Ратибор Новгородец [= Богатырская застава] - Нуждаев Александр. Страница 13

За спиной Ратибора раздалось фырканье, столь похожее на лошадиное, что новгородец не сразу понял, что это Митяй еле сдерживает смех.

— Да это ведь… — сказал он, слегка отсмеявшись, — один в один та история, что я слышал в Константинополе…

— Где-где? — не понял Леший.

— В Царьграде, по-вашему, — пояснил Молния. — Ну все, молодые люди! Сейчас я вам буду показать, как надо решать такие маленькие житейские проблемки…

С этими словами Митяй слез с коня и подошел к крылечку. Как раз в это время из дверей вышел корчемник. За его спиной уже стояла небольшая толпа любопытных посетителей.

— Итак, важно сказал Митяй, — этот человек должен тебе деньги за вынюханную у тебя водку?

— Именно так, — сказал корчемник.

— Любезнейший, — совсем непохоже на самого себя обратился Молния к мужику, — у тебя есть деньги?

Мужик кивнул, похоже, так и не отошедший до конца от изумления.

— Дай их сюда! — строго приказал жид.

Мужик с обреченным видом извлек из-за пазухи несколько монет. Митяй зажал их в кулаке и несколько раз встряхнул рукой над ухом корчемника, после чего вернул деньги мужику.

До корчемника только теперь дошло, что не все здесь ладно. Он с изумлением уставился на Митяя, а затем медленно сказал:

— А расплатиться?

— Вы в расчете! — наставник еле сдерживался, чтобы не расхохотаться самым неприличным образом. Ратибор, раньше всех раскусивший, что Митяй замышляет — тоже. — Он нюхал твою водку, а ты слышал, как звенят его деньги!

Тут уж не удержался никто. Дружинники, не успевшие слезть с лошадей, дружно уткнулись носами в гривы, успевшие, вместе с посетителями — попадали кто где стоял. Минут пять вся местность содрогалась. Корчемник побагровел, шумно выдохнул и скрылся в корчме.

Отсмеявшись, наставники-воеводы пошли договариваться о ночлеге. Обиженный корчемник заломил несусветную цену, долго торговался, а сдался только после неоднократного упоминания о княжьем гневе и его тяжелых и непоправимых последствиях.

Спустившись перед сном в главный зал, Ратибор заметил, что Окунь сидит возле очага, держа на коленях собственный шлем, и что-то выцарапывает на нем кончиком ножа. Сын рыбака недавно научился читать и писать и очень гордился этим умением. Леший подошел и посмотрел через его плечо. По ободку шлема большими корявыми буквами было написано: «сей шелом окуня а хто ево возьмет бес спросу тот будет бес носу». Окунь только что закончил выцарапывать последнее «у».

— Зачем тебе это? — зевнув, спросил новгородец.

— Чтобы воры не стащили, — ответил Окунь, глядя на приятеля честными глазами. — А если и стащат, то по надписи всегда свою вещь отличить можно. Я и на щите написал, и на кольчуге, только на мече не смог — он твердый, нож не берет.

В качестве достойного завершения дня Ратибор удалился спать, согнувшись от смеха.

Только в сказках герой всегда натыкается по пути на разные приключения. На самом же деле дорога — не лучший способ проводить время. На третий день пути даже неутомимый Митяй исчерпал свой запас шуток и ехал с мрачным видом, совершенно не вязавшимся с его обычным ехидным выражением лица. Но зато на рассвете четвертого дня вдали показалась зубчатая стена древлянского Чернолесья. Дружинники приободрились, готовясь к началу интересных событий. Из вьюков появились нарядные кафтаны и красные шапки. Но на всякий случай осторожные кметы проверяли крепость кольчуг и шлемов и остроту мечей.

Ратибор, срубив для пробы ни в чем не повинную ветку, принялся крутить мечом в воздухе, вспоминая навык.

— Уже воюешь? — усмехнулся Чурила, проходя мимо. — Не торопись, вот начнется заварушка, так намашешься, что мало не покажется!

Для разнообразия Леший ничего не ответил говорливому однополчанину.

Затем воеводы собрали младшую дружину для наставления.

— Помните, — говорил серьезный, как никогда, Хельги. — Первое — идем мы не воевать, а по делу, за данью — это чтобы все помнили, а то, я вижу, кое-кто засиделся без ратных дел, ровно жеребец без кобылы. Так что прежде всего — ни в коем случае не нарываться. Древляне — люди вспыльчивые, им слово не так скажешь, тут же начинают оружием потрясать. Никогда не слышали, как они с князем Ингваром, — имя деда нынешнего князя он произносил на норманнский манер, — расправились?

Оказалось, что почти вся младшая дружина, хотя и слышала в свое время, что именно древляне когда-то убили князя Игоря, но почти никто не имеет представления о том, как это было сделано. Махнув рукой, Лодыжка начал расказывать.

— Честно говоря, если по-моему, то князь, конечно, сам виноват. Жадность не одного его погубила. Собрал он с древлян дань положенную, а потом, как уж домой возвращался, показалось ему мало. Хотя, говорят, не ему самому, а дружина настояла… Да тем более, что это за князь, коли не он в дружине главный… Короче, половину людей он по домам послал, а с остальной половиной решил вернуться в лес да отобрать, что осталось. Ну и… получил. Поймали его древляне, привязали за ноги к двум березкам да и отпустили.

Налим, младший брат Окуня, тихонько ахнул, видимо, представив себе ужасную казнь во всех подробностях. Остальные зашептались. Хельги между тем продолжал:

— Потом, конечно, княгиня Хельга их прищучила как надо… Но разве же поменяется целый народ от одной войны, небольшой к тому же? Так что ежели все-таки нарветесь — пеняйте на себя, будет вам не развлечение, а смертный бой. И если кого из вас в плен возьмут — могут устроить и похлеще, чем тому князю.

После малоутешительной речи старшего воеводы шуточки в дружине притихли. А затем еще вышел Митяй и прибавил от себя:

— Древляне — люди дикие. Настолько дикие, что некоторые из них еще наполовину волки. А некоторые и совсем волки… временами, когда захотят. А оборотня убить намного труднее, чем обычного зверя, — Ратибор давно заметил, что жидовский говор у наставника то появляется, то исчезает, причем слышится наиболее отчетливо, когда Митяй шутит, когда же он говорит серьезно, вот как сейчас, то и речь его становится правильной, правильнее даже, чем у любого русича.

— А как оборотней убивать? — спросил Попович, всегда мысливший практично.

— Вот чего не знаю, того не знаю, — развел руками Митяй. — На моей родине всякая нечисть водилась, а оборотней не бывало. Пусть Лодыжка скажет, он знает. Эй, старик! Ты заснул, что ли?

— Вовсе я не спал, — сердито отозвался Хельги, вставая. — Я все слышал. С оборотнем справиться довольно просто, вот только разить его надо сразу насмерть, иначе раны мигом заживут. Впрочем, поговаривали, будто они серебра боятся, и те раны, что серебром нанесены, на них остаются, не зарастают мгновенно. Орлы, — он повернулся к дружине, — есть у кого серебряный меч или нож на худой конец?

Чурила молча обнажил меч и задумчиво посмотрел на серебряную гравировку на блестящем лезвии. На его лице явственно читалась мысль — может ли это сойти за серебряное оружие?

— Сойдет! — воскликнул Хельги. — Значит, если что начнется, ты первый в дозор выходишь!

— Почему я? — с обидой воскликнул Чурила.

Воевода тихо зарычал.

— Твое счастье, Чурила Пленкович, что здесь не городок и негоже воинов зря утомлять, а то б заставил я тебя здесь на месте пятьдесят раз упасть-отжаться, — угрожающе сказал он. — Пойдешь в дозор первым, и весь сказ! А вторым пойду я, — он вытащил из-за пазухи какой-то предмет, обмотанный тряпками, развернул, и в руках у него оказался широкий длинный нож. Лезвие ножа было то ли серебряным, то ли посеребренным, и вдобавок на нем можно было разглядеть надпись, судя по всему, рунами севера.

— А что это там? Заклятье от оборотня? — простодушный Окунь аж рот открыл.

— Да пожалуй, что и заклятье, только не от оборотня, а от меня, — усмехнулся Лодыжка. — Тут написано «Кинжал тебе в задницу, подлый Хельги». Это подарок от моего злейшего врага. Из-за него я из родной страны уехал, а этот ножичек с собой прихватил, на память. Он, понимаешь, хотел меня им зарезать, а я проворнее оказался. Так что смотрю теперь на эти вот руны иногда… прошлое вспоминаю… — Он мечтательно зажмурился, но потом помотал головой, словно просыпаясь, и продолжил совсем другим голосом. — Между прочим, подъедет обоз, покопайтесь во вьюках. Там на вас всех такие вот кинжалы заготовлены, — улыбка наставника долженствовала означать шутку, но никто юмора не понял, — без надписей, конечно, но и так сойдет.