Дажьбожьи внуки Свиток второй. Земля последней надежды (СИ) - Некрас Виктор. Страница 45
Князь оборотился к дружине, оглядел кметей горящими глазами. И лес снова дрогнул от восторженного вопля семи сотен крепких мужских глоток.
Дохнуло лёгким дуновением тепла, согласно качнулись ёлки, неодолимая сила охватила князя со всех сторон, незаметными нитями проникла в его руки и ноги, заставила крепче сжать рукоять меча и щитовой поручень.
Рывком вскинул Всеслав Брячиславич край волчьей шкуры, багряная пелена застелила заснеженную поляну и толпящихся на ней кметей…
Скрылся последний десяток, нырнул в ельник князь, и Ждан, старшой десятка коноводов, с досадой сплюнул в снег:
— Ну и на кой нас тут оставили целых десятерых? Тут и семи-восьми табунщиков хватило бы…
И почти тут же получил ответ — на кой…
В лесу, там, где скрылась дружина, за густой невысокой стеной ельника встал многоголосый — многосотголосый! — волчий вой и рык. Выла огромная стая, идущая по следу, травящая добычу. Кони словно взбесились — семисотенный табун метнулся вдоль опушки, взбивая ногами высокие снеговые буруны, кони бились в сугробах, словно в высокой воде, иные уже и окрашивали снег кровью — мало ли чего там под снегом — сухие ветки, сучья, камни…
Это какая же стая должна быть, — оторопело подумал Ждан, усмиряя вставшего на дыбы жеребца, и уже понимая в глубине души — какая. Видно, не зря говорили про князя — Чародей! — видно не напрасно болтали, будто может он свою дружину волками оборотить да по скрытым лесным тропам провести.
Кони, наконец, успокоились, остановленные кметями, волчий вой удалялся, уходил к восходу, успокаивалось и потревоженное лесное зверьё.
Глава вторая Немига
В рассветном полумраке заревел рог. Трубил, звал, подымал на ноги.
Несмеян вскочил, отбросив стёганую попону. Ночью в неплотно прикрытый вход прокрался мороз, тонкой струйкой тянул наружу тепло, в шатре было холодно, хотя на кострище ещё тлели уголья.
Утро начиналось обыкновенно. Даже и не верилось, что сегодня, наконец, решится затянувшийся войский спор, который уже стоил множества жизней.
Кмети подымали головы, заполошно ворочали глазами.
— Какой сволок полсть не закрыл?! — рычал Витко, натягивая стегач. Чем хороши стёганые доспехи, так тем, что зимой греют хорошо.
Рог не смолкал.
— Никак в бой нынче? — пробормотал Несмеян, вздувая огонь в кострище. Кмети уже тащили к огню котёл с кашей — особо спешить было нечего — битва всё одно не начнётся раньше, чем полностью рассветёт, а зимой светает поздно.
— Да уж пора бы! — процедил Витко. — Застоялись мы тут!
Полоцкая рать и впрямь чересчур застоялась у Немиги — как, впрочем, и киевская. Семь суток стояли друг против друга в двадцати верстах, ожидая битвы. Ни та, ни другая рать на открытый бой не решалась.
Оно и понятно — у Всеслава и было-то всего двенадцать сотен кметей, против всей-то рати Ярославичей. Там — шесть князей с дружинами, иди-ка повоюй!
Рог всё звал, кмети на скорую руку хватали холодную, чуть подогретую нарезанную кусками кашу, жевали черный зачерствелый хлеб, солёное сало и ветряную рыбу, выскакивали из шатров наружу. Стан Всеслава оживился, загалдел голосами, кмети спешно оружались, надевали брони, скатывали войлочные шатры, сновали взад-вперёд, внезапно охваченные всеобщим нетерпением — долгое ожидание измучило полочан.
— Усталыми в бой идти… — ворчливо бросил кто-то рядом с Несмеяном. — Да и замёрзли вдосыть…
— Покинь ворчать, — ответил Несмеян, не оборачиваясь. — Изяславля рать так же замёрзла да оголодала, им ещё хуже… нас хоть свои кривичи да дрягва подкармливают.
И впрямь — Ярославичи стоят тут ещё дольше — после менского пожога уж дней десять-двенадцать прошло.
— Несмеяне? Ты? — удивился тот, ворчливый.
Несмеян поворотился — не ждал никого знакомого встретить.
— Мураш? Ты-то тут откуда?!
Неуж полоцкая подмога пришла? Городовая рать?!
— А, — Мураш отмахнулся. — Понесла нелёгкая в Полоцк, к родне в гости, а тут воевода Брень рать собирает князю в помощь! Как остаться-то?!
И впрямь — как в стороне останешься?
Князья воюют меж собой дружинами своими да боярскими, ополчений друг на друга не водили. Да только тут не простая усобица, не столы князья делят.
Кривская земля — земля последней надежды.
Рог созывал кметей к выходу из стана.
Мураш весело топотал лаптями рядом с Несмеяном.
— Вместе что ли, биться будем, кмете?
— Вместе, — Несмеян качнул головой. — В разных полках, стоять будем, сябер. Я в коннице буду.
У выхода со стана столпились кмети — ворота в наскоро выставленном плетне оказались узковаты.
— А Гордяну мою помнишь ли, Несмеяне? — спросил вдруг Мураш, вглядываясь в медленно сереющие сумерки. — Дочку-то мою?
— Вестимо, — разжал Несмеян стынущие на морозе губы и почему-то вдруг смутился, без нужды стал поправлять подбородный ремень шелома.
— Околдовал ты дочку, кметь, — усмехнулся Мураш.
— Гридень, — поправил Несмеян.
— Ну, гридень, — согласился Мураш, щурясь на окрасившийся багрянцем окоём — над дальним лесом вставало солнце. — Приворожил.
— С чего это? — не понял гридень, уже нетерпеливо притопывая ногой.
— Ну как — с чего? — пожал плечами Мураш. — Её той осенью за сына войта сватали из соседней веси — отказала.
— Ну и что? Не по нраву пришёл.
— И на беседы перестала ходить, ровно сглазили.
— Я, что ли, сглазил? — Несмеян перестал слушать, махнул рукой и вскочил в седло. Глянул сверху на Мураша, смешного в длиннополом стегаче, лаптях и кожаном тёплом шеломе. Мядельский войт держал наперевес тяжёлую зверобойную рогатину.
— Да нет, — вздохнул Мураш печально. — Не сглазил, конечно. Любит она тебя, гриде…
Но Несмеян уже поддал коня под бока каблуками и птицей рванулся к полощущемуся неподалёку княжьему стягу. А Мураш глядел ему вслед, улыбаясь — впервой почему-то не чувствовал на гридня злости.
Тысячи лет тому полз по равнинам огромный ледник.
Кривичи про то помнили смутно. Слышали от пращуров, что была Великая Зима… и была Битва Богов. Светлые боги победили тёмных, солнце воротилось на небо, заново народился Дажьбог пресветлый, растопил ползучие льды.
Остались от той Великой Зимы у реки Немига принесённые ледником с гор валуны — морена.
Теперь у той морены, на той Немиге и предстояло разыграться битве меж Всеславом и Ярославичами.
Всеслав и рад бы выбрать иное место для битвы, да вот беда — не было поблизости иного удобного места. А уйти Всеслав не мог — его рать перехватывала единственный в этих дебрях торный путь от разорённого Менска к Полоцку и Витебску.
Рога трубили в обоих станах — и у великого князя, и у полоцкого оборотня.
Рать великого князя зашевелилась, вытягиваясь на открытое место.
Неведомо, кто первым решил биться именно в этот день. За спиной Буян Ядрейкович слышал, как перебрасывались словами кмети, подтягивая оружие и снаряжение:
— Как оно враз-то…
— А где первыми-то затрубили, у нас альбо у полочан?
— Да вот тебе не всё равно…
— Может, договорились меж собой князья, когда биться…
И впрямь, подумалось Буяну, может и договорились князья, как это встарь водилось — назначат место и время битвы, сойдутся и режутся до ума потери. Так и тут — семь дней стояли друг напротив друга две рати, было время, чтоб гонцов туда-сюда послать, да уговориться в который день биться.
На миг Буяну даже показалось, что он видел нескольких стремительных едва заметных гонцов, которые сновали по полю за время стояния.
И тут же отверг, мотнув головой.
Ни Изяслава, ни Святослава, ни Всеволода дураками не назовёшь. Должны понимать князья, что такая отсрочка Всеславу только на руку — время играет на него. С каждым днём рать его прибывает… эвон, как только примчались Всеславичи с Чёрной Руси, так сколько их было? Сотен восемь, не более того. А теперь, с Бреневой-то помощью? Не меньше двух с половиной тысяч! Втрое приросла Всеславля рать!