Дажьбожьи внуки Свиток второй. Земля последней надежды (СИ) - Некрас Виктор. Страница 55
— Зачем это, княже? — не понял тот, глядя на кудес, как на змею.
— Будешь стучать! — ответил князь нетерпеливо, обнажая меч.
— Да не умею я! — зброеноша попятился, широко раскрытыми глазами глядя, как князь сбрасывает рубаху и сапоги.
— Тряси как хочешь, лишь бы бренчал! — бросил князь, не оборачиваясь.
Что он будет делать, князь и сам плохо представлял, как плохо помнил и то, ЧТО он делал в прошлый раз, когда оборотил всё своё войско в волков. Помнит, что призывал к Велесу — помоги, отче! И Велес помог! Само собой получилось без чьих-то подсказок. Волком себя Всеслав, когда бежал через чащу — не ощущал. Бежал — и всё тут. Помнит невероятную лёгкость в теле, помнит жажду куда-то бежать… разум словно отступил куда-то на время. Краем глаза видел, что рядом бегут волки, много волков — и не дивился. Бегут — стало быть, надо так! Кметей про то, что было, он после не расспрашивал — ни к чему. Да и они не болтали — кому любо!
Так же и сейчас — Всеславом словно овладела какая-то сила, он откуда-то знал, ЧТО надо делать.
Ступив босиком в снег, нагой по пояс князь чуть поёжился, но тут же забыл о холоде. Всеслав выдернул меч из ножен, пал на колени. Резанул мечевым лёзом нагую руку, сцедил в снег кровяную струйку.
— Отче Велес, помоги! — сухой шёпот князя эхом отдался меж заледенелых деревьев. Мороз щипал щёки, забирался по одежду, бегал мурашками по коже.
— Отче Велес, к тебе взываю!
Пали вдруг вокруг него сумерки, мерцающие искрами звёзд… ан нет, не только звёзд! Волчьи глаза светились в сумерках.
Отроки попятились — опричь князя вдруг возникло какое-то воздушное движение, взвихрился падающий снег, густо-густо закружились хлопья, пряча князя от людских глаз. Не то показалось отрокам, не то не показалось — а только мелькала в снежной синеватой мгле вместо князя серая волчья шкура!
Гремела где-то далеко битва, свистели стрелы, ржали кони и звенела сталь. Но князь уже ничего не слышал — Всеслав вдруг понял, что звуки замедлились, куда-то отдалились. Слышал только назойливый стук кудеса в неумелых руках.
Туманные сумерки раздвинулись, вышел из них кто-то, тоже полунагой, завёрнутый в серую волчью шкуру, глянул глазами зеленоватыми, немигающими. Волчьими! Взял за локти холодными шершавыми пальцами.
— Здравствуй, брат, — сказал Всеслав хрипло.
— Здравствуй, брат! — улыбнулся тот, с волчьими глазами — блеснули во рту могучие клыки и спрятались. — Помощь нужна?
— Нужна, брате, — Всеслав закусил губу.
С волчьими глазами прислушался, словно на слух пытаясь понять, ЧТО сейчас происходит на поле битвы. Удовлетворённо кивнул.
— Что можем, сделаем, брате. Под мечи уж не полезем, не обессудь…
Не щедр на слова лесной народ. Сказал волчьеглазый — и тут же шагнул назад, растаял в сумерках.
Смолк кудес, распался вокруг князя вихрь. Отроки невольно вытянули головы, ожидая увидеть матёрого волчару, но в истоптанный ногами и копытами снег упало полунагое человечье тело — Всеслав Брячиславич. Бросились отроки оттирать князя от холода, но он вдруг открыл глаза, поднял голову, и отроки попятились — показалось на миг, что глядел на них из зелёных княжьих глаз кто-то другой.
И всё-таки не таков был Святослав Ярославич, чтобы предать, бросить родных братьев под мечами!
Медлить больше было нельзя — тут уж альбо бить, альбо на иную сторону перейти.
Кони вдруг захрапели, забеспокоились. Святослав встревожился было, но то, что происходило на поле, тревожило его гораздо сильнее. Черниговский князь потянул из ножен меч, собираясь бросить дружину в наступ… и в этот миг хлынула из ближней корбы серая смерть!
Волки стремительно метались средь всадников, рвали глотки храпящим и бесящимся коням. С полсотни коней, сбросив вершников, вырвались на поле.
Самому черниговскому князю в лицо бросился прямо с земли здоровенный матёрый волчара, но князь встретил его ударом клинка. Брызнула кровь, серая туша, скорчась, упала на снег.
— Бей серых, витязи!
И впрямь — кто из кметей не охотник?!
Засвистели стрелы — десятка два воев вырвались из волчьих клыков, отъехали в сторону и взялись за луки.
Припадая к земле, прячась от стрел в сугробах, волчья рать опять скрылась в корбе, оставив в снегу с десяток оплывающих в крови серых тел, да полторы сотни бьющихся коней. Да и средь самих кметей было не меньше сотни попятнанных волчьими зубами — и легко, и взаболь.
Криками Святослав Ярославич всё же сумел собрать дружину снова в единый кулак, ощетинил копьями и повёл в бой.
Поздно!
Всеслав успел сделать то же самое, и теперь о полной победе надо было забыть!
Да и не было уже у кметей Святославлих той силы и уверенности, что в начале боя…
Керкуновы близнецы сумели уцелеть в первой сшибке с полочанами, и Неустрой вмиг исполнился гордости:
— А ты в поход идти не хотел, Шепеле! — смеялся он. — Глянь, побили нас — а с нами ничего и не случилось!
— Цыплят по осени считают, — цедил Шепель, сумрачно глядя, как полоцкая пехота рубится с киевской. Не нравилось ему, как идёт бой. С самого начала не нравилось, с того мига, как срубил голову Яруну полоцкий поединщик, как проволок новогородца за своим конём.
Нападение волков и вовсе опрокинуло Шепеля в лёгкую оторопь, которая — он чувствовал — готова перейти в откровенный страх.
И теперь, когда неслись на ощетиненный копьями полоцкий строй, Шепель не мог отделаться от всё той же оторопи.
Плохо было.
Всё было плохо!
Сшиблись в лязге железа — и почудился вдруг Святославу Ярославичу стон — словно сама земля устала, столько крови пролилось в этот день.
И увязли, словно топор в рассечённом чурбаке.
А засадный полк полоцкой рати уже пробился сквозь расстроенных переяславцев и ударил черниговской рати в бок.
В бою Шепель с Неустроем держались вкупе. Вкупе со всеми и чуть наособицу от остальных. Они и попали под удар.
Дрались "козары" расчётливо и мастерски. Воевать они умели в любом строю — и в конном, и в пешем. И в одиночном бою, и стенкой, и в рассыпном строю. Тот, кто живёт среди степи, в самом её сердце, кто каждое лето стережёт степные табуны, должен уметь биться.
Поворот — меч вязнет в упругом месиве из разбитых костей и порванной кольчуги.
Какого хрена я в это дело ввязался?
Неустрой дотянулся мечом до горла очередного врага, не замечая занесённого над головой клинка.
Зачем мне эта головная боль?
И ещё один валится под копыта коней.
Летняя степь пахнет полынью. Летом над степью идёт широкой волной сильный и ровный ветер, раскачивая в рощах и колках деревья, перекатывая волны по травам опричь Звонкого Ручья.
— Неустрой! Сынок! — это мать зовёт его в вечереющей степи, прикрывая глаза ладонью от слепящего закатного солнца.
А он, мальчишка, затаился в высоких камышах у реки с самодельным слабеньким луком, зачарованно глядя на заходящую от солнца семью лебедей. И не слышит зова матери.
Шею сзади рвануло дикой болью.
Зачем я во всё это ввязался?
Выпустив меч, Неустрой свесился с седла, пачкая рыжую конскую шкуру кровью.
Шепель, видя гибель брата, по-звериному взвыл, поворотил коня и бросился на рыжеусого полоцкого кметя, который срубил Неустроя.
Молодой кметь поворотил коня навстречь, и Несмеян невольно вздрогнул — словно выходца с Той Стороны увидел! Только что свалил парня — и вот ещё один, а на лицо — тот же!
Оторопь остановила уже разлетевшийся в размахе меч, и парень одним ударом вышиб его из ослабелой руки. Сталь свистнула около самого лица, и Несмеян вмиг очнулся, поняв причину замешательства.
Близнецы!
Оторопь прошла, и гридень, не дожидаясь, пока парень замахнётся вновь, ударил его в лицо кулаком в боевой перчатке со стальными нашитыми лепестками. Брызнула кровь, парень вскрикнул и завалился назад, роняя меч.
На него почти тут же навалились Несмеяновы кмети, выкручивая руки. Гридень поднял голову и огляделся.