Если ты индиго - Турве Татьяна. Страница 19

Небо над головой было пронзительно-синее, даже немного фиолетовое, пугающее своей красотой: разве может быть такое небо на Земле? Есть всего несколько дней в сентябре, когда оно бывает таким, да и то не каждый год, Янка несчетное количество раз проверяла. Интересно, почему у людей никогда не встречается глаз именно этого оттенка, сине-фиолетовых? Она бы тогда смотрелась в них, не отрываясь, хоть на небо, разумеется, всё равно лучше…

Вот уже и каштаны сыпятся, красота! С ними у Яны много чего приятного связано: вспомнить хотя бы, как вели в парке напротив школы перестрелки, пугая случайных прохожих дикими воплями и улюлюканьем. (Голые коричневые катышки были пулями, а в колючей зеленой кожуре — гранатами. Вот эти ценились на вес золота…) Весь четвертый класс пролетел в увлекательной войне с мальчишками, с досадными перерывами на уроки. Они, девочки, объявили себя племенем краснокожих, а избранным лучшим ребятам выпала великая честь стать презренными бледнолицыми. (Девчата сильно опасались, что пацаны будут звать их "краснорожими", но те до такого не дотумкали. Или просто джентльмены попались, Янка сейчас склонялась к последнему.) Остальные девчонки из класса страшно завидовали их тайному "масонскому" обществу — пускай и виду старались не подавать, но по глазам сразу было понятно…

А еще чуть позже они своей индейской "шайкой" принесли клятву о вечной дружбе: стояли впятером, крепко соприкасаясь плечами и соединив руки, как в старом фильме "Три мушкетера" с Боярским. ("Мушкетеров" тогда часто крутили по телевизору.) "Один за всех и все за одного!" — наверняка одновременно так подумали, но вслух никто не сказал, постеснялись. Что-то в этом моменте было особенное, Янка до сих пор о нем часто вспоминала, хоть столько лет прошло… И каждый раз даже плакать хотелось: ничего похожего по напряженности и взлету чувств с нею с тех пор не случалось.

Сейчас подруги, конечно, есть, но как-то каждый сам по себе — какое там "все за одного"! (Взять хотя бы этот четверг: развернулись и ушли без нее, никто и словом не обмолвился!..) Так жалко, что в пятом классе их дружную компанию по какой-то директорской прихоти расформировали, распихали куда попало — кого в "А", кого в "Б", а кого-то вообще перевели в другую школу. На том всё и заглохло.

Но это было намного позже. А в тот незабываемый "индейский" год Янка специально выдумала для их племени новый алфавит — было-было! Пришлось девчонкам вызубрить его наизусть в обязательном порядке, хоть как ленивые соплеменники (то есть соплеменницы) ни ворчали, не жаловались на свою судьбу… Зато потом не было большего развлечения, чем перебрасываться на уроках шифрованными записками: если кто и перехватит, ни за что не разберет, что к чему! Каждые полчаса посылали мальчишкам "донесения" и ужасно веселились, глядя на их вытянутые физиономии. Янка однажды в минуту слабости дала наводку, не удержалась — нравился ей там один "кадр", как говорит папа… Кадра звали Руслан, а наводка была довольно прозрачная: "Буква "а" — это плюс, а "я" — это минус. И всё равно не помогло, не расшифровали!

А затем уже весной Анка-пулеметчица, Янкина верная подружка с первого класса, — она на это прозвище обижалась по-страшному — раздобыла у старшего брата учебник по азбуке Морзе. (Сейчас кому-нибудь расскажешь — не поверят!) Да только в морзянке их суровые и простые индейские умы не разобрались, слишком заумно показалось… А еще затем каждая из девочек получила свое тайное индейское имя: Наташка Попова, как самая ловкая и спортивная, стала Быстрая Стрела, а Янку нарекли Гибкая Лиана. (Это уже после того, как на физ-ре перед всеми отличилась: села на шпагат и одновременно скрутилась в чем-то наподобие мостика. Это были они, пять минут ее славы! Одноклассники с тех пор резко Яну зауважали, еще месяц в коридоре с гордостью показывали пальцем кому-то из параллельного класса. Со временем, конечно, забыли, отвлеклись на что-то другое…)

Погрузившись с головой в воспоминания, она нечаянно вышла к остановке на проспекте Ушакова. "А это, пожалуй, неспроста, как там у Кастанеды? "Мир подал ей знак", — сообразила Яна. — На троллейбус сесть, что ли? Только на какой? Это вопрос… А-а, не всё ли равно — какой первый подгонят, в тот и грузимся!"

Вот сейчас Янка особенно остро ощущала, как сглупила, отказавшись на прошлой неделе от папиного старого мобильника. (Если бы вовремя проявила интерес, то он бы, может, и свой новый Samsung ей отдал, втихаря от мамы.) Так нет же, гордо покрутила носом и получила теперь по заслугам: отрезана от всех и самое главное, никто не сможет ее найти, даже если и захочет.

Папа, папа… К горлу предательским клубком подступили слезы: когда-то (она была совсем маленькой) родители впервые затеяли ссору и начали кричать о разводе. Кричали с каждой минутой всё громче и злее, а ей становилось всё страшнее и страшнее… Потом они принялись дергать их с Яриком, старшим братом, за руки каждый к себе и вторили друг другу — Яна тогда не понимала смысла этих слов, но боялась так, что замирало в груди сердце: "Дети останутся со мной!.."

Правда, папа несколько раз пытался смягчить ситуацию — видел же, что они с Яриком напуганы до полусмерти. Улыбался застывшей и оттого жуткой улыбкой на побледневшем лице и бодренько так говорил: "А вы пойте, не надо на нас смотреть! Ну, давайте!.." Они с брателло брались за руки и едва не плача фальшиво выводили: "Голубой вагон бежит, качается…" (Хоть обоим уже в том нежном возрасте пророчили музыкальный слух.) С тех пор Янка эту вполне безвредную песню просто не переваривает! А Ярослав теперь, чуть при нем повысят голос, сразу разворачивается и уходит из дома, не сказав никому ни слова. Или уезжает куда-нибудь, вон как сейчас на свои сборы…

По всем подсчетам Янке было года три-четыре, когда это началось, но она всё с ненормальной четкостью помнит. Хоть и многое бы отдала, чтоб забыть… Как им объяснишь, что счастливое (так сказать) детство прошло в парализующем страхе: что проснешься завтра и вместо "доброго утра" тебя поставят перед фактом: "Выбирай, дочка, с кем ты будешь жить: с мамой или с папой?" Совсем недавно Яне в руки попалась книга по психологии (Луизы Хей, папа одно время ею зачитывался), и там вдруг черным по белому: "Плохое зрение — это упорное нежелание что-то видеть в своей жизни, вы в прямом смысле закрываете на это глаза…" А они еще хотели, чтоб у нее зрение было хорошее!

Он уже безнадежно опаздывал в спортклуб: транспорт сегодня ходит по одному мэру известному расписанию. Сергей всеми силами старался держать себя в руках: спокойно, глубокий вдох… Считаем до десяти, и медленный выдох… Чего тогда стоят его напряженные трехлетние тренировки, если любая мелочь может вывести из себя? "Каратэ — это не только тупая отработка ударов и растяжки, но и состояние души", — говаривал его первый тренер и друг. Абсолютная собранность и спокойствие, что бы ни происходило вокруг.

Определенно, над ним сегодня кто-то издевался! Из-за поворота опять подкатила "девятка", идущая в речпорт, причем совершенно пустая. (За сегодняшний день примерно двадцатая, по самым грубым подсчетам.) Хотя нет, не пустая: у окна спиной к выходу стояла девчонка с пушистыми светлыми волосами до пояса. Ему вдруг почудилось, что под ними слабо угадываются острые эльфовские уши…

В следующее мгновенье Сергей уже ломился в закрывающиеся двери. Троллейбус немного помедлил и тронулся, гремя разболтанными внутренностями, и разразилась гневной тирадой кондукторша, со вкусом перебирая всех его родственников до десятого колена. Девчонка не обернулась, стояла, задумавшись о своем, — может, и вообще левая… Сережа украдкой заглянул сбоку ей в лицо, но успел разглядеть только черные проводки наушников в волосах. Значит, все-таки не уши. Немного в другую сторону, ну да ладно!

Сам от себя такого не ожидал: не успел подумать, как сразу же оказался внутри. Вот это автоматическая реакция!..