Стража (СИ) - Радин Сергей. Страница 27

— … и кулаки такие же, железные! — смеясь, добавил Вадим к общим воспоминаниям. — Странно, что его до сих пор нет. Время-то к двенадцати. В прошлый раз, помнится, первым он начал нас собирать.

— В прошлый раз он был нетерпеливым мальчишкой, — возразил Август Тимофеевич. — Сейчас Всеслав может вообще не явиться: он либо ребёнок, либо старец преклонных лет. Не забывайте, возраст не всегда повторяется. А сегодняшний вызов Деструктора третий, судя по документам… А вот, кстати, и Всеслав, возможно.

И старик поспешил из комнаты на непрерывный настойчивый зов звонка.

— В прошлый раз… Возраст не всегда повторяется, но почему-то повторяется ситуация, — сказал Вадим, стараясь поймать зубами шнурок с напульсника. — И почему всем идиотам неймётся? Повластвовать им хочется, с силами неведомыми поиграться.

— Нам тогда повезло, что Скиф Всеслав был жаден до знаний и сразу понял: христианство — это дверь в огромный мир… Подожди, дай я сам затяну шнурки. Так — кровь не пережму?

Они плотно стянули оба напульсника.

— Теперь — Ниро. Тут и для него упряжь есть.

— Что-то Август Тимофеевич задерживается, — рассеянно сказал Денис. — Ты делай, а я пойду, погляжу, что там.

И пошёл к двери.

Это потом у Вадима выдалась минутка поразмышлять на тему специфической деградации современного горожанина с притупленными инстинктами. Сейчас — вернувшийся воинский дух неизвестно каким образом, но мгновенно связал вздыбленный загривок Ниро и тишину в коридоре, а возрождённый рефлекс воина кинул его отшвырнуть от двери безоружного, беззащитного человека, идущего на нелепую смерть.

Они упали перед книжным стеллажем, и Вадим ещё успел смягчить удар падения и зажать Денису рот. Тот протестующе было замычал, но изумление в глазах (не испуг — отметил Вадим) скоро пропало, и он замолк, и мелко закивал: всё, всё понял, буду молчать.

И стало не до размышлений. Легонько потянуть Дениса за короткий рукав футболки, без слов заставить его доползти до самого дальнего кресла и затаиться за ним — это было; ползущий по-пластунски за то же кресло Ниро — не прятаться, а чтобы Денис обнял, — это тоже было…

Вадим пробрался вокруг композиции из вольно раздвинутых кресел и распотрошённого столика. Обход стратегически был хорош тем, что кресла полностью скрывали от того, кто должен появиться на пороге.

Он вытянулся между креслом и стеллажем и слушал собственное дыхание, тиканье будильника… Потом по коридору медленно и тяжело зашуршало в сторону комнаты.

16.

Змей в библиотеку втекал. Изысканный ковровый узор, обливавший мышечное совершенство, плыл ровно и величаво. И целеустремлённо.

Когда Вадим понял, что его глаза почти выпучены, а он всё ещё боится моргнуть, он начал приходить в себя. Ворожба змеиного узора перестала гипнотизировать, и вот тут-то он обнаружил то, что ошеломило и позабавило одновременно: оказывается, он не просто стоял за дверью и сдерживал дыхание, а застыл — локти в стороны, руки на рукоятях мечей, которые продолжают выползать из наспинных ножен. Пока сознание было в шоке, тело действовало.

"Потерпи! — мысленно взмолился Вадим к Денису. — Не шелохнись, посиди ещё немножко…"

Целеустремлённость змея-исполина собрала его толстенными, неуклюжими кольцами вокруг одного из кресел. Плоская блестящая башка склонилась над кресельной подушкой, словно что-то высматривая, а затем вздёрнулась и, кажется, обвела взглядом книжные полки. Вадим тоже пытался разглядеть, чем таким в кресле заинтересовался Змей Горыныч. Кресло стояло полубоком, и если бы не движение беспрестанно текучего змеиного тела…

Змей Горыныч вновь склонился над креслом.

Больше всего Вадим сейчас боялся, что заденет мечами кованые головки ножен — и гад ползучий услышит.

Он прижимал оружие к бокам ножен, тянул его в разные стороны и понимал, что всё равно, рано или поздно, но кончики мечей скользнут по металлическим головкам ножен, и скрежещущий звук — для Вадима почти бесшумный — в комнате, наполненной тишиной на грани взрыва, станет сигналом к действующему аду… А змей, как назло, даже шуршать перестал. Его узорные реки всё текли и текли, но так неслышно, что это зрелище всё больше напоминало сумрачную картинку из глубокого сна.

Внезапно змей клюнул в сиденье и разом отпрянул за спинку. По чуть склонённой голове можно было сразу определить, что он продолжает странное наблюдение. А в кресле вдруг затрещало, и над спинкой затрепетали сочно-жёлтые цветы.

С первыми звуками потрескивания Вадим наконец-то освободил мечи. А освободив оружие, перестал о нём думать и поэтому вспомнил: именно в кресло, обвитое сейчас разноцветными шинами, Август Тимофеевич положил большую книгу-тетрадь, которую старик машинально поглаживал, говоря о ритуалах, обессмысленных временем. Тетрадь Вадиму не нужна, но память о прошлом, кем-то старательно зафиксированная, должна хранить не только факты, но и взгляд другого человека на это прошлое. Попытаться спасти рукопись?

Змей Горыныч освободил кресло от объятий и стёк к двери.

"Ну, уходи же! — думал Вадим. — Сжёг ведь, сделал дело — уходи! Скотина ползучая, чего ж ты ждёшь?!"

Кресло превращалось в цветочный, странной формы бутон, из которого рвались припадочно жёлтые лепестки. О спасении рукописи думать уже не приходилось. Вадим беспокоился теперь только о Денисе и Ниро, по-детски надеявшихся пересидеть опасного посетителя за креслами.

Кончик змеиного хвоста, похожий на солидный скатанный ковёр, вдруг резко ударил по горящему креслу. Посланный, будто биллиардный шар гигантским кием, солидный предмет мебели своротил со своего пути полегчавший без тайного груза журнальный столик и с силой ударил в бок то самое кресло, за которым прятались Денис и Ниро. Оба, конечно, вскочили и бросились к двери и — застыли, а через секунду-другую попятились к дальнему углу комнаты. И Вадим их понимал: в первые мгновения вид Змея Горыныча просто потрясал. А в следующие — внушал стойкую уверенность, что положение безвыходно. Правда, не стопроцентно для этой ситуации. Выход преграждали и огонь, мягко стелющийся от останков несчастного кресла по всей комнате, и чудовище. Но за дверью прятался Вадим.

И, наверное, Денис надеялся, что Вадим что-нибудь придумает. Как бы иначе объяснить его поведение — поведение загнанного в угол?

Денис спустя секунды остолбенения метнулся к креслу, где лежали последние вещи из сундучка, накинул на них кресельное покрывало, сгрёб получившийся куль в охапку и бросил его под подоконник. После чего рванул тяжёлые шторы с окна — их было две — уронил вместе с карнизом, отодрал от крючков с таким треском, будто в комнате, перекрывая огненный гул, прозвучала короткая автоматная очередь. Шторы были очень плотные. Первая же, накинутая сразу на два кресла, остановила огонь раз и навсегда. Вторая штора была наброшена для уверенности, и теперь Денис осторожно притаптывал шлёпанцами тлеющие пятна на ковре.

Огонь получил свободу только со стороны двери, куда Денис, по вполне понятной причине, боялся подходить. Самому же повелителю огня жар и дым были не страшны. Видимо, стремясь покарать ослушника, нагло уничтожавшего его пламенные творения, Змей Горыныч плавно скользнул от порога в комнату.

И тем самым дал шанс вступить в игру Вадиму.

С самого начала поведение Дениса, под носом чудовища деловито гасившего пожар, показалось Вадиму наигранным. Теперь, когда чудовище потекло в комнату — а этот результат противопожарных действий Дениса был совершенно предсказуем и для него — стало ясно, что именно этого юноша и добивался — заманить змея в ловушку.

Потрескивал пол, проминаемый грузным телом пресмыкающегося, потрескивали огненные цветы, расцветавшие на ковре по обе стороны своего ползучего хозяина. Змей полз и плевал огнём старательно и даже демонстративно. Наверное, он был в определённой степени разумен: полз он медленно, одним видом внушая ужас, понимая это внушение и наслаждаясь им. Сделав плевок в сторону, он поднимал плоскую башку и высокомерно шипел на Дениса, точно спрашивая: "Ну, что, тварюшка дохленькая? Как тебе это? Может, ты и это кинешься гасить? А попробуй-ка!"