Дорога к саду камней - Андреева Юлия Игоревна. Страница 3

– Значит, вы не Кияма Укон-но Оданага, господин Хиго, Сацумы и Осуми? Настоящий Кияма, член Совета регентов Японии, глава даймё-христиан Японии, скончался? Так? – Старик выглядел растерянным, но необыкновенно заинтересованным. Это был хороший знак.

– И так, и не так. – Фальшивый Кияма погладил черную с проседью, похожую на серебряную дорожку луны бороду. – Кияма Укон-но Оданага, господин Хиго, Сацумы и Осуми, из династии Фудзимото, действительно умер в двадцать лет. Но вот членом Совета регентов Японии и главой даймё-христиан Японии стал не он, а именно я. Так что какая-то польза роду Фудзимото от меня все же была. Что же до тебя, друг мой, то, признаюсь, я все время пытался как-то загладить его вину перед тобой. Но что тут сделаешь?..

– Вы могли заставить меня жениться, – подумав, сказал Такеси. Теперь он не сидел на пятках, а полулежал там, где его оставил лже-Кияма. – Я бы высказал протест, но не посмел ослушаться. А потом, быть может, я привык к своей жене, и у нас сейчас были дети и внуки.

– Не знаю. – Лже-Кияма пожал плечами. – Я думал, что ты верен своей возлюбленной.

– Если вы пошутили надо мной, господин, выдумали сказку, чтобы я раскрыл перед вами свое сердце, считайте, что вам это удалось. – Такеси вздохнул. – Признаюсь, это я и только я повинен в том, что вы… или тот, настоящий Кияма… заболел проказой. Считаю своим долгом признаться, что это я купил у прокаженного некоторые его вещи и подсунул вам. То есть вам или тому, настоящему Кияма. – Такеси выдержал взгляд господина. – Я действительно отомстил обидчику. Отомстил подло и очень жестоко. И нет мне прощения ни на этом, ни на том свете.

– Понимаю, ты не мог поднять меча и…

– Мог! – Лицо секретаря из пунцового сделалось бледным. – Моя левая рука натренирована не менее, нежели была правая. Много раз я думал, как рубану сверху вниз, и тело молодого господина развалится на две части. Я во второй раз совершил предательство. Мне не следовало так думать, не следовало травить господина. Я должен был служить роду Фудзимото, как служили ему семь поколений моих предков. Но я ничего не мог с собой поделать, я подумал, что меч – это очень быстро. И что вы, то есть он, умрет, не мучившись. Я хотел, чтобы он страдал, невыносимо страдал… Убейте меня, господин!

– Ты поступил правильно. – Кияма ухмыльнулся. – И я рад, что все наконец разрешилось. Ты отомстил, убив обидчика, я же твой друг. И в доказательство дружбы я посвящу тебя в тайны и сделаю одним из нас, одним из членов ордена «Змеи». – Даймё плеснул в чашку секретаря саке, но поскольку руки старика сильно тряслись, заботливо поднес напиток к его губам.

Немного успокоившись, Такеси, пошатываясь, вышел из покоев своего сюзерена.

– Вам нездоровится, – остановила его принесшая столик служанка.

– Просто выпил лишку, – улыбнулся Такеси. – Наш господин, он сильный, как Суса-но-о-но микото [5], а я слабый, ветхий, пара чашечек могут с ног свалить.

За его спиной зашуршало, и первая заметившая хозяина девушка почтительно встала на колени.

– Отдыхай, старый пьяница, – добродушно похлопал его по плечу Кияма, – через несколько дней я соберусь с мыслями, вызову тебя в замок и расскажу о нем. – Даймё повернулся ко все еще коленопреклоненной служанке и, когда та подняла голову, погладил ее по щеке. – Позови ко мне мою младшую наложницу, – весело попросил он, все еще вглядываясь в почти что черные глаза оробевшей перед ним девушки. И когда та поспешно поднялась и убежала исполнять приказание, Кияма вплотную приблизился к лицу своего секретаря.

– Через несколько дней ты узнаешь, кто тот другой, что явился сюда из грядущего, из… – Он махнул рукой и вернулся в свои покои, оставив ошарашенного Такеси в одиночестве.

Глава 3

Деревья не спят над рекой

Как же прекрасны ночи в Японии, боже, как же они прекрасны! Луна нынче похожа на лодочку с бойко задранным носом, джонка, да и только. Плывет она в черном-пречерном море в окружении прекраснейших в мире звезд. А звезды все как на подбор огромные, окруженные какими-то чудными ореолами, точно лики ангелов небесных нимбами.

В такие ночи ясно понимаешь, что Бог действительно есть. Неважно – японский это бог или какой еще. Кто-то ведь должен был создать всю эту красоту.

Капельки росы на кустах светятся в лунном или звездном свете. В каждой свой оттенок, своя история, своя тайна. Внизу поблескивает вода. Змеится черно-серебряная шкура величественной змеи-реки, выгибается, вьется, унося в неведомые дали наши сны и мечты, все, о чем думают люди, смотрясь в ночные реки.

Царица-ночь закрывает бархатной накидкой Хоро {3} мир, чтобы влюбленные могли наконец остаться в одиночестве.

В богатых домах еще горит свет, отчего сами дома кажутся прозрачными, за их стенами – театр теней. Разыгрываются величественные драмы этого времени.

В прошлый раз, в прошлой далекой жизни, в недосягаемом сейчас прошлом, или будущем, если смотреть отсюда, из семнадцатого века, Ал бывал в Иокогаме в составе русской делегации. Тогда река была украшена синими огнями, расположенными в ночи во всю длину набережной, подобно удивительным бусам. А вот там по правому берегу тянулась аккуратненькая аллейка с деревьями, ветви и стволы которых были перевиты гирляндами с белыми лампочками. Под деревьями в гранитной набережной были сооружены крошечные квадратные прудики с красными карпами. Прудики соединялись канальчиками, что давало возможность огромным рыбам переплывать из одного насиженного местечка в другое.

Сейчас весь правый берег покрывал густой лес, а не те хиленькие деревца…

Ал снял с головы кожаную тесемку, позволяющую держать волосы в подобии самурайского пучка, помотал головой с длинными светлыми волосами.

Когда-то давно, шестнадцать лет назад, он, двадцатидевятилетний питерец, жил себе, не зная забот. Играл в компьютерные игры, тусовался с игровиками и инсталляторами, занимался конным спортом, дзюдо, учился владеть холодным оружием. И мечтал, страстно мечтал оказаться однажды в Японии начала семнадцатого века, в период становления третьего сегуната Эдо бакуфу – сегуната великого Токугава, о котором писал в свое время Джеймс Клавелл.

Говорят же – бойтесь желаний своих, ибо они исполняются. Впрочем, Ал не боялся. Не боялся брать у мужа сестры сомнительный эликсир, якобы способный перенести его в эпоху своего кумира, не боялся затем делать первые шаги в этом мире. На шее его висел амулет с обратным билетом, поэтому он не боялся почти ничего.

То есть, наоборот, теперь, когда Ал обжился и привык в Японии, он боялся как раз возвращаться. Он любил и был привязан к своей растолстевшей от частых родов жене Фудзико, обожал четверых детей, двое из которых были его родными.

Боялся оставлять их одних, боялся, что кто-то, видя его счастье, может попытаться разрушить его. Смертельно боялся за жену, когда вдруг начались преждевременные роды, и тройня застряла у нее поперек живота. Тогда, ходя вокруг дома и пытаясь по отдельным звукам понять, что же у них там на самом деле происходит, Ал мучительно страдал оттого, что больно ей. В этот момент он с охотой поменялся бы местами с любимой женщиной, но Бог – ни японский, ни русский – не дал ему такой возможности.