Дажьбожьи внуки Свиток второй. Земля последней надежды (СИ) - Некрас Виктор. Страница 66

— Почему? — Мономах искренне не понимал. — Почему мы не можем идти дальше?

— Как это? — не понял великий князь.

— Смоленск Всеслав ещё не взял, Берестье тоже… да пусть там эти Всеславичи буйствуют. Возьмём Полоцк, схватим Всеслава, посадим в поруб — сами утихнут!

Изяслав несколько мгновений обдумывал сказанное сыновцем, потом мотнул головой:

— Нет, Владимире. Всеслав силён сейчас… хоть и не настоль силён, как в прошлом году, потрепали мы его у Немиги…

Невесть ещё кто кого потрепал, — невольно подумалось вдруг Мономаху. Битву на Немиге он помнил хорошо — потери великокняжьей рати на Немиге были не меньше Всеславлих, потому тогда зимой и не решились Ярославичи сразу идти к Полоцку. Да и от Новгорода и Плескова к Всеславу тогда подтянулись полки.

— А если так — пока мы к Полоцку идём, в Смоленске власть Всеславичи возьмут, соберут рать и сзади подопрут нас. Как биться будем? А тем часом они и Берестье заберут, а оттоле и до Турова рукой подать!

Владимир отворотился, пряча в глазах стремительно мелькнувшую недобрую мысль. Известно, вот за что Изяслав больше всего и дрожит — Берестье и Туров принадлежали самому великому князю. Хотя… доля правды тут есть — от Берестья до Турова и впрямь недалеко. А там… от Турова прямая дорога в древлянскую землю.

— А от Смоленска Всеслав и до твоего Ростова доберётся… сколь крепок в Ростове христианский дух-то?

Тут уж Владимир и вовсе потупился — сказано было не в бровь, а в глаз. Сам ездил к языческому святилищу на озере Неро… хоть и не кланяться ездил, а из песни слова не выкинешь!

— Ярополк-князь где? — отрывисто спросил меж тем великий князь у смоленского гонца. — Ведает он, что у него в тылах такая неподобь творится?

— Да откуда ему? — гонец пожал плечами. — Ярополк Изяславич ещё пять дней тому ушёл с дружиной вместе со Святославом и Всеволодом Ярославичами к Полоцку. К нему и послан.

— От кого? — великий князь сощурился, словно собираясь вот-вот вцепиться гонцу в горло.

— От тысяцкого Славена послан, Изяславе Ярославич, — торопливо, но с достоинством ответил гонец.

Тысяцкого Славена великий князь знал. И про его ненависть к полочанам — тоже знал. И верил.

Язычников-полочан крещёный смоленский тысяцкий ненавидел — его отец и двое братьев полегли на Судоме, в битве с полоцким князем Брячиславом, а ещё двое — после, когда кмети Брячиславли охрану побили у поезда великой княгини Ингигерды. Потому и согласили и Ярослав Владимирич, и оба Ярославича — Вячеслав и Игорь — и нынешний князь Ярополк Изяславич с решением смоленской господы поставить Славена тысяцким в отца место. Смоленский стол — соблазн для полоцких князей немалый.

— Добро, — сказал Изяслав и задумался.

Надолго задумался.

Наконец поднял голову.

— Поскачешь дальше, — продолжил так же отрывисто. — Князю Ярополку передашь, что к нему в помощь Владимира Всеволодича шлю с ростовской дружиной. Князьям же Святославу и Всеволоду велю от Всеславля нападения Оршу постеречь, чтобы он от Полоцка не ударил. Понял?

— Понял, княже великий!

Гонец ускакал, а Изяслав оборотился к Мономаху.

— Ты, Владимире, с ростовской дружиной к Смоленску пойдёшь. Самочинно в бой не вяжись, дождись Ярополка — он всё же постарше и поопытней.

Пока Владимир размышлял, не стоит ли обидеться, великий князь продолжил:

— Тем более, что и дружины при тебе немного будет. Суздальский полк со мной к Берестью пойдёт. Поставь над ним гридня доброго.

— Ставко Гордятич пойдёт, — не узнавая своего голоса, сказал ростовский князь.

Пока великий князь со Ставкой Гордятичем шёл спасать от Всеславлих загонов своё Берестье, пока гонялся за ними по всей Чёрной Руси (и то без толку гонялся, правду-то сказать!), пока Ярополк Изяславич и Мономах делали то же самое у Смоленска, ушло такое нужное им время, миновал травень и настал изок. Рати собрали снова, но идти на Полоцк альбо Новгород было уже поздно — дорога уже была перехвачена. Всеслав совокупил полоцкую рать у Орши, пришли полки от всей Всеславлей земли — от Полоцка, Витебска, Усвята, Плескова и Новгорода. А в голове рати стояли немногие уцелелые после взятия города и побоища на Немиге менчане — те, кто ничего не забыл и не простил.

Две седмицы стояли рати Ярославичей и Всеслава друг напротив друга, а после началась пересылка гонцами и послами. Войско Ярославичей понемногу растекалось по домам — как, впрочем, и Всеславля рать — и к тому времени, как полоцкий князь согласился встретиться с южными князьями, при них остались только их дружины. Ростовчан насчитывалось сотни три, и Мономах в глубине души содрогался, представляя, сколько воев осталось у иных князей, у тех, где кмети навычны не только воевать, но ещё и землю возделывать — у киян и черниговцев. Надвигалась жатва, стояли непрополотыми хлеба. Конечно, у многих — да что там у многих, мало не у каждого кметя были и холопы, да только цена холопьему труду всем ведомо какова, без хозяйского-то надзора.

А у отца, в переяславской рати — иная назола. Лето — пора степных набегов. Были у русской межи печенеги, сгинули, пришли торки — не стало торков, теперь новая заноза — половцы. Эти и числом поболее, и вояки посильнее… Потому переяславские кмети больше других рвались домой, потому Всеволод Ярославич скорее иных князей стремился разрешить полоцкую болячку: боем — так боем, миром — так миром.

Владимир Всеволодич знал, что и при Всеславе тоже наверняка осталась только дружина, и числом она южные дружины не превосходит… но то числом… Опричь того, ведал Мономах и то, что в полоцкой рати оставались ещё и бешеные менчане, которые в глубине души надеялись на то, что доведётся всё же переведаться с Ярославичами в бою.

— Едут, — подтвердил рядом гридень Порей, тоже щурясь из-под руки на солнце. Младший сын былого новогородского тысяцкого Остромира Коснятича на Немиге был ранен в правое плечо. Теперь, четыре месяца спустя, рана уже зажила, но нет-нет да и напоминала о себе резкими уколами боли.

Поперёк рябящего солнечного сияния по реке быстро бежала тёмная чёрточка — приближалась. Ехал князь Всеслав Брячиславич. И ехал не один.

Челнок-однодеревка вспарывал мелкие волны. Левый берег приближался.

Днепр у Орши не особенно широк — меньше перестрела. Всеслав хорошо видел на левом берегу стан Ярославичей. Давно Ярославичи у Орши стоят, успели стан свой обнести и тыном и даже валом — не полевой стан рати уже, а почти что и городок. Только тын невысок — Всеслав и с воды ясно различал в городке шевеление — по валу и за тыном быстро перебегали маленькие издалека люди, кое-где мелькали и всадники.

Ждут.

— Ждут, — негромко сказал за плечом Брячислав, с усмешкой теребя густой светло-русый ус.

Старшему сыну недавно миновал семнадцатый год, он отлично показал себя на Немиге — и полк в бой водил, и меч окровавил, и от ворогов отбился и ушёл, когда всё рухнуло. Гордость отцова. Сейчас Брячислав был слегка бледен, но спокоен — навык полоцкий княжич верить отцу. Верить отцу и верить в отца, в его ратный и государственный талан, помнил и о Велесовом знаке на отцовой жизни. И не разуверился даже после зимнего поражения — и после менского разорения и даже после погрома на Немиге.

Второй сын, Рогволод, названный древним родовым именем полоцких князей, именем великого пращура, погубленного вероотступником-рабичичем, моложе — ему всего-то четырнадцатый год. И это его первый поход — настоял мальчишка. Спорил мало не до слёз, то глядел гордо, то срывая голос в плач: "Брячислава берёшь везде, а меня?! Я — князь!". И опять веяло от этого "Я — князь!" истинно княжьей породой, древней гордостью полоцких князей, до сих пор перед Киевом да перед силой креста не согнувшихся.

Согласился Всеслав.

Сейчас Рогволод изо всех сил старался показать, что и он ничего не боится, ничуть не хуже старшего брата, хотя сам в волнении постоянно то бледнел, то краснел. Шутка ли — трое полоцких князей всего с двумя гриднями да с десятком кметей едут в стан киевских Ярославичей. Одни — против всей вражьей рати.