачем?

— Нельзя же вот так… целыми днями… — растерялся секретарь. — Простите, что я вмешиваюсь, но…

— Саннио, не мерьте всех по себе. Если бы вам вдруг пришел стих проваляться три дня в постели, я бы справедливо решил, что вы либо больны, либо нуждаетесь в хорошей встряске. Мне же слишком редко доводится побыть в тишине и бездействии, и еще долго не доведется. Так что возьмите денег и отправляйтесь куда-нибудь, а меня оставьте в покое. Соблазните служанку… найдите лесника и сходите на охоту… о, завтра же праздник, пойдите в церковь!

— А вы, дядюшка?

— А мне в церкви делается дурно, — улыбнулся герцог. — Идите, идите, Саннио. Спасибо за заботу, но пока что ваши опасения беспочвенны.

— Ваше высочество! Или вы будете делать то, что я говорю, или вам придется заниматься с другим учителем, — Эмиль вложил шпагу в ножны и в упор посмотрел на наследника.

Флэль присвистнул, правда, только в уме. У него не хватило бы наглости заявить в лицо принцу Араону нечто подобное; хотя желания было в избытке. Наследник оказался совершенно невыносим. Еще в прошлый раз Флэль подметил у него нестерпимую манеру делать все не вовремя и невпопад. Принц начинал говорить одновременно с кем-то из учителей, и приходилось затыкаться, чтобы соблюсти этикет. Он не мог сделать три удара подряд даже под ритм, который отбивал в ладоши Эмиль. Он отворачивался ровно в тот момент, когда нужно было смотреть, садился, когда нужно было идти, и сообщал, что устал именно тогда, когда нужно было продолжать.

Кертор подозревал, что в голове у принца умещается только одна мысль, но зато пляшет она, как крестьянки на родине: только успевай следить, а успеешь — так голова закружится. Увидел ворону — разинул рот, смотрит на ворону. Флэль чихнул — все, его высочество обрывает движение и оборачивается, чтобы пожелать учителю доброго здоровья; похвальная вежливость, но то, что шпага Эмиля пляшет в ладони от его горла, ученик начисто забыл. Появился слуга с графином воды — принц срывается с места, хотя никто не разрешал ему прекращать поединок.